Михаил Ходорковский - Поединок с Кремлем
— Какой вы видите международную политику Москвы? Должна ли Россия стараться сохранить любой ценой статус мировой сверхдержавы или, по крайней мере, региональной державы?
— Надо разумно смотреть на вещи. Сегодня у России нет средств для того, чтобы стать мировой сверхдержавой. Сегодня клуб сверхдержав состоит из одной страны — США. Рано или поздно, клуб примет мощно растущий Китай. Но для России там больше не найдется места.
Зато она прекрасно может себя чувствовать в роли региональной державы и играть главенствующую роль на постсоветском пространстве. К тому же, почему бы России не стать политическим и интеллектуальным лидером группы стран, которые не хотят примыкать ни к американскому, ни к китайскому блокам? Я вижу ее лидером нового «движения неприсоединения». В любом случае, на все эти вопросы ответит уже новое поколение российской элиты. Сегодняшняя элита не думает в терминах геополитики.
— Должна ли эта будущая элита ясно противопоставить себя НАТО и Евросоюзу? Или, напротив, России стоит вступить в эти организации?
— Европа, без сомнения, исторический и культурный партнер России. Вот почему мы не должны ни в коем случае противопоставлять себя «стране святых чудес» — так назвал Старую Европу философ-славянофил Алексей Хомяков.
Тем не менее не стоит питать иллюзии о нашем скором вхождении в ЕС. Этого не будет. России хорошо там, где она находится, в исторической роли естественного хранителя heartland'a и проводника между Европой и Азией.
Моя позиция в отношении НАТО: да — дружескому партнерству, нет — вхождению России в НАТО. Впрочем, я уверен, что и альянс не жаждет увидеть в своих рядах страну, границы которой на тысячи километров соседствуют с границами Китая. Кроме того, геополитические интересы России и НАТО могут иногда расходиться, хотя они и не должны больше никогда становиться диаметрально противоположными. И, без сомнения, нашей стране пришлось бы забыть о своем военно-промышленном комплексе, который является составной частью мировоззрения наших ученых и конструкторов.
Но все рассуждения о геополитическом месте России в мире имеют смысл только в том случае, если в стране начнется процесс настоящего долгосрочного развития. Чтобы стать сильными, мы должны осуществить экономический прорыв. Я повторю еще раз, этот прорыв невозможен без перехода от «сырьевой экономики» к «экономике знаний». Одним словом, мы должны стать страной постиндустриальной экономики. Возрождение России можно будет измерить по ее ВВП: если этот показатель увеличится в 3,5–4 раза — а это вполне возможно при изменении нашей модели экономического развития и политической системы, — тогда можно говорить о том, что Россия снова становится могучей державой.
Без сомнения, такое развитие будет невозможно, если элиты не претерпят реальной, качественной трансформации. Наша страна должна управляться по-настоящему российской элитой, а не правящим классом, который можно охарактеризовать как переходный или постсоветский.
Наконец, мы должны восстановить многие основные элементы государства, которые были значительно повреждены. Один из них — армия. Сегодня страна не обладает настоящей армией, лишь остатками армии другого государства — СССР. Впрочем, эти остатки все равно практически непригодны к сражениям. Всякая уважающая себя страна должна обладать дееспособными вооруженными силами. Как страны ЕС, не так ли?
— Должны ли западные государства вести себя жестче с президентом Путиным?
— Западные лидеры должны вести себя с Путиным, исходя из интересов своих стран, облачивших их властью. Что касается России, она должна сама решать свои проблемы, мобилизуя творческий потенциал своего народа и не прося западные страны быть для себя спонсорами, няньками или учителями.
— Что Вы будете делать, когда выйдете из тюрьмы? Рассматриваете ли Вы возможность начать новую карьеру в бизнесе или Вы бы хотели заняться политикой? Или что-то еще? Планируете ли Вы уехать из России?
— Я не вернусь в бизнес и не уеду из России. Отправив меня в тюрьму и лишив того, что мне принадлежало, власть вынудила меня стать активным участником социальной и политической жизни страны. Свою жизнь я посвящу тому, чтобы помочь России занять достойное место в мире. Я уже начал много различных благотворительных и социальных проектов. Ими я и займусь, когда окажусь на свободе.
Власть стремится превратить всех политиков в назначаемых чиновников
Михаил Ходорковский отвечает на вопросы издания «Русский Newsweek». 31.01.2005 г.
