Сергей Кургинян - Суть времени. Цикл передач. № 21-30
Доктрина Соединённых Штатов Америки состоит в том, что любая страна, которая достигла уровня, с которого она может бросить вызов Соединённым Штатам, — есть враг Соединённых Штатов. Это доктрина не афишируемая, но она главная. Я отвечаю за свои слова. Вот за этот «базар» я отвечаю. И плевать какая у неё идеология, плевать какой у неё уровень демократизма, плевать на всё. Главное, что если она достигла уровня, с которого она может только бросить вызов Соединённым Штатам, — это уже плохо.
Европа — это реальное западное супергосударство, которое может бросить вызов, может. Поэтому эту Европу надо довести до состояния ничтожества. А главное, она не должна быть местом благополучия. Не должна! Потому что, если она — место благополучия, то всё течёт в Европу. Деньги ищут благополучия. А деньги должны течь в Соединённые Штаты, как в островок благополучия. Если ты не можешь сделать свою страну более благополучной, чем другие, то сделай другие страны менее благополучными.
Я не хочу сказать, что за спиной данного человека (как его зовут… Андерс Беринг Брейвик) стоят спецслужбы Соединённых Штатов Америки. Это всё не так просто, и я не хочу таких голословных заявлений. Я просто говорю о том, что в ближайшие 2–3 года у Соединённых Штатов не будет никаких альтернатив тому, чтобы капитулировать или начать играть в мощнейшую «стратегию напряжённости». Мощнейшую. Действующий фигурант к этому не готов. Он показал, что он вовсе не вегетарианец — в Ливии и вообще в арабском мире. Он всё показал, на что он способен.
Но это не то, что нужно для того, чтобы развернуть полномасштабный процесс. А что делать-то, как его не разворачивать?
Ну, залили ещё раз деньгами… — Вот уже противоречия клановых интересов говорит о том, что кто-то не хочет уже заливать? По крайней мере, к афроамериканцу претензии предъявляют, чтобы жизнь мёдом не казалась — является ли он афроамериканцем или кенийцем… или каким-нибудь индонезийцем. И можно ли ему столько денег напечатать… У него проблемы появляются большие. Он ловкий человек, он, может быть, их как-то обойдёт. Но дальше их будет появляться всё больше… Он-то свои проблемы решит, а проблемы Америки он решить не может.
Это не тот уровень, не та личность. Это не Рузвельт. Это стыдно даже говорить, стыдно сравнивать.
У Рузвельта было какое-то отношение к Америке, он её любил, он что-то в ней ценил. Он был готов на какой-то подвиг во имя неё…
Там только «я». «Я» на первое, на второе и на десерт. Для Обамы есть Обама и только он, ничего больше в мире не существует. Есть одна ценность — он сам.
Американский политический класс не знает, что ему делать. Он, как очень жестокий, ещё очень сильный и больной зверь, припёртый к стенке, не знает, что ему делать.
И есть ещё проблема ресурсов.
Норвегия — это место, где ресурсная проблема решается, как это ни покажется странным на первый взгляд, на манер, сходный с тем, как её решал Каддафи… эту проблему ресурсов. Норвегия достаточно прочно держится за ресурсы, как за источник общенародного благополучия — а это криминальная позиция для международных сил, которым нужно эти ресурсы захватить, а страны ограбить. И это касается отнюдь не только стран третьего мира. Это касается всего мира, всех ресурсов.
В этом смысле произошедшее говорит нам об очень и очень многом.
Как в своих деталях, из которых вытекает, что это, конечно, организованная, большая спецоперация, а не действия одиночки-безумца.
Как в том, что касается простых смыслов всего этого: нарушена стабильность Европы в одной из точек, где эта стабильность была наиболее высока.
Как и в идеологическом плане — это сделали неонацисты. Они так крупно на территории Европы не работали очень и очень давно. Восстановлены, видимо, не только все структуры холодной войны, как честно признаются нам ведущие деятели спецслужб Соединённых Штатов Америки и ведущие политики США, — восстановлены и все структуры, работающие в режиме стратегии напряжённости.
Дальше речь идёт о политэкономическом смысле произошедшего: нельзя более держать овец в таком сытом состоянии, нельзя, неэффективно, нет смысла и нет возможности.
Нельзя, чтобы Европа бросала вызов Соединённым Штатам, она не должна быть оазисом спокойствия. А значит — она станет оазисом беспокойства! И это легко делается — вот так, как это было сделано в Норвегии! Это ведь ещё и обучающий пример: «делай, как я».
