Журнал Русская жизнь - Массовая культура 08.05.2008
«Девочки, Великий пост наступил, - пишет одна из участниц интернет-сообщества для худеющих, - решила воспользоваться моментом и сбросить пару килограммов. Поделитесь вкусненькими постными рецептиками». «Пост - это не диета! - справедливо отвечают ей товарки. - О душе надо думать!» «К тому же, - добавляет одна из возмущавшихся, - лично я в пост наоборот поправляюсь. Кашки, картошечка, пирожки постные - одни сплошные углеводы! Лучше после поста на диету сесть». «Кто ж вас заставляет картошку весь пост жрать, - возражает другая. - Я вот в прошлом году пять килограмм сбросила. Салатики делала, капусту квашеную кушала». И начинаются бесконечные обсуждения того, как сказывается постная диета на красоте и здоровье…
В этом году накануне Пасхи ВЦИОМ опубликовал результаты прелюбопытнейшего опроса населения. Оказалось, что православными себя считают 73 % россиян. При этом каждый второй опрошенный (47 %) затруднился определить духовный смысл Великого поста. Впрочем, среди тех, кто заявил, что смысл поста ему известен, единства тоже нет: 10 % считают, что пост - время очистки организма, а 4 % уверены, что с помощью поста воспитывается сила воли. Впрочем, в той или иной мере пост соблюдают всего лишь 16 % россиян. Зато, как сообщают результаты другого опроса, проводившегося фондом Юрия Левады, Пасху отмечают больше 90 % граждан России. И как отмечают! Широка русская душа и в посте, а уж на Пасху ей и вовсе удержу нет.
Собираются за столом часам к десяти, как на Новый год. Гости нетерпеливо поглядывают на телевизор, в ожидании первого возгласа «Христос воскресе!», заменяющего в эту ночь бой курантов. «Ну скоро они там, что ли? - восклицает хозяйка, занося в гостиную миску с холодцом. - Может, выпьем уже?» «Ну, давайте по стаканчику, подготовимся», - одобряет хозяин дома.
Самые благочестивые раньше времени за трапезу не садятся, а идут сначала в церковь. Маленькие приходские церкви в эту ночь не в чести - чем больше храм, тем больше благодати. Лучше всего, конечно, исхитриться и попасть в храм Христа Спасителя - там Патриарх, и президент с женой, и другие знаменитости. Прямая трансляция опять же - если повезет, можно мелькнуть на телеэкране. Только вот вход исключительно по пригласительным билетам. Но непреодолимых препятствий, как известно, нет, и найти вожделенное приглашение при желании можно. Говорят, в этом году подходы к ХХС в пасхальную ночь напоминали сквер у Большого театра перед бенефисом Николая Цискаридзе: интересоваться лишними билетиками народ начинал еще у выхода из метро.
Еще неделю народ продолжает праздновать. Увозят на «скорой» как следует наразговлявшихся с обострением панкреатитов и холециститов (словосочетание «пасхальный панкреатит» уже давно в ходу среди врачей). Собирается дипломатический корпус на традиционный пасхальный прием в МИДе. Интеллигенция идет в Большой зал консерватории на открытие Пасхального фестиваля. Богема отправляется на пасхальные клубные вечеринки. В ресторанах раздают посетителям маленькие куличики, «комплименты от шеф-повара», и предлагают отведать блюда из специального пасхального меню. Глянцевые еженедельники публикуют статьи «Как наши звезды встречали Пасху». Магазины снижают цены на шоколадные яйца и итальянские кексы, продающиеся под видом куличей. Всюду жизнь.
И все же, как ни удивительно, вся эта суета не вызывает никакого раздражения. Гламурное, или нет, православие остается православием. И пусть человек заходит в церковь всего раз в году - что ж, это лучше, чем не заходить в нее вовсе. Как мы можем отказать кому-то в праве отметить Воскресение Христово, если Иоанн Златоуст сказал: «Аще кто точию достиже и во единонадесятый час, да не устрашится замедления: любочестив бо Сый Владыка, приемлет последняго, якоже и перваго: упокоевает в единонадесятый час пришедшаго, якоже делавшаго от перваго часа; и последняго милует, и первому угождает, и оному дает, и сему дарствует; и дела приемлет, и намерение целует; и деяние почитает, и предложение хвалит». А к концу светлой седмицы гламурное православие все равно закроет глаза и заснет - до следующего года.
Божественный град
Первый день в Иерусалиме
Аркадий Ипполитов
Широкая брешь в стене. Самые популярные, самые широкие ворота города - Яффские ворота. Брешь была пробита, чтобы император Вильгельм въехал в город, так и осталась. На чем он, интересно, въезжал, что сквозь ворота пройти не мог? На танке, что ли? В этом своем 1898 году. И что ему надо было делать в Иерусалиме? Преклонить колени в храме Гроба Господня? Зачем для этого было стену ломать? Странные, все же, понятия о благочестии у императоров.