— Вы предполагали, что ваше заключение продлится так долго?
— Да, предполагал. Говорю откровенно, предупреждал родных, друзей, они считали — рисуюсь, не верили.
К сожалению, срок моего пребывания в заключении во многом зависит не от суда, а от нескольких чиновников и близких к ним бизнесменов, которые боятся, что я буду им мстить за собственные мытарства и за «Юганскнефтегаз». Это люди с криминальной психологией. Они судят обо всех по себе. Я надеюсь на лучшее, но вынужден готовиться к худшему.
— Есть ли у вас предположения, когда вы выйдете на свободу?
— Не знаю. Наверное, когда власть будет властью, а суд — независимым судом, а не механизмом передела собственности. Может, в этом году, а может — никогда.
— Почему власти решили, что вас необходимо арестовать?
— В конце октября 2003 года президента Путина обманули, сказав ему, что я со дня на день стану сенатором от Эвенкии и с этого момента правовые действия в отношении меня окажутся невозможными. Поэтому меня и схватили утром в субботу, в самолете, в Новосибирском аэропорту. Я действительно собирался в Эвенкию, но для того, чтобы, как теперь всем известно, поддержать избрание в Совет Федерации моего друга Василия Шахновского.
Кроме того, мне кажется, что организаторам наката на «ЮКОС» важно было перейти некую «красную черту», заставить самих себя, а главное — других, играть до конца. Поэтому они меня посадили.
— Вы согласны с утверждением, что ваше заключение — месть Кремля за то, что вы слишком активно занимались политикой и пытались провести своих людей в парламент?
— Отчасти. Я лично — сторонник сильного государства, но считал и считаю, что сила государства не в огромном числе и полномочиях чиновников, а в доверии со стороны людей, в умении привлекать и консолидировать для решения задач общества лучшие умы, в конкуренции и взаимоконтроле государственных и общественных институтов.
Я поддерживал различные политические партии и общественные институты, так как убежден — наша страна нуждается в учете различных мнений и взглядов, стране нужна сильная и неподконтрольная власти оппозиция.
— Ваше заключение — это пример принципиальности и несгибаемости в отношениях с властью или следствие ошибок, допущенных вами в бизнесе или в общественной деятельности?
— И то, и другое. Если бы я не ошибался, то гораздо больше людей мне бы поверили и поняли. Но я надеюсь, что еще успею заслужить их доверие.
Если бы не принципиальность — сидел бы не в тюрьме, а за границей или в соответствующих приемных. Не захотел, да и не смог. Раньше мог, а в какой-то момент почувствовал себя гражданином больше, чем бизнесменом.
Из тюрьмы меньше возможности говорить, но меня, думаю, гораздо лучше слышат. Если бы я эмигрировал, то воспринимался бы как олигарх, пропивающий и проедающий огромное состояние и в паузах между теннисом и сауной небрежно разглагольствующий о судьбах России. Сегодня мне тяжело физически, но зато никто не скажет, что у меня нет морального права говорить.
— Что вы думаете о политических реформах, которые проводит Кремль — назначение губернаторов, выборы депутатов только по партийным спискам?
— Власть стремится превратить всех политиков в назначаемых чиновников. А также — «заморозить» правящий класс, сделать так, чтобы во власть не могли проникнуть люди извне, не входящие в определенную узкую группу. Это — типично застойный проект. Чем он чреват — мы видим на примере судьбы советской правящей элиты 1980-х годов. Правда, запас прочности у сегодняшней России куда меньше, чем у тогдашнего СССР.
Подобные шаги, как мне представляется, опасны для страны. Они могут привести к тому, что единственной формой выражения претензий народа к власти станет русский бунт— тот самый, бессмысленный и беспощадный. Сможет ли власть сдержать его? Не уверен.
— Вы по-прежнему считаете, что крупный бизнес должен покаяться перед народом за совершенные ошибки?
— Да, считаю. Но не только крупный бизнес, а вся правящая корпорация, которая ответственна за то, что рыночные реформы 1990-х годов оказались антисоциальными, в силу чего подорвали доверие народа к либеральным идеям и ценностям. Бюрократия — вчерашняя и сегодняшняя, а они в очень большой степени, кто бы что ни говорил, пересекаются, — не должна думать, что покаяние бизнеса избавляет ее от ответственности за ошибки, провалы, прошлые и сегодняшние.
