Г. Польской - Тайны Монетного двора. Очерки истории фальшивомонетничества с древнейших времен и до наших дней
ДЕЛО ВИКТОРА БАРАНОВА
До начала перестройки у нас, как известно, данные о преступности (а тем более о фальшивомонетничестве) были секретными и не публиковались. То, что иногда появлялось в прессе, не позволяло составить общее представление о криминальной обстановке в стране. Однако можно с достаточной долей объективности признать, что за исключением периода Гражданской войны и двух-трех лет после Великой Отечественной войны преступность в Советском Союзе находилась на сравнительно низком уровне. Это же относится и к фальшивомонетничеству. Иногда в обороте оказывались кустарно изготовленные банкноты и их быстро вылавливали. В Министерстве внутренних дел мне, например, показывали довольно хорошо нарисованные 25-рублевые банкноты, склеенные из двух половинок. Это плод работы матери и сына из Самары (тогда Куйбышева). Таким своеобразным методом они изготовили всего лишь чуть больше 10 склеенных банкнот. В музее ГУВД в Москве я видел чудо-изобретение: автомат для печатания денег, разработанный одним умельцем. Правда, как мне пояснили, этот автомат так и не произвел ни одной банкноты.
… Недавно в Перми группа школьников, используя цветной ксерокс в одном НИИ, «напечатала» несколько банкнот достоинством в 50000 рублей. Им, конечно, не дали развернуться и сразу же поймали — «продукция» не отличалась высоким качеством. Теперь они долго будут помнить о своей затее.
Чуть раньше в Санкт-Петербурге был задержан какой-то кустарь-одиночка, изготавливавший на черно-белом ксероксе десятитысячные банкноты, а затем цветными карандашами он пытался «оживить» свои изделия. Преступника задержали как раз за работой. Такими сообщениями пестрят ныне средства массовой информации.
Этих уголовников по инерции называют фальшивомонетчиками, хотя фактически они просто мошенники. Кустари-копировальщики, хоть и получали вполне заслуженно большой срок, но фактически они не делали фальшивых денег. Смешно их называть фальшивомонетчиками и тем более невозможно сравнивать, например, с уже известным нам американцем Эммануэлем Нинджером, которой, как вы помните, в конце прошлого века навсегда вошел в историю криминалистики как гений фальшивомонетничества. Сидя по 16–18 часов каждый день за столом в своем маленьком кабинете на втором этаже двухэтажного домика, недалеко от Нью-Йорка, он рисовал доллары, да так это чисто делал, что они довольно долго ходили по финансовым каналам Америки.
Или вспомнить француза польского происхождения Чеслава Боярски, потрясающе талантливого человека, изготовившего в ужасных квартирных условиях не только идеальные клише французских франков, но и такую бумагу, которую даже эксперты Французского банка разглядывали с восхищением, приговаривая: «И как это ему удалось?». Хотя он делал бумажную пульпу, извините, в… унитазе. И ушло у него на все это грандиозное дело десятки лет. Конечно, Чеслав Боярски, как и Нинджер, получил большой срок. Но это были гении и на кнопку они не нажимали.
Я пишу о них не для того, чтобы хвалить уголовников или советовать умельцам, засучив рукава, взяться за это, немыслимое по своей сложности, дело. Нет, многих талантливых фальшивомонетчиков расстреляли и правильно сделали, а те, кто остались живы, отсидев 12–15 лет, проклинают тот день и час, когда они занялись этим делом.
Я хочу рассказать о русском умельце, мастере-золотые руки, которого, как говорится, черт попутал. Я не хвалю его, и отсидел он 12 лет за дело. Но он не нажимал на кнопку, а решился доказать, что ему, талантливому самоучке, под силу сделать невозможное.
… В начале января 1978 года я вышел из метро «Парк культуры» и погрузился в снежные сумерки московского зимнего дня. Мне предстояла встреча со следователем по особо важным делам МВД СССР Александром Анатольевичем (назовем его так), который занимался совершенно секретным, по тем временам, делом — поимкой фальшивомонетчиков.
Вряд ли нужно напоминать читателям о том, что при Советской власти сведения о преступности в СССР появлялись редко, в строго дозированных (и не всегда соответствующих действительности) порциях. А уж о фальшивомонетничестве и вовсе не писали, чтобы «не будоражить советский народ». Только уж очень наблюдательные люди замечали, что в магазинах, на кассовых аппаратах, часто приклеивались бумажки, на которых написаны номера и серии банкнот, подлежащих изъятию как фальшивые.
