Еремей Парнов - Зеркало Урании
Постепенно созревает литературный штамп, который хорошо умещается в нехитрую схему: 1) создатель человекоподобных автоматов сродни некроманту и чернокнижнику древности; 2) он проникает в запретные области и покушается на прерогативы господа-вседержителя; 3) порок должен быть наказан, и поэтому машина убивает творца. Вот три закона первого этапа удивительной эволюции представлений о наших механических двойниках.
Бог создал человека по своему образу и подобию, человек отплатил ему тем же. Этот афоризм Гейне прекрасно подходит и к данному случаю. Злая воля создала человекоподобную машину, а машина стала творить ее. Ну а ежели отрешиться от зла? Вернуться к младенческим мечтам человека об универсальном орудии, покорном и вместе с тем всемогущем?
Прежде всего попробуем внести ясность в проблему облика. Действительно, почему такое орудие должно походить на человека? Быть может, мы самозванно присвоили себе функции божественной воли, чтобы сотворить по своему образу и подобию железного Адама, или просто находимся в плену наивных антропоморфических представлений? Допустим, неандерталец не мог вообразить ничего более совершенного, чем он сам, но мы-то знаем, что вещи, которые нам верно служат, не похожи на нас. Нужно ли придавать вид куклы пылесосу или картофелекопалке, электробритве или посудомойке? Очевидно, не нужно. Но вдумаемся в эту проблему более углубленно.
Современная машина для продажи подсолнечного масла в принципе не отличается от богоподобного автомата древних храмов. Жрецы тоже могли бы не прибегать к антропоморфным декорациям, если бы от этого не зависели доходы. Ведь одно дело получить мирру или розовое масло из рук бога, другое — из крана металлического шкафа с прорезью, как у копилки. Прогресс цивилизации, требования экономии труда и металла, а также законы промышленной эстетики — вот что ныне диктует нам форму вещей и машин. Но это, так сказать, в принципе. А вот, в частности, мне хотелось бы знать, что заставляет водителей инстинктивно сбрасывать скорость при виде куклы-полисмена. Как показал опыт, такая кукла куда более эффективна, чем мигающий на перекрестке желтый сигнал. Вот, собственно, два решения одной и той же проблемы. Голый функционализм, обращающийся к нашей второй (по Павлову) сигнальной системе, довольствуется желтой лампочкой, обращение же к потаенным глубинам подсознания требует своего рода антропоморфных мистерий. И все это пока на уровне простейших действий — сугубо избирательных функций.
Попробуем расширить их. Подводная лодка и торпеда похожи на скоростных рыб. Здесь форму диктует прежде всего среда, законы гидродинамики. Автомобили имеют по четыре колеса и по две фары и в принципе могут считаться примитивными моделями лошадей и верблюдов. Роющие устройства носят название механического крота. Установки, сосущие кровь земли — нефть, похожи на кровососущих насекомых-комаров и т. д. и т. п. Одним словом, эволюция техники повторяет эволюцию жизни, а функциональное сходство проявляется и в сходстве внешнем.
"Если машина должна выполнять все человеческие действия, — пишет Азимов, — то ей действительно лучше придать форму человека. Дело не только в том, что форма человеческого тела приспособлена к окружающей среде — техника, созданная человеком, в свою очередь, приспособлена к формам его тела… Иначе говоря, робот, имеющий форму человеческого тела, наилучшим образом «вписывается» в мир, создавший человека, а также в мир, созданный человеком. Такая форма способствует его «идеальности».
Итак, волшебное слово произнесено! И слово это — «робот». С (него, собственно, и начинается новый великий этап в истории человекообразных автоматов.
Вот как это было. Однажды в мастерскую чешского художника Иозефа Чапека вбежал его брат Карел. Он только что надумал сюжет той самой пьесы, которая принесла ему мировую известность.
— Эй, Иозеф, — еще с порога крикнул писатель, — у меня вроде бы появилась идея пьесы.
— Какой? — пробурчал художник, не разжимая зубов, в которых была зажата кисточка. Другой кистью он яростно грунтовал холст.
Карел в двух словах пересказал ему сюжет.
— Ну так пиши, — равнодушно ответил Иозеф, не повернув головы от мольберта.
— Но я не знаю, как мне этих искусственных рабочих назвать. Я бы назвал их лаборжи, но мне кажется, что это слишком книжно.