В воротах стражи с автоматами. Три молодых человека и девушка, в костюмах красивого колониального бежевого цвета. Не очень придирчивые, скорее обозначение стражи, чем реальная охрана. За пробоиной - довольно широкое пространство, площадь - не площадь, но прихожая Старого города. Слева пожилой палестинец с несколькими юными помощниками бойко торгует хлебом, вкусными рогаликами, обсыпанными кунжутом, затем - туристический офис, нелепо отмечающий границу Божественного города, прообраза Рая на земле, и интернациональной цивилизации международного турбизнеса. Справа - Башня Давида, Цитадель, к Давиду не имеющая никакого отношения. Один за другим подходят пожилые господа в костюмах, предлагают услуги. Провести по Божественному граду, рассказать о величии царя Ирода, про страдания Господа вашего на ломаном английском, подвести к торговцам коврами, предложив самые лучшие и самые дешевые - вдруг вы и правда в это поверите.
Давят сок из гранатов и грейпфрутов, шали, пашмины, ковры, вазы с какими-то нелепыми авангардными рыбками. Путь уходит вниз, ступенями, в неясную узость, сплошь состоящую из шалей, шарфов, платков, ковров, ковриков, бус, кепок, туфель, ботинок, сумок, кофт, маек, покрывал, занавесок, занавесей, полотенец, паласов, дорожек, скатертей, пиджаков, юбок, платьев, халатов, трусов и бюстгальтеров. Все ниже, ниже, всего все больше и больше, пробираться труднее и труднее, сладости, тряпки, кожи. Кресты, крестики, четки, образки, иконки. Тарелки, миски, изразцы. Брелоки, открытки, свечи. Ладан большими кусками. Смесь из православного, католического, исламского, коптского, армянского, гонконгского, иудейского, индийского ширпотребов. Все теснится, налезает одно на другое, всего много, очень много, торговцы очень активны, пытаются затащить, остановиться нельзя, сразу же:
- Where are you from?
- From Finland?
- Deutsch?
- Русский, русский, говорим по-русски…
Все торговцы - мужчины. По большей части мрачные, даже когда стараются быть приветливыми. По большей части в возрасте. С синевой старательной бритости. С восточными глазами, всегда несколько безразличными к предмету своего созерцания. Это придает всему некоторый оттенок мрачности, несмотря на царящую вокруг пестроту. Ботинки в лавках имеют очень глупый вид. Все врет и все врут, как врут китайские кроссовки, пестрый узор ковров, вышивки на пашминах.
Выглядит все дешево и ненатурально, продукт унылого мирового фабричного производства. Толчея, никакой архитектуры не видно, все увешено, заставлено, забросано, заткнуто. Во двориках расположились магазины с древностями археологии, показывая ряды одинаковых керамических ваз, камней и монет, античных, как они о себе говорят. Ювелирные лавки. Еврейские древности. Армянские древности. Опять ботинки, ковры, пашмины, майки с надписями на английском, иврите, со звездами Давида и с Че Геварой. Вправо, влево, вперед, назад, все кишит чем-то продаваемым, предлагаемым. Неожиданно - мясная лавка, и куски красного мяса, и ряды упокоившихся белых бледных куриц производят странное впечатление подлинности среди творений рук человеческих. Опять поворот, висящие и стоящие дурацкие костюмы, шали, цепочки, подстилки. Множество ненужных и неценных вещей. Все застроено, занято, завешено. Нет ни малейшего кусочка пространства, все время возникают заторы, ощущение переполненности людьми, вещами, голосами, запахами. Все время смотрят чужие глаза, ждут реакции, и ты все время на что-нибудь смотришь. Мельтешение. Переизбыток визуальной информации.
Все ниже и ниже, опять поворот, узкий вход - и оказываешься на кажущейся широкой и светлой, после узких крытых темных улочек, площадке. Она заполнена народом и отличается от окружающего мира тем, что на ней нет ни одного торговца. Это площадка перед входом в храм Гроба Господня. В первый раз это понимаешь не сразу, суета здесь мало чем отличается от суеты улиц, к храму ведущих, так же тесно от людей, голосов, пожилые итальянки поправляют только что купленные пашмины с зеркальцами, готовя фотоаппараты, чтобы снять друг друга в священном месте, целый взвод африканцев в одинаковых ярко-зеленых бурнусах поверх одежд сосредоточенно прокладывает путь ко входу, францисканец что-то объясняет двум очкастеньким старым сморщенным монахиням-китаянкам, а зычная экскурсоводша по-русски, очень внятно, рассказывает своим заинтересованным слушателям о том, что Иисус Христос родился в Вифлееме, а окончил свои дни вот здесь, именно здесь. Здесь его и распяли.
