Татьяна Миронова - Русская душа и нерусская власть
Христианский рай — продолжение славянского языческого рая, в представление о котором христианские миссионеры внесли мировоззренческие изменения. Но, что очень важно подчеркнуть, изменения не разрывали преемственности новообращенных христиан славянского рода со своими язычниками-предками, давали надежду на непременную встречу с ними в раю, а, следовательно, один из важнейших древних народных устоев — культ предков — сохранялся нерушимо и даже принес с собой в христианство такие языческие празднования, как Радоницу, день поминовения усопших на Светлой неделе (слово это звучало в древности как Райдоница), и родительские дни, когда христианам полагается ходить на могилы предков, поминать их в храмах и за трапезой.
Мироощущение, в котором рай представлялся естественным завершением земной жизни человека, непременно светлое, потому и характер русского народа, уповавшего на благой исход своего бытия, неунывающий, терпеливо стойкий, как бы ни были трудны перипетии русской истории. Нам свойственно верить, что, не узнав горя, не узнаешь и радости, что все перемелется — мука будет, и что хорошего — понемножку. Не случайно формулой нашей стойкости стало упорное и одновременно насмешливое ничего! Этим словом, как колом или дубиной, мы отмахиваемся от всякой напасти: болезнь ли одолела — ничего! перетерпим, враг ли подступил — ничего! отобьемся, друг ли предал — ничего! переможем. Мы детей своих, когда упадут и расшибутся, успокаиваем все тем же — ничего, пройдет. Мы в ответ на всякое участливое отношение к нашему горю, чтобы не раскваситься, не расклеиться в жалости к себе, отвечаем: «Да ничего! Переживем!» Этим поражающим всякого нерусского человека, бессмысленным на первый взгляд ничего! а еще залихватскими ништо! ништяк! ничо! мы смеемся над горькой судьбиной, превозмогаем, стиснув зубы, беду, сами себя убеждаем в пустячности боли, в преодолении горя, в неизбежности победы. Удалое русское ничего! во все времена делало нас самым терпеливым, самым стойким, а потому непобедимым народом, ведающим искони, что за нашу стойкость, упорство и терпение нас непременно ожидает светлый рай. Вот россыпь поговорок, приучающих русского человека не бояться смерти: «Живи не тужи, помрешь не заплачешь». «Жить надейся, а умирать готовься». «Не на живот рождаемся, а на смерть. Умел пожить, умей и умереть».
Но если всех ожидал, по представлению язычников, светлый рай, а люди на земле совершали зло, то где и в чем, согласно языческому мировоззрению, осуществлялся высший суд их деяний, ведь без идеи воздаяния за добро и зло не живет ни одна религия. Для славянского язычества Высшим Судом являлась человеческая судьба. Вот почему издревле знают русские: От судьбы не уйдешь. Чему быть, того не миновать. Судьба — достоверно установлено этимологами — это суд Бога, в земной жизни отмщающего грешнику несчастьями и бедами, и вознаграждающего праведника благами и радостью. Такое восприятие судьбы — чисто языческое, но оно прочно утвердилось в русском христианском мировоззрении. И когда постигает нас болезнь или несчастье, мы язычески всматриваемся в прожитое, там ищем ответ, где наш грех, за который пришла расплата. Когда приходит беда, люди причитают: «За что?!» Когда наши враги и ненавистники терпят несчастья и нужду, мы язычески утверждаемся: «Бог наказал!» Хотя вроде бы должны их христиански пожалеть. Русские христиане подспудно хранят эти древние языческие убеждения, и такое внимание к своей судьбине, как к Божьему суду здесь, на земле, заставляет нас вдумываться в свои слова и поступки, стараться избегать явного зла, чтобы не испытывать судьбу и не гневить Бога.
Языческая русская светлость представлений о загробной жизни унаследована христианским мировосприятием, не склонным пугаться пекла и адского ненасытного червя. Не страх перед адом становился причиной русского христианского подвижничества, а врожденная склонность к добру и тяготение к свету. В идее же посмертного воздаяния грешникам за содеянное на земле зло христианство созерцало столь любимую нами мысль о справедливости, без которой русскому народу жизнь не мила.
