Алексей Шерстобитов - Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера
В разговоре с Григорием я понимал, что он склоняется к чрезвычайным мерам, но старался его удержать, потому что воздействие было бы неадекватным, хотя и выхода особо не видел. Сошлись на том, что просто поймают и попугают, скажем, разрядив над ухом пистолет. Так и вышло, только по привычке шефа решать всё кардинально весь магазин разрядили в затылок, и не в лесу, как предполагалось, а буквально на проспекте Мира, у принадлежавшего их коммерсанту магазина «Кавалер», где он был «куратором» от своей «бригады». Забота о своей персоне со стороны «общества», конечно, приятна, но, по-моему, это было слишком, хотя, с другой стороны, единственно возможным и безопасным для моей сестры вариантом.
Так я понял, что имею не просто цену, а очень большую ценность, но только пока я ещё что-то могу, что-то делаю, и пока не стал чрезмерно переполненным носителем информации.
Впрочем, несправедливо было бы кончить на этой ноте, рассказывая об участи этого молодого человека. Он был моим родственником и замечу, я был рад, имея такого парня своим шурином и, соответственно, мужем моей сестры. С большой силой воли и добрым сердцем, очень разумный и всегда готовый помочь. Одним из главных увлечений в жизни — занятия единоборством «карате-до». Он любил детей и сам вёл детскую секцию, а когда я из-за своих неприятностей был вынужден исчезнуть, носил мою же мать, попавшую под машину, на руках в уборную (и ещё нужно подумать, кто в этой ситуации лучший для неё сын). Сестра его любила, отец уважал.
Илья был надёжен и я не раз полагался на его помощь. Никакого значения не имело то, что он принадлежал к «Краснопресненской группировке», с которой мы, кажется, не были дружны. Семья, как и для меня, всегда была выше всего остального. Но увлечение спортом принесло две травмы — печени и головного мозга, последнее, возможно и было причиной того неконтролируемого, что возникало в нервозных ситуациях. Точнее, неконтролируемыми они становились только когда дело касалось чувств к сестре.
Он делал всё, чтобы она стала счастливой, всё его сердце было залито светом, излучаемым ею и когда его поток исчез, пропал и смысл жизни, пустота заполнилась тёмной дымкой, а мир недругами, первым из которых стал я.
Расследование этого преступления, кстати, столкнуло меня с тогда ещё старшим лейтенантом УВД, который через 12 лет будет меня арестовывать. И ещё несколько раз судьба сводила нас подобным образом, бросая его на расследование преступлений, мною совершённых. Такое знакомство с Александром Ивановичем Трушкиным, про которого я плохого сказать ничего не могу, было заочным, и хоть поначалу враждебным, но позже вылилось в отношения, носящие только положительную окраску по многим, иногда даже не зависящим от нас причинам.
Возвращаясь к Стасу, замечу, что произошло с ним несчастье в тот момент, когда мы пытались вернуть взятые именно его бригадой 60 тысяч долларов, принадлежащих «Марволу» и бывших задатком в каком-то некрупном договоре, по которому не выполнялось (понятно, что никто и не собирался выполнять) никаких обязательств. Деньги, конечно, вернули на всякий случай, но его соратники были уверенны, что Стаса убили другие, правда, полностью вернувшаяся сумма так и осталась у нас («усушка», «утруска»), но коммерсантов удовлетворил сам факт, как и дошедшая до них информация о гибели двух людей из группировки виновных в утрате силами вновь приобретённых «союзников», то есть нас. Более того, погибшие также предлагали свои услуги в прикрытии, но на более жёстких условиях, чем у нас, и с позиции силы. По сравнению с ними мы выглядели более корректными и цивилизованными, что дало им ощущение обретения искомой безопасности в лучах «профсоюза».
На этой смерти кровожадность Григория к «медведковским» закончилась, но для меня работы только прибавилось. Должников, врагов и просто «мешающих», по его понятиям, меньше не становилось. В это время мысли о ЧОПе меня не покидали, и через месяц после начала поиска кандидатов в свою команду я совершенно случайно, но по делу организации ЧОПа, познакомился с людьми, занимающихся оформлением такого же охранного предприятия для себя и согласившихся включить и нас в свои списки. Как всегда, всё казалось дивно волшебным и по стечению обстоятельств. На деле же мы оказались знакомыми через третьих лиц, и нашу встречу, с позиции сегодняшнего дня, я неожиданной назвать не могу. Несколько раз мы показались на занятиях, отдали свои фотографии и постановочные данные, каждый-те, которые посчитал нужными. Через неделю мы стали обладателями документов и карточек-заместителей официальных табельных ПМов. С разворота удостоверения на меня смотрел я, но со светлыми, длинными до плеч волосами, в очках и с усами, окантованными рубашкой, костюмом и галстуком. Роговая мощная оправа меняла форму бровей и скрывала форму надбровных дуг, усы заменяли своими свисающими кончиками носогубную складку-«собачью радость», но более всего мне нравилось общее глупое выражение лица. В крайнем случае, для пользования этим документом необходимо было просто нарядиться во все вышеперечисленные причиндалы.
