Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №7 (2003)
Нельзя не обратить внимание на замечание Достоевского в скобках, что-де “жидов” в литературу прибывает всё больше и больше. В современной ему русской литературе среди заметных писателей как раз не было практически евреев, кроме разве что небезызвестного поэта и переводчика Петра Исаевича Вейнберга, “Гейне из Тамбова”, родного дедушки убийцы Столыпина Мордки Богрова, печатавшего в некрасовском “Современнике” “Записки еврея”, да знаменитого Якова Брафмана, автора “Книги кагала”. Это уже к концу ХIX века в журналистику и литературу действительно стало прибывать всё больше и больше представителей еврейской нации, чтобы занять в русской литературе ХX века, уже в советской литературе, доминирующее положение. Видимо, Достоевскому и впрямь был присущ дар провидца. Но если бы его письмо к Грищенко (или аналогичное выступление в “Дневнике писателя”) было опубликовано при жизни автора, оно бы вызвало недоумение у многих современников; упрочило бы слухи о его болезнях и спровоцировало бы волну обвинений в крайнем шовинизме.
Достоевский и сам это понимал. В том же письме к Грищенко он замечает попутно, что стоит только повести речь о потребностях, нуждах, мольбах своей, русской, нации, как “либералы” тут же обвинят тебя в шовинизме. И в одной из последних записей-заметок к намечаемому “Дневнику” он то ли с сарказмом, то ли с горечью усталости размышляет: “ Жиды . И хоть бы они стояли над всей Россией кагалом и заговором и высосали всего русского мужика — о, пусть, мы ни слова не скажем: иначе может случиться какая-нибудь нелиберальная беда ; чего доброго подумают, что мы считаем свою религию выше еврейской и тесним их из религиозной нетерпимости, — что тогда будет? Подумать только, что тогда будет!..”
Сарказм писателя имел под собой веские основания — и спустя десятилетия после его смерти один из таких “либералов”, гражданин мира В. В. Набоков, к примеру, безапелляционно заявлял: “Нужно сказать, что Достоевский испытывал совершенно патологическую ненависть к немцам, полякам и евреям, что видно из его сочинений”6.
Следуя логике автора “Лолиты”, Достоевский, “породивший” старика Карамазова, Свидригайлова и им подобных героев, испытывал “патологическую ненависть”, скорее всего, — к русским.
4
Да, Достоевский прекрасно сознавал — что тогда будет.
Ему уже приходилось объясняться, оправдываться по поводу своего неприкрытого “антижидовского шовинизма”. Слишком видную роль в общественной жизни России стал он играть в последние годы жизни, каждое слово его, каждый поступок вызывали резонанс в образованных кругах. Так, к примеру, писательница и общественная деятельница В. П. Леткова-Султанова вспоминала, как молодежь конца 70-х годов прошлого века реагировала “на Достоевского”: “В студенческих кружках и собраниях постоянно раздавалось имя Достоевского. Каждый номер “Дневника писателя” давал повод к необузданнейшим спорам. Отношение к так называемому “еврейскому вопросу”, отношение, бывшее для нас своего рода лакмусовой бумажкой на порядочность, — в “Дневнике писателя” было совершенно неприемлемо и недопустимо: “Жид, жидовщина, жидовское царство, жидовская идея, охватывающая весь мир...” Все эти слова взрывали молодежь, как искры порох...”