— Так назови их роботами, — все так же, не выпуская кисти изо рта, ответил Иозеф.
Так, по словам Карела Чапека, было найдено слово «робот».
А 25 января 1921 года, после премьеры пьесы "R. U. R.", состоявшейся в Пражском Национальном театре, это слово стало интернациональным.
Куприн, как мы помним, писал, что Конан Дойл умещается вместе со своим Шерлоком Холмсом в "Убийстве на улице Морг".
Вся научная фантастика о роботах вытекает из гениальной чапековской пьесы и умещается в ней, как воды рек умещаются в океане.
В статье "Идеи "R. U. R." Чапек писал: "Я хотел написать комедию, отчасти — комедию науки, отчасти — комедию правды… Создание гомункулуса — идея средневековая; для того чтобы она соответствовала условиям нашего века, процесс созидания должен быть организован на основе массового производства. Мы тотчас же оказываемся во власти индустриализма; этот страшный механизм не должен останавливаться, ибо в противном случае это привело бы к уничтожению тысяч жизней. Наоборот, он должен работать все быстрее и быстрее, хотя этот процесс истребляет тысячи и тысячи других существ. Те, кто думает поработить промышленность, сами порабощены ею; роботов нужно изготовлять, несмотря на то что — или, вернее, потому что — это является военной отраслью промышленности. Замысел человеческого разума вырвался в конце концов из-под власти человеческих рук, начал жить по своим законам. В этом и заключается, по моему мнению, комедия науки.
Теперь о другой моей идее — о комедии правды. Главный директор Домин по ходу пьесы доказывает, что технический прогресс освобождает человека от тяжелого физического труда, и он совершенно прав. Толстовец Алквист, наоборот, считает, что технический прогресс деморализует человека, и я думаю, что он тоже прав. Бусман думает, что только индустриализм способен удовлетворить современные потребности. Елена инстинктивно боится людей-механизмов — и она глубоко права. Наконец, сами роботы восстают против всех этих идеалистов — и они, по-видимому, тоже правы".
Вот шесть правд Карела Чапека, рожденных непримиримыми социальными противоречиями индустриального капитализма, и отдаленно угадываемых катаклизмов грядущего «постиндустриального» общества. Правды-противоречия, правды-антагонисты. Сквозь электрическую атмосферу их противоборства гениальный фантаст провидел и глубокие социальные сдвиги, и могущество научно-технического взлета, и звериный оскал фашизма-крайней формы империализма, обозначившего на знамени механизацию мышления и механизацию убийства.
В доме-музее Чапека под Прагой я держал в руках афишу лондонского St. Martins Theater, где в июне 1923 года гениальная пьеса впервые была сыграна на английском языке. После премьеры состоялся диспут, в котором живейшее участие приняли Честертон и Бернард Шоу.
— Разбейте робота, если это возможно, — призвал в конце своей пламенной речи Честертон, — и разделите централизованную власть.
— Что такое робот? — спросил Шоу, любитель парадоксов. — Существо, лишенное оригинальности и инициативы, которое должно делать то, что ему прикажут… Нельзя представить себе более типичного собрания роботов, — саркастически улыбнувшись, поклонился он переполненному залу. — Ваше мнение- мнение сфабрикованных статей, которое было впихнуто в вас.
Проблематика всех без исключения научно-фантастических произведений на тему роботов и поныне не выходит за рамки чапековских идей. Это, собственно, и дает право героям Фрица Лейбера ("Серебряные яйцеглавы") то и дело произносить: "Клянусь святым Карелом!" В устах роботов такая божба, безусловно, оправдана, как, впрочем, и слова: "Клянусь святым Айзеком!" Ибо Айзеку Азимову принадлежат три магических заклинания, три, если хотите, алгоритма, которые определили статус роботов на земле людей.
Прежде всего они положили конец поистине ритуальным убийствам. Машины более не убивали своих творцов, а, напротив, всемерно их оберегали, помогали в работе и скрашивали досуг. "Три основных закона роботехники", скрижали кибернетической эры, гласят:
1) Робот не должен причинять вред человеческому существу или своим бездействием допускать, чтобы ему вредили.
2) Робот повинуется приказам, исходящим от человеческих существ (но лишь в тех случаях, когда они не противоречат Первому Закону).
3) Робот должен заботиться о своем существовании (если действия такого рода не противоречат Первому и Второму законам).
Эти законы знаменуют собой третий, современный этап.