В процессе обучения, воспользовавшись некоторыми контактами, я сблизился с общим замечательным знакомым, как оказалось, никогда не отказывающимся от стаканчика, но его профессиональные навыки заставляли прощать многое. Для начала, я попросил познакомить меня с хорошим электронщиком-связистом, желательно — офицером в отставке, с дальним прицелом на него самого. Нужда в деньгах и заинтересованность в работе, похожей на ту, которой он обучался, а закончил он академию ГРУ, расположенную недалеко от «Октябрьского поля», жил в таком же ГРУшном городке Чаплыгин, рядом с объектом неимоверных объемов, и носил соответствующую фамилию — Чаплыгин. С ним самими разговор получился коротким, а его ответ-быстрым и, естественно, положительным. Карты были раскрыты все, в задачи группы входили: поиск, несанкционированный доступ, слежка, прослушка, радиоперехват, фотографирование, проникновение на объекты… Конечно, всё неофициально. О том, что потребуется устранение людей, я умолчал, не говорил и после — это их не касалось и было только моей задачей, так же, как и моей обязанностью.
Глаза его горели азартом, и, скоро, работа закипела. Совместными с Сергеем усилиями мы дособрали команду, и за дело они взялись втроём — два Сергея и Александр: двое бывших сотрудников ГРУ, с приличным стажем и опытом работы за рубежом, и ещё одним офицером, в задачи которого входило обеспечение техники сменными расходниками, батареями питания и носителями информации. Чаплыгин «ЧИП» — во главе, и только с ним я поддерживал связь. На первых порах-только установка и обслуживание закладок на телефонные сети, слежка, фотографирование прибывающих и убывающих объектов по адресам и проверка правильности определения «точек» и безопасности. Соответственно, ни они меня, до поры до времени, ни я их не знали, и, уже тем более, никто и никогда из «бригады» не то что не знал, кто они, но даже никогда не видел их лица. Я старался беречь их, как зеницу ока, ограждал от всякого ненужного общения, и, в результате, они выросли в тепличных условиях, не испытав на себе той репрессивной дисциплины, которая властвовала у нас в «профсоюзе», за что они мне до сих пор благодарны. Конспирация и ещё раз конспирация. Не так много, за хорошую зарплату в 2,5 тысячи долларов, плюс премии, машины и телефоны за мой счёт, и, что не менее важно для творческого человека (а двое из троих были именно такими) — свобода в выборе выполнения задач. Работоспособность проверялась по количеству и качеству записей и фотографий на передаваемых кассетах и фотоплёнках. Сбои были, «ЧИП» чудил и пьянствовал, доходя до того, что приезжал домой на нанятом для одного себя рейсовом автобусе, до этого объехав пол-Москвы в состоянии агрессивного беспамятства. Пару раз приходилось его выкупать за приличные деньги, однажды только восемь тысяч долларов спасли его от возбуждения уголовной статьи, сулившей до 15 лет заключения. Таких у нас пускали в «расход», но этот метод мне не нравился, хотя бы потому что я чувствовал ответственность за людей, которых привлёк к этой работе, и я пользовался другими возможностями, пока Сергей действительно не запорол серьёзное дело.
К началу 1994 года я «оброс» спецификой и таким количеством, поставленных для себя запретов, исключений и правил, что только их соблюдение и выполнение могло уморить кого угодно. Но частые выезды на природу для тренировок и пристрелок давали возможность расслабиться и были некоторой отдушиной, где я вдалбливал весь свой негатив тысячами патронов в десятки мишеней. И после этого — вечерняя, ещё более успокаивающая чистка оружия. Если бы всё этим и заканчивалось. Ан нет! Постоянное одиночество того времени, без общения, без людей… Встречи с друзьями детства закончились, да и времени на это уже не было. На точки нужно было приезжать к 6–7 утра, а с последней я возвращался около часа ночи. Спал, где и как придётся, так же и ел. Жизнь потеряла красочность и почти потеряла смысл. Лишь редкие встречи с девушкой — солнцем — и женой возвращали к нормальной действительности. Начал появляться азарт: сколько я так протяну. Нервные струны натянулись и давали только высокие ноты, настроение всё же было, и держалось оно интересом к анализу поступающей и постоянно обрабатываемой информации, по просторам которой я носился в попытках найти нужное, и находил.