В ту пору я работал специальным корреспондентом одной из центральных газет и носился с совершенно идиотской по тем временам идеей — написать книгу по истории фальшивомонетничества. И если мое знание английского языка помогло бы собрать довольно богатый материал об этом «бизнесе» за рубежом, то сносное владение родным русским совершенно не гарантировало мне удачу в собирании фактов о фальшивомонетничестве в нашей стране, в условиях советской действительности, при которой, как известно, царили тишь и благодать. А тут еще какое-то фальшивомонетничество…
Тем не менее, созвонившись с ответственным лицом из МВД СССР, я намеревался пойти к нему на прием, имея в руках важную бумажку за подписью заместителя главного редактора газеты. Человек, подписавший письмо, взглянул затем на меня с определенной долей соболезнования и, вздохнув, произнес: «Сходи, конечно, но ни в нашей, ни в какой иной газете, а тем более в твоей будущей книге ничего о советских фальшивомонетчиках не появится. Но иди, я не возражаю. Рассматривай этот визит как своего рода развлечение, или, если угодно, для самообразования. Не более». И он протянул мне письмо.
Я пошел и не жалею об этом. Ибо из беседы со следователем узнал об уникальном нашем фальшивомонетчике, не уступавшем ни гениальному американцу Нинджеру, ни французу польского происхождения Чеславу Боярски. Конечно, тогда, в глухую пору застоя, я не мог рассказать об этом талантливейшем самоучке. Но сейчас другие времена.
Итак, перенесемся на юг России, в благодатный Ставропольский край. Здесь жил и работал шофером Виктор Иванович Баранов. Уже давно он заметил за собой способность что-то изобретать и совершенствовать.
О таких людях у нас обычно говорят — мастер-золотые руки. И не случайно его пригласили на работу в автобазу Ставропольского крайкома КПСС. Здесь он стал возить ответственных работников крайкома и, в конце концов, первого секретаря. И здесь он что-то мастерил, изобретал, совершенствовал. Слава о его способностях быстро распространилась по всей округе. «А ты попроси Виктора Ивановича — он все может», — говаривали тогда. Виктор в самом деле все мог сделать. И вот настал момент, когда он и сам поверил, что может все, абсолютно все.
Однажды ему в руки попала самая крупная по тем временам 25-рублевая банкнота. Он долго ее рассматривал, любовался яркой красивой «картинкой», чудесным переплетением тончайших линий густой радужной сетки. «Господи, думал он, — до чего же все красиво сделано! Сколько людей ломало голову над тем, чтобы сделать ее такой необыкновенной, неповторимой!»
Неповторимой? Да неужели невозможно изготовить такое чудо какому-нибудь талантливому человеку, у которого светлая голова и золотые руки? Даже самоучке? Простому шоферу? И Виктор вдруг представил себе, как он в один прекрасный день подходит к своим друзьям-шоферам и, небрежно протягивая новую двадцатипятирублевку, бросит: «Любуйтесь! Вот эту штуку я сделал сам. Вот этими руками… И они раскроют рты от изумления!»
… В тот вечер он долго сидел в своей 11-метровой комнатушке у окна, разглядывая все ту же банкноту. Конечно, сейчас он говорит, что тогда в нем проснулось только самолюбие: неужели я не смогу? Неужели я не докажу, что даже такое мне под силу? И своими руками изготовлю вот такое чудесное произведение сложнейшей техники?
Я не верю ему, что только своеобразная спортивная злость руководила им в ту минуту. Не верю. Ни одному человеку не поверю, если он скажет мне, что несколько миллионов ему ни к чему.
Но я верю, что на первом месте у него действительно было все же не вульгарное чувство наживы, а желание доказать, что «я могу это сделать». В его ушах все еще не затухали восхищенные слова друзей и даже незнакомых людей: «У этого парня золотые руки. Он все может…» Баранов даже представил себе, что, завершив работу по созданию этой красивой банкноты (а он ни на секунду не сомневался в успехе), пошлет в Госбанк две 25-рублевки: свою и «их». Определите, мол, какая ваша, а какая моя! Но потом он отбросил эту дикую мысль.
Думал ли он, что затевает нечто страшное? Что за это по головке не погладят, даже восхищаясь творением его рук? Что он не попадется? Думал и отдавал себе отчет в этом. Но мысли о возмездии как-то отступали на второй план. Он, если верить тому, что Баранов говорил потом, и не предполагал завалить страну фальшивками. Так, рассчитаться с долгами (а это он отчетливо представлял себе), кое-что купить.
