Иван Киреевский - Европеец
Если бы он бросил ее в море, повар отыскал бы ее в первой пойманной рыбе, в жерло Везувия — оно нарочно извергло бы пламя, чтобы выбросить ему кожу в лицо. Эта Peau de chagrin точно так же невероятна, как завязка большей части наших превозносимых драм и романов. Вся разница в том, что здесь материальная невозможность дерзко выставлена наружу; здесь ее видишь и забываешь; а там ее прячут и находишь беспрестанно… Однажды я говорил о прекрасной картине г. Делакруа[11] с людьми, ее не видавшими: все восстали против аллегорического изображения этой свободы, сходящей на мостовую баррикад наших и гуляющую посреди июльского нашего народа. Но вы посмотрите на картину Делакруа, прочтите Peau de chagrin, тогда поверите чародейству искусства.
XIII. Смесь
а) Письмо из Парижа
2 января, 1832
Холера сюда не приближается: она все еще на севере Англии: в Сундерланде совершенно прекратилась, но в Нюкастле свирепствует с большею силою, нежели в Сундерланде. По последним известиям в один день было 43 новых больных. Холера оказалась еще в двух (всего 4-х) местах, около Нюкастля. Здесь о ней не думают, и это весьма благоразумно, ибо беззаботливость о холере есть лучшее средство предосторожности. Если б то же действие беззаботность или равнодушие имели на политические болезни Франции, то результат долженствовал бы быть выгодный; ибо, как мне кажется и казалось с самого приезда сюда, французы весьма мало заботяться о политических делах. Журналы делают свое ремесло, наполняя свои колонны всякою всячиною, правдою и ложью, и журналисты должны часто сами знать, что возвещают ложь, — но где же взять правды? А журнал между тем должен выйти, и журналист должен обедать: английские журналисты живут не артиклями, а объявлениями, advertisements, кои одни только приносят им барыш, — и потому, во время засухи новостей, они могут воздержаться печатать всякий вздор. Здесь политические писачки только выезжают на собственных своих leading articles32* и на новостях, — и чем более уродливости, невероятности, extravagance33*, тем более это привлекает читателя.
Таков человек! Доверенность его всегда растет с невероятностью. Если министр Лудвига XIV говорил королю: Toutes les fois qu'il plait à Votre Majesté de créer un office, Dieu crée un sot ponr l'acheter34* — то теперь можно сказать, что каждая ложь порождает сотни легковерных, глотающих все с охотою.
Я слышал, что на публичных лекциях Cuvier[1] всегда присутствует жена и дочь, — вероятно, М-llе Duvancelle[2]. Но Кювье, говорят, простудился и не мог читать в последний раз лекции. На днях было до 6 град. морозу. Сего дня теплее, и я ездил в кабриолете в Bois de Boulogne35*. Наступление нового года заметно для меня только тем, что надобно давать на водку, где живу, завтракаю и обедаю.
1 Генваря. Вчера слышал за обедом похвалы оперы, которую вчера же давали на итальянском театре, а пошел смотреть ее и нашел то, чего желал, т. е. глупую итальянскую оперу с буфонством. Я всегда был охотник до всякого рода тутов и буфонов, и Lablache вчера меня позабавил в роли капельмейстера в La prove d'une opera seria36*. Но это привело меня поздно в постель — отчего я поздно встал и едва, до прогулки в кабриолете, имел время прочесть длинный артикль Кормененя[3] о Liste civile.37*, в котором он доказывает, что le Roi citoyen38* требует une liste civile, вдвое превосходящую короля английского, Наполеонову в 1815, и ровную почти à celle de Charles X. В денежных делах с французами шутить опасно; и liste civile может сделать более недоброжелателей Филиппу, нежели различные политические системы. Сего дня за обедом мой сосед растолковал мне много о государственном долге французском и о caisse d'amortissement39*, чего я прежде не знал. По сему я вижу, что с этой стороны французские финансы не в таком дурном положении, как я полагал по отчетам. Народ, конечно, платит более 250 м. как проценты государственного долга; но казна платит действительно процентов гораздо менее, именно, как говорил мой сосед, только 150 м; остальной капитал, представляемый 40 м. для amortissement, был уже выкуплен системою печатания; так что, в случае нужды, правительство может, без новых налогов, выпустить опять в обращение капитал, представляемый 40 м. выкупленных процентов. Замечательно, что это был первый сериозный разговор, который я имел с французом, и не знаю, как это случилось; ибо доселе он толковал только об опере. Не знаю, кто этот француз; но, кажется, он не только практически понимает финансы. Он соглашается, что французы вообще не понимают в финансах ничего.