Человек, который спокойно ждал, пока его возьмёт полиция, написал 1200 страниц по поводу своих целей, всего… Он изготовился заранее, он всё продумал, он абсолютно холоден. И он не один, то есть настолько не один, что дальше некуда.
Значит, всё это в целом вписывается в эту картину турбулентности. Но вот здесь мне хотелось бы у всех любителей практической политики попросить извинения за то, что я сейчас рассмотрю ещё один уровень, который для людей, чувствующих значение сложного и тонкого в политике, может является и основным, но кому-то это может показаться не имеющим прямого отношения к делу…
Уже много лет назад известным западным драматургом, известнейшим, Максом Фришем, была написана пьеса «Граф Эдерланд», которая привлекла моё внимание где-нибудь году в 68-мом, а написана она была ещё раньше.
Я всегда думал: почему место действия, пусть с натяжками, наверное, всё-таки Норвегия? Ну, может быть, и Швеция, вряд ли Финляндия, но именно эта Северная Европа, а ближе всего как-то у Норвегии. Почему Норвегия? Что так привлекает Макса Фриша в Норвегии, почему норвежские легенды он обрабатывает на свой новый манер, и почему он выдвигает свою, не получившую подтверждения в то время, когда он это писал, версию терроризма.
Конечно, в этой версии есть что-то от Франкфуртской школы: от Маркузе, от Адорно, Хоркхаймера, — от того, что витало в воздухе с 60-х годов. Но я неуловимо чувствовал, что Фриш идёт куда-то дальше, и что в этих его описаниях есть какой-то прогноз… Что он что-то предвидит…
Я несколько раз подбирался к этой пьесе, думал: поставить её, не поставить, что с ней делать? Облизывался на неё, как кот на сметану, не знал даже сам — почему. И в первый же момент, когда я услышал отчёт своей аналитической группы о событиях в Норвегии, мне сразу вспомнилась эта пьеса.
И я просто не могу не зачитать здесь довольно длинного фрагмента из неё, потому что мне кажется, что именно это отвечает на какие-то онтологические вопросы.
Если кому-то покажется, что я тем самым хоть в малейшей степени оправдываю бесконечную омерзительность терроризма, то это никоим образом не так. Терроризм мне беспредельно отвратителен. Но, как говорят в таких случаях, одной моральной оценкой сыт не будешь — нужно осмысливать явления, осмысливать их полностью — и политически, и геополитически, и экономически, и специально (то есть в деталях), и онтологически, и метафизически (можете здесь назвать любое другое слово).
В пьесе есть некий господин прокурор, который вдруг начинает понимать террориста-убийцу.
В первой сцене, которая называется «Прокурор устал», прокурор разговаривает со своей женой Эльзой.
Эльза говорит ему: «Мартин, уже поздно, два часа ночи, надо ложиться спать».
Эльза: Мартин, уже два часа.
Прокурор: Знаю, знаю: через восемь часов я предстану перед судом в отвратительном черном облачении, чтобы вести обвинение, а на скамье подсудимых будет сидеть человек, которого я все больше и больше понимаю. Хотя он ничего не объяснил толком. Мужчина тридцати семи лет, кассир в банке, приятный человек, добросовестный служака на протяжении всей своей жизни. И вот этот добросовестный и бледный человек взял однажды в руки топор и убил привратника — ни за что ни про что. Почему?
Эльза: Почему же?
Прокурор молча курит.
Нельзя же думать только о делах, Мартин. Ты изводишь себя. Работать каждую ночь — да этого ни один человек не выдержит.
Прокурор: Просто возьмет однажды топор…
Эльза: Ты меня слышишь?
Прокурор продолжает молча курить.
Уже два часа.
Прокурор: Бывают минуты, когда я его понимаю…
…Четырнадцать лет в кассе — из месяца в месяц, из недели в неделю, изо дня в день. Человек выполняет свой долг, как каждый из нас. Взгляни на него! Вот, по единодушному мнению свидетелей, вполне добропорядочный человек, тихий, смирный квартиросъемщик, любитель природы и дальних прогулок, политикой не интересуется, холост, единственная страсть собирать грибы, нечестолюбив, застенчив, прилежен — прямо-таки образцовый служащий. (Кладет фотографию.) Бывают минуты, когда удивляешься, скорее, тем, кто не берет в руки топор. Все довольствуются своей призрачной жизнью. Работа для всех — добродетель. Добродетель — эрзац радости. А поскольку одной добродетели мало, есть другой эрзац — развлечения: свободный вечер, воскресенье за городом, приключения на экране…