Достоевскому приходилось выслушивать подобные мнения и от молодежи, и от “либералов”, и от товарищей по перу. Получал он письма и в поддержку своей позиции от простых, так сказать, читателей “ДП” (так, некий москвич в течение года прислал ему три письма с призывами и дальше “вести беспощадную борьбу с евреями”), но больше стало приходить писем от самих евреев, желающих вступить с писателем в диалог, оспорить его утверждения и выводы. Сохранилось, к примеру, шесть писем к Достоевскому от А. Г. Ковнера, литератора, а на момент переписки и арестанта (присвоил, служа в банке, 168 тысяч рублей), наполненных полемикой с автором “ДП” и его взглядами. Послания эти были насыщены философскими рассуждениями и автобиографическими исповедальными подробностями. Между прочим, этот Аркадий (Авраам-Урия) Ковнер за несколько лет до того, будучи фельетонистом газеты “Голос”, из номера в номер критиковал и издевательски высмеивал только что появившийся тогда “Дневник писателя”. Скорей всего, именно автора этих фельетонов в первую очередь имел в виду Достоевский, когда объяснял читателям в очередном выпуске номера “Гражданина”, почему он не отвечает на эти злобные нападки: “Во-первых и главное: не отвечать же всякому шуту?”. В контексте же нашей темы интересны те фрагменты из переписки великого русского писателя, бывшего каторжника, с малоизвестным литератором-евреем, арестантом, если можно так выразиться, действующим , в которых затрагивается еврейский вопрос. На первые два послания Ковнера Достоевский отвечает подробнейшим письмом, и в частности пишет:
“Теперь о евреях. Распространяться на такие темы невозможно в письме, особенно с Вами . Вы так умны, что мы не решим подобного спорного пункта и в ста письмах, а только себя изломаем. Скажу Вам, что я и от других евреев уже получал в этом роде заметки. Особенно получил недавно одно идеальное благородное письмо от одной еврейки (Г. В. Брауде. — Н. Н. ), подписавшейся, тоже с горькими упреками. Я думаю, я напишу по поводу этих укоров от евреев несколько строк в февральском “Дневнике” . Теперь же Вам скажу, что я вовсе не враг евреев и никогда им не был. Но уже 40-вековое, как Вы говорите, их существование доказывает, что это племя имеет чрезвычайно сильную жизненную силу, которая не могла, в продолжение всей истории, не формулироваться в разные status in statu. Сильнейший status in statu бесспорен и у наших русских евреев. А если так, то как же они могут не стать, хоть отчасти, в разлад с корнем нации, с племенем русским? Вы указываете на интеллигенцию еврейскую, но ведь Вы тоже интеллигенция, а посмотрите, как Вы ненавидите русских, и именно потому только, что Вы еврей, хотя бы интеллигентный. В Вашем 2-м письме есть несколько строк о нравственном и религиозном сознании 60 миллионов русского народа. Это слова ужасной ненависти, именно ненависти, потому что Вы в этом смысле (то есть в вопросе, в какой доле и силе русский простолюдин есть христианин) — Вы в высшей степени некомпетентны судить. Я бы никогда не сказал так о евреях, как Вы о русских. Я все мои 50 лет жизни видел, что евреи, добрые и злые, даже и за стол сесть не захотят с русскими, а русский не побрезгает сесть с ними. Кто же кого ненавидит? Кто к кому нетерпим? И что за идея, что евреи — нация униженная и оскорбленная. Напротив, это русские унижены перед евреями . Но оставим, тема длинная. Врагом же я евреев не был. У меня есть знакомые евреи, есть еврейки, приходящие и теперь ко мне за советами по разным предметам, а они читают “Дневник писателя”, и хоть щекотливые, как все евреи за еврейство, но мне не враги, а, напротив, приходят...”.
Нет, недаром Достоевский нашел время и силы на это длинное многостраничное письмо. Он понимал, что пришла пора объясниться. Действительно, невозможно долгие годы, имея такой авторитет, такое влияние на oбщество, без последствий кричать об угрозе status in statu, о закабалении русской нации и даже всего мира нацией “жидовской”. И ещё нюанс: Ковнера то ли тюрьма исправила, то ли время, но злобный тон его фельетонов времён “Голоса” сменился на уважительный и почтительный тон частных писем к автору “Дневника писателя”. Однако ж не все евреи выдерживали такой подобающий тон в переписке с великим романистом и публицистом, вероятно, кое-кто опускался до прямых угроз. Судить об этом можно хотя бы по эпизоду, воссозданному в письме гимназиста из Витебска В. Стукалича, написанном в конце марта или начале апреля 1877 года. Этот юноша из разряда задумывающихся русских мальчиков, не по годам серьёзный и начитанный, некоторое время состоял с автором “Бесов” в интенсивной переписке, лично с ним встречался по приезде в Петербург. Так вот, после такой встречи гимназист пишет в своём письме ещё из Петербурга, перед отъездом домой, по горячим следам: “...Когда Вы шутя сказали, что жиды просто убьют Вас, у Вас в глазах мелькнуло странное выражение; Вы как будто ожидали посмотреть, какое впечатление произведут на меня Ваши слова, не приму ли я их серьёзно, чтобы таким образом судить, возможно ли что-либо подобное. У меня действительно мелькнул испуг на лице, но это оттого, что мне сделалось страшно за Вас. Неужели, мелькнуло у меня, Вы до такой степени мнительны? Ведь это, пожалуй, что-то вроде помешательства Пишут же они только к Вам потому, что известен им Ваш адрес. Если же еврей прочтет ругательную статейку в газете или журнале, к кому ещё обратиться?..” Как видим, Достоевский ещё пытался шутить на эту опасную тему, но серьёзное, необходимое объяснение с раздраженной публикой и “потенциальными убийцами” явно назрело.