//- О языческом значении слов «воскресение» и «крест» — //Языческими по происхождению являются слова, обозначающие главные христианские символы — крест и воскресение. Слово воскресение происходит от древнего глагола в двух формах, несущих два смысла: кресити — «высекать, добывать огонь», кресати — «воскрешать, оживлять». Первичным является здесь значение оживления, воскрешения, в отношении к огню, безусловно, бывшему для древнего человека объектом священного поклонения. Славянеязычники словом воскресение могли именовать священнодействие — возжигание жертвенного огня, за что боги, по языческим поверьям, даровали им жизнь и благоденствие. Об этом свидетельствуют однокоренные воскресению слова краса и крес. Краса означала в древности расцвет жизни, ее благополучие и довольство. Вот почему мы именуем красой, красоткой молодую девушку и привычно восклицаем в радости и благоденствии — «красота!». Старинное славянское слово крес донесло до нас языческие представления о жизнетворной силе природы. Крес — это древнерусский солнцеворот, а также высшая точка, расцвет жизненной силы, которую славяне связывали с летним солнцестоянием и огнем языческого жертвоприношения. В русских говорах это слово до сих пор сохранило значение «жизнь»: «быть на кресу» — быть живу, «не быть на кресу» — умереть, не оправиться от недуга, «кресу нет» — нет житья. Сохранилась поговорка: «Смерть на носу, а все будь на кресу», означающая примерно то же, что и наше извечное «помирать собирайся, а рожь сей». Кресом называли обряд умилостивления сил природы ради получение красы — благоденствия, расцвета и довольства в жизни. В таком случае и воскресение в славянском язычестве могло означать возжигание жертвенного огня для совершения языческого креса. Подтверждением этого являются упоминания о праздновании славянами еженедельных праздников света по воскресеньям. Этот день недели означал то же, что у европейцев Sunday/Sontag — день солнца, день света. У нас воскресенье было днем креса.
С принятием славянами христианства слово воскресение, как оказалось, весьма точно передает событие, совершившееся после смерти Господа Иисуса Христа. Выражение «воскреснуть из мертвых» значило буквально «ожить в животворящем пламени». Эта картина была язычникам абсолютно понятна, и выглядела она величественно, и потрясала душу божественной мощью. Греческое слово anastasia («восстание») гораздо менее подходило к евангельскому событию Христова воскресения, потому что слово это бытовое, а не сакральное. Воскресение же являлось понятием священным для славянина-язычника, и оно легко приняло на себя значение великого христианского события, стало символом и сутью русского православного христианства, неся на себе отпечаток древнейшего благоговения славян перед животворящим божественным светом и огнем.
Схожие преображения пережило и древнее славянское слово крест, бывшее также исконно славянским, а вовсе не заимствованием, как это принято ныне полагать, из древненемецкого неправильно истолкованного имени Иисуса Христа — Kristos. Крест и производные от него слова окрест, окрестность существовали и в дохристианские времена. Но что же тогда означал крест у славян-язычников?
Слово это также, как и воскресение, происходит от глагола кресити/кресати со значением «оживать и воспламеняться», образовалось присоединением к корню крес-другого значимого корня ст-со значением «стоять, устанавливать». Подобным образом сформированы многие русские слова — перст, пест, шест, хвост (пучок), рост (росток), руст (струя, фонтан). Все эти слова обозначают предметы вертикальной конфигурации, устойчивые в пространстве, все они образованы от глаголов: перст — от переть, пест — от пихать, шест — от ходить и шествовать, хвост — от хватать, рост — от орать (пахать), руст — от рыть и рвать. Славянский крест мы можем реконструировать по той же модели. Образованное от глаголов кресить и кресать со значением «оживать» и «воспламеняться» данное слово имело сакральный смысл: крест — столб пламени, охвативший вертикально установленный языческий жертвенник. Такова исконная семантика слова крест, которому после принятия славянами христианства отдано равно священное значение. В христианстве крестстал обозначать распятие, на котором Господь Иисус Христос принес искупительную жертву за погибающее в грехах человечество.
Языческие отголоски древнейших смыслов слова крест сохранились в понятиях окрест и окрестный, так, вероятнее всего, называли древние славяне священное место вокруг жертвенника. Но сколь продуманна и логична была смена значения у слова крест с языческого на христианское! Крест, прежде языческий огненный жертвенник, стал крестом, на котором распят Христос, обрел смысл священного символа христиан, стал оружием духовной силы. В чем суть преображения слова: Господь Иисус Христос принес Себя в жертву за всех людей, и именно Его распятие явилось логическим замещением языческого жертвенника жертвенником христианским.
