Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №3 (2004)
Потрясающая метафора! Думаю, рождена она не холодным рассудком, а горячим сердцем. Как никому другому (разве еще Николаю Благову), судьба предоставила О. Фокиной возможность постигнуть душу деревенских современниц, разделить с ними и пот, и слезы, и бабье дружество, и совсем не бабье мужество, и терпение, легендой ставшее.
Не знаю, была ли с этими женщинами в тот день сама О. Фокина. Скорее всего, была: язык, которым они говорят, нельзя сконструировать, сидя за письменным столом, — им надо владеть.
Мы прежде были люди,
А нынче — кто мы есть?
…Зато, не зная брода,
Зовет нас в воду власть,
Зато кругом свобода
Обманывать и красть.
Языку героев О. Фокиной (да и ее самой) чужды намеки, экивоки, пресловутая дипломатичность. Его стихия — прямота, эмоциональность, порой даже резкость, с какой говорят на деревенских собраниях, где каждое слово “не в бровь, а в глаз”. О. Фокина эти собрания видела не в кино, она участвовала в них еще ребенком: дети — “бесплатное приложение” к любому деревенскому собранию. Разве не веет духом тех собраний и от этих вот строк:
Все родное — “оплошало”,
“Обнищало”, “отощало”,
То ли дело за границей:
Облизнулись, кто бывал!
А народец неезжалый
Надо вымести, пожалуй,
Иль помочь скорее спиться,
Чтоб езжалым не мешал.
Без преувеличения: язык коренной, глубинной России — главное богатство и главное преимущество поэта Ольги Фокиной перед сонмом современных поэтесс… Еще более утверждаешься в этой мысли, когда читаешь стихотворение “Диалог”*, по теме, да и сюжету, очень близкое стихотворению “В парке”… Позволю себе пространную цитату из него в надежде, что читатель не сочтет ее здесь лишней:
Диалог
— Вот ведь, дев-то… развращают!
— Как?
— Да сексом — мужики.
И растленных возвращают
К мамам, на материки.
Дев-то, вот ведь… Матерями
Им самим уже не быть,
Честь и совесть потеряли:
Ни родить, ни полюбить!
А родить — так с водкой рядом,
Рядом с грязью — что взойдет?
От рожденья дружен с ядом,
Что уж будет за народ?
— Что ж себя не озаботят
Этой думой мужики?
— Озаботь… Они ЗАПЛОТЯТ —
И в расчете, лешаки!
Сядут в верхние палаты,
Будут думать-ПОЛАГАТЬ,
Сколь накласть себе зарплаты,
Чтоб послаще погулять…
Кто-то скажет: не о политике тут речь. Позволю не согласиться. Не просто о политике — о большой политике, где-то и кем-то хорошо продуманной. О политике, направленной на разложение молодого поколения, которому определено судьбой или спасти Россию, или исчезнуть вместе с ней.
Иногда в разговор со своим героем О. Фокина включается сама, если видит, что в данной ситуации возразить неправому, вразумить заблуждающегося — некому. Особенно если разговор не о “правильном” пиве, к примеру, а опять же о политике, исключающей, как это ни парадоксально звучит, возможность простого народа, особенно сельского, влиять на политику “царящих-правящих” (выражение поэта), требовать от них служения не кучке воров, а всему народу. Любопытно, что слишком откровенное русское слово “воров” в печати и на телевидении быстро было заменено на более благозвучное, позаимствованное у “партнеров” из-за бугра, словечко “приватизаторов”. Когда же “народ-языкотворец” (В. Маяковский) обратил его в “прихватизаторов”, то заменили и его — на “олигархов”: дескать, пока чернь разгадает, что сие означает, придумаем что-нибудь и еще…
Герой стихотворения, о котором речь пойдет ниже, очень быстро понял, что такое свалившаяся на его голову “демократия” (в Государственной думе ни одного депутата от земли — только “профессионалы” с асфальта), понял и пришел к выводу, что противостоять ей все равно что мочиться против ветра, и полностью отключился от общественной жизни, стал классическим обывателем.
— А зачем, — говорит брат, —
Груз забот на себя брать,
Если только Москва — мозг,
Остальная страна — хвост?
Не пристало: в хвосте — мысль!
Завелась — хвостану: — Брысь!
Поэт вразумляет брата:
— Рубишь — силой слепых рук,
На котором сидишь, — сук!
А своя голова где?
Брат, бравируя своим выбором, отвечает:
— А своя для других дел:
На своей шевельну мех,
Плескану первача — эх!