А. И. Тургенев
b) Письмо из Берлина
В начале осени мы боялись, что нам некогда будет заниматься литературою и ученостью, однако опасения наши не сбылись. Правда, что средоточение здешней ученой деятельности, университет, посещается теперь меньше, нежели летом; однако аудитории профессоров знаменитых и теперь наполнены. Юношество наше особенно питает живое, нелегкомысленное участие ко всему, что относится к близкому настоящему и к великим событиям нашего времени. Ганс40* [1] читает теперь новейшую историю. Его умное красноречие и важность предмета заставляли ожидать многочисленных слушателей; отчего избрал он самую большую залу в университете, могущую вместить более 500 человек; но слушатели в ней не уместились, и Ганс должен был перенести свою аудиторию в Аулу, где могут найти место более 1500 слушателей. С глубокомыслием соединяет он необыкновенное красноречие, и хотя мысли его иногда, видимо, образуются на языке, но, несмотря на то, речь его всегда стройна, исполнена изящества, огня и даже патетического увлечения, которое, однако же, не мешает ему сохранять достоинство предмета. Оттого даже многие противники его политического образа мыслей навещают его лекции, и вообще, публика его, кроме студентов, состоит из многих важных военных и гражданских чиновников, по большей части людей образованных. Раумер41* [2] своим сочинением о падении Польши приобрел себе много новых друзей и врагов. Говорят, это сочинение было причиною того, что он вышел из высшей цензурной коллегии. Лахман[3] занимается давно обещанным изданием «Парциваля». Для древненемецкого словаря Граффа[4] до сих пор не находится издателя: при теперешних обстоятельствах никто не решается отважить значительную сумму на издание этой важной книги, несмотря на то, что ожидают многого от нее и от ученого ее автора, что она необходима для полнейшего узнания языка и что ею пополнятся многие чувствительные недостатки наших сведений. Профессор Нейман[5] возвратился недавно из своего непродолжительного путешествия в Кантон и привез с собою много китайских книг и редкостей. Чем-то кончится его война с Абель-Ремюза и с Клапротом[6]! Уверяют, будто он собирается представить убедительные документы, которыми докажет, что вся ученость его противников почерпнута единственно из иезуитских источников. Бонн42* [7], говорят, издает скоро свою «Сравнительную грамматику индо-немецкого языка». Шлегель, нападая на этого ученого (так же, как на Шиллера, на Нибура[8], на Арндта43* [9], на Менцеля), возбудил только сожаление к самому себе. Люди знающие уверяют, что Шлегель не понимает в грамматических изысканиях новейшего времени, хотя охотно об них толкует, так же точно, как в индийских древностях, которые он избрал главным занятием своей старости. Кто займет гегелеву44* кафедру?
Заместить его легко; заменить невозможно. Литературная его деятельность известна. Но сколько он был полезен университету своим преподаванием, это покажут его лекции, которые издаются его друзьями и учениками. Намерение призвать сюда Шеллинга или Герберта[10], кажется, уже оставлено. Но важное приобретение для университета состоит в том, что Эйхгорн45* [11] займет кафедру юриспруденции, упраздненную смертью Шмальца46* [12]. Но Эйхгорн переходит к нам с таким условием, чтобы кроме чтения лекций не заниматься никакими делами университета. Савиньи47* [15] и Шлейермахер48* также уже несколько лет, как отстранили от себя всякие заботы об университете. Многие порицают их за это, говоря, что они общему благу предпочитают свое личное спокойствие и, кажется, этот упрек не без основания.
с) Русские альманахи на 1832 год
До сих пор вышло более десяти альманахов на 1832 год. Между ними «Альциона», изданная бароном Розеном, замечательна превосходными стихами Жуковского, стихами Пушкина, кн. Вяземского и прозою Марлинского и Сомова. Но без сравнения отличаются от всех других альманахов «Северные цветы», блестящие именами Дмитриева (И. И.), Жуковского, Пушкина, кн. Вяземского, Баратынского, Языкова и даже Батюшкова и покойного Дельвига. Вот уже год прошел с тех пор, как Дельвига не стало, с тех пор, как преждевременная смерть ненавистною рукою вырвала его из круга друзей и тихой, поэтической деятельности.
