Бен Чу - Мифы о Китае: все, что вы знали о самой многонаселенной стране мира, – неправда!
Конечно, можно услышать и голоса протестующих. В 2011 году ректор Пекинского университета Чжоу Цифэн заявил, что американская система образования, судя по масштабу производимых ею политических лидеров, вряд ли может считаться высококачественной. Он приходит к выводу, что образовательная система США находится «в совершенном беспорядке». По контрасту, утверждает он, китайские университеты развиваются в правильном направлении. Тем не менее вызванная этими рассуждениями дискуссия в Интернете показала, что мало кто поддерживает его точку зрения. Из 40 000 выразивших свое мнение пользователей не более 5 процентов соглашаются с его оценкой качества образования в США и лишь 8 процентов считают, что китайская система образования претерпела изменения к лучшему. К тому же многие обвиняют Чжоу в лицемерии, обращая внимание на то, что сам он учился в Массачусетском университете.
Тигры под угрозой исчезновения
Возможно ли хоть что-нибудь спасти из-под обломков китайского образования? Несмотря на то что книга Эми Чуа «Боевой гимн матери-тигрицы» не была задумана как руководство для родителей, она в чем-то похожа на «Гарвардскую девочку». Так же, как родители Лю Итин, Эми Чуа с раннего детства своих дочерей подчинила их строгому учебному распорядку. «К трехлетнему возрасту, — пишет Чуа о своем старшем ребенке, — София читала Сартра, разбиралась в элементарной теории множеств и умела написать около сотни китайских иероглифов».
Китайские школы и университеты, может быть, и представляют собой вместилища отупляющей зубрежки, однако не являются ли вышеописанные методы родительского воспитания гарантией того, что в конечном итоге китайские дети оказываются впереди остальных? Успехи детей китайских эмигрантов, похоже, служат тому доказательством. В Великобритании девочки из самых бедных китайских семей показывают лучшие результаты на экзаменах GCSE (которые школьники обычно сдают в возрасте шестнадцати лет), чем ученицы, принадлежащие к любой другой этнической группе, и даже чем китайские девочки из более зажиточных семей. Как отмечается в одном из отчетов, они не только преодолевают неблагоприятные семейные обстоятельства, но, как кажется, добиваются больших успехов вследствие этих обстоятельств. В американских школах китайские учащиеся также показывают прямо-таки звездные результаты. На языке социологов китайцев можно назвать «образцовым меньшинством».
Несмотря на вышеприведенные факты, утверждение Чуа о том, что в основании этих успехов лежат «тигриные» методы и что избранный ею стиль воспитания собственных детей типичен для всех китайских родителей, выглядит явным преувеличением. Несомненно, в некоторых семьях встречаются описанные ею одержимость и деспотичность в подходе к воспитанию, как это видно в «Гарвардской девочке», однако из разговоров со многими китайскими родителями у меня сложилось впечатление, что такие примеры становятся все более редкими. К тому же даже если родители и заставляют детей прилежно учиться, описанная Чуа агрессивная методика представляется неэффективной. Вот одна из ее наиболее прославленных угроз детям: «Если в следующий раз ты не сделаешь это на «отлично», я отберу у тебя всех твоих плюшевых зверей и сожгу их».
Мне приходилось слышать от многих китайцев в самом Китае и в других странах, что им отвратительна мысль о мотивации детей в подобной манере. Стереотип матери-тигрицы также заслоняет собой реальную картину меняющегося подхода к воспитанию детей в Китае. Многие городские родители в Китае бесконечно потакают детям во всем, балуют их щедрыми подарками и значительными суммами карманных денег. На Тайване правительство сделало попытку реформировать стиль родительского воспитания, запустив программу под названием «Воспитание любовью», направленную на отговаривание родителей от применения физических наказаний.
Главное впечатление от книги Чуа то, что на самом деле она не столько строгая родительница, сколько женщина, живущая в снобистском мире, где сильный подминает под себя слабого, менее способный по справедливости оказывается на дне общества, а скрипка и фортепьяно являются единственно цивилизованными музыкальными инструментами. «Даже в младших классах одноклассники надо мной смеялись, — в отчаянии говорит она одной из дочерей. — Знаешь, кто они теперь? Дворники, вот они кто». Не приведи бог, чтобы до этого докатилось драгоценное чадо матери-тигрицы. Мрачные взгляды Чуа на человеческие взаимоотношения и ее зацикленность на «изысканном, совершенном» силуэте скрипки — это ее личное дело, но есть ли у нее право выдавать свои уродливые идеи и утомительные увлечения за нечто свойственное 1,3‑миллиардному населению Китая?
Будем откровенны. Образование действительно ценится в китайском обществе очень высоко. Об этом свидетельствуют хотя бы суммы, которые родители готовы потратить на обучение детей за границей. Мои собственные родственники истратили немыслимое количество денег на образование своих дочек. Одну отправили в Нью-Йорк для получения степени магистра современного искусства, другая поехала в Гонконг изучать менеджмент. Суммы, на которые пришлось раскошелиться их родителям, взятые в пропорции к общим доходам семьи, выглядят совершенно немыслимыми; в сравнении с ними плата за обучение английских и американских студентов кажется копеечной. С ранних лет детей также приучают ценить образованность. Я был свидетелем того, как бабушка буквально с ложки кормила супом семилетнего сынишку моего двоюродного брата, в то время как он писал у себя в тетрадке иероглифы. Несомненно и то, что во время экзаменов школьники учатся столь усердно, что порой доводят себя до состояния нервного срыва.
И все-таки вместо того, чтобы считать подобное поведение чертой, от века присущей китайскому характеру, стоит взглянуть на вопрос глубже и задуматься, почему так происходит. Одной из причин является огромная конкуренция. В 2012 году экзамен «гао као» держали около 9,15 миллиона учащихся. При этом мест в университетах было всего 6,5 миллиона. Университеты, как правило, готовят специалистов для определенных отраслей, поэтому поступление в хороший университет дает шанс получить в будущем хорошо оплачиваемую «чистую» работу. Выпускники менее престижных университетов рискуют в будущем превратиться в «муравьев». Тех же, кому не удалось поступить ни в какой университет, ожидает пожизненный тяжелый физический труд. Для детей из провинции, если они хотят поступить в один из двух лучших в стране пекинских университетов, особенно важно иметь отличные оценки, поскольку большое количество мест в этих университетах зарезервировано для местной молодежи. Тектонические пласты китайского городского населения движутся в противоположных направлениях с пугающей скоростью. Для того чтобы оказаться на правильной стороне, надо действовать быстро. Если бы подобные процессы происходили в наших собственных странах, школьники и их родители скорее всего также относились бы к государственным экзаменам с почти маниакальной одержимостью.
Политика одного ребенка в семье делает ставки еще более высокими. В наше время на две пары бабушек и дедушек приходится всего один внук или внучка. Таким образом, если пожилым людям приходится в старости рассчитывать на материальную поддержку семьи, перспектива получения внуками в будущем высокооплачиваемой работы особенно значима.
В деревне финансовое бремя еще тяжелее. Вот как об этом рассказывает в своем дневнике Ма Янь: «Я вдруг поняла, почему мама раньше не обращалась за медицинской помощью. Это для того, чтобы мы могли продолжать ходить в школу. За школу приходится сразу выкладывать десятки юаней. Откуда берутся эти деньги? Мои родители зарабатывают их тяжким трудом и потом. Отец и мать готовы идти на любые жертвы, лишь бы мы могли посещать школу. Мне надо учиться очень хорошо, чтобы потом поступить в университет. Тогда у меня будет возможность получить хорошую работу, и у отца с матерью наконец-то начнется счастливая жизнь».
Нам рассказывают, что одержимость китайцев идеей получения хорошего образования берет начало в конфуцианском учении, однако работающий в Кембридже корейский экономист Чхан Ха Джун утверждает, что у него на родине образовательную манию и прессинг, которому, подобно своим китайским ровесникам, подвергаются школьники, можно объяснить более меркантильными побуждениями. Чхан считает, что причины этого лежат в ненадежности трудоустройства и в скудости социального обеспечения. «Учащиеся вкладывают много сил в учебу, полагая, что лучшее образование сможет в какой-то степени стать охранной грамотой на жестоком рынке труда», — доказывает он. В результате возникает порочный круг. «Оттого что все стараются очень хорошо учиться, приходится работать еще больше, чтобы не сойти с дистанции, — говорит он. — В итоге посвященные учебе долгие часы (вдвое превышающие учебную нагрузку финских детей, показывающих в международном тестировании не менее высокие результаты) накладываются на чудовищный умственный стресс». Подобные процессы происходят и в Китае, где, как мы вскоре убедимся, система социальной поддержки еще менее развита, пенсионное обеспечение и оказание медицинской помощи престарелым находятся на убогом уровне, а пособия по безработице чрезвычайно скудны.