И без дум, без забот — спать…
Нас таких по стране — рать!
И не вешаем мы нос:
Нам велели — не с нас спрос…
…Есть копейка — скорей трать!
Жизнь проходит — чего ждать?
Услышав подобное откровение — не колхозника уже, фермера — “реформаторы”, власть имущие, подпрыгнут, наверное, от радости: именно таким они его проектировали, начиная “реформы”, — не коллективистом, а индивидуалистом, “единоличником”, безразличным ко всему, что за огорожей его двора, вдобавок — всегда “под балдой”…
А в сторону тех, кто не укладывается в их проект, продолжает держаться за колхоз — косые взгляды и даже угрозы, брань:
Красномясая черная кость,
Научились — совместно! Артельно!
Разжились, развели благодать —
Не задень! Но на то мы и волки,
Чтоб артельным артерии рвать
И кромсать травоядны холки.
О. Фокина не пренебрегла болтовней брата, помня: “Что у пьяного на языке, то у трезвого на уме”. Выслушала его — поняла: брат обижен на Москву. Для нее он “хвост”, а что думает “хвост” — безразлично даже собаке.
Но дело осложнялось еще и тем, что и для своей деревни брат теперь тоже “хвост”: колхоз-то разгромлен — опять же по подсказке “мозга”… А ведь до того, как это случилось, брат мог с любым “вопросом” прийти в правление, посидеть на общем собрании, поорать вместе со всеми на “руководство”, отвести душу в перепалке с бригадиром… А теперь что? Теперь у брата одна забава: “плеснуть на каменку” (так говорят в Вологде) и “без дум, без забот — спать”. А сон у русских мужиков и без того крепок. И вот, когда они открыли глаза — буквально остолбенели от увиденного: державы, в которой жили как за каменной стеной, нет. Она раздроблена и разграблена. Стали тыкать пальцем в тех, кто изловчился, как говорится, грабануть в обе руки, — в “прихватизаторов” типа Березовского… А тот им: не надо было спать, когда все хватали.
Бабы, тряся пустыми кошельками, с тем же упреком — на мужей. Бурные семейные сцены закипели во всех улочках и переулках… Одну из них, списанную, можно подумать, с натуры, считаю, надо представить читателям:
Жена:
Прозрела на миг
И — в слезы! И в крик!
Муж в лоб себя — хлоп
(Ладонью пока):
— Баран! Остолоп!
Все было в руках!
Мне б, дурню, не пить —
Границы крепить!
Подарков не ждать —
На Карьке пахать…
Жена (при ухвате):
— А ты — демократил!
На что, мол, нам воды
Советской свободы —
Добыли свободку
На девок! На водку!
Нате — пейте,
Сплошь — глупейте,
Чтобы бушин
Рот — по уши!..
В этой избе, как видим, прозрели оба — и муж и жена, хотя и с запозданием: “Все было в руках”… Было — и сплыло. Понимая это, вместе с народом страдает и поэт: “Угон авиалайнера — пустяк. Угон страны на современной сцене”.
Вспомнилось близкое по настроению рубцовское заклинание: “Россия, Русь! Храни себя, храни!” Но как? У Рубцова ответа нет. А без него заклинание повисает в воздухе, не побуждает к действию, а может, и к сражению, если стало явным намерение врага Россию погубить.
О. Фокина не была бы О. Фокиной, если бы не дополнила заклинание-молитву Рубцова энергичным призывом:
Россия, Русь! Храни себя сама,
И если впрямь — безвыходно и туго,
Назло врагам сплети себе кольчугу
И бейся за хоромы-терема!
Бейся, убедившись, что “твои сыны хранить тебя не могут”, бейся, не теряя надежду, что они…
Еще с повинною придут
За все перед тобою прегрешенья
И — жизнь не в жизнь без твоего прощенья! —
Стыдясь и каясь, в ноги упадут.
Придут, конечно, не все, а уж в ноги упадут — тем более… Такие, как Кох, Абрамович, и не подумают даже — поэт не обольщается на сей счет. Единственное, что они готовы сделать для России — это положить цветы к ее изголовью…
Но тех, которые придут, “стыдясь и каясь”, верит О. Фокина, будет все-таки больше. Эта вера продиктовала ей одно из самых сильных стихотворений (“Мы всё еще под гору…”), в котором она твердо продекларировала свою гражданственную и патриотическую позицию. Поскольку тираж сборника небольшой и едва ли выйдет какой-то частью за пределы Вологды, приведу стихотворение полностью:
