Александр Проханов - За оградой Рублевки
Народ, когда-то великий и гордый, ныне обманутый, во власти лжецов и насильников, покорно несет ярмо, сгибается под ударом бича. Нет силы сражаться, нет силы молиться. Грех уныния овладел тобой, и ты, окаменев душой, смотришь сквозь мертвые ветки сада, как валят предзимние тучи, тяжелые, словно бетонные плиты.
Но что это? В тучах открылся малый прогал. Крохотная светлая скважина. Прянул луч, ослепительный, тонкий. Ударил в черную землю, и она загорелась, расцвела, задрожала сверкающей радугой. Прогал в небесах все шире, свет все ярче. Над черными деревьями сада, над пустыми полями и далекими сырыми лесами плывет небесный ковчег. Ясно видна на борту славянская надпись «Курск». Стоят у борта в длинном строю моряки, в пилотках, бескозырках. Над их головами, как золотые одуванчики, сияют нимбы. Чудный ковчег плывет над Россией, и всяк, кто видит его, исцеляется духом. Снова верит, любит, сражается. Спасает ближнего, утешает несчастного. «Не надо отчаиваться» – летит из небес беззвучная молвь. Смерти нет. Любовь бесконечна. Россия святая и праведная.
Когда из титанового корпуса лодки извлекут ракеты, вырежут ядерное сердце реактора, извлекут бесформенное месиво обугленного металла, и останется одна огромная пустая оболочка в сварных швах и тяжелых заклепках, – пусть этот корпус водрузят на крутом берегу Кольского залива, чтобы виден был всем плывущим в океане кораблям. Этот корпус станет не просто памятником, но храмом «красной эпохи», которая в длинной череде русских веков сохранится, как драгоценная заповедь, неисчезающая мечта, неистребимое звено истории. В этот храм пригласят лучших живописцев, которые покроют вмятины и ожеги корпуса фресками и мозаиками.
Баталисты напишут картины великих сражений и схваток, в которых рождалась «красная эра». Походы Гражданской, битвы Отечественной, сражения в Азии, в Африке, когда «красная вера» захватила планету, и революции, одна за другой, словно букеты цветов, распускались на всех континентах. Художники эпического склада изобразят великие стройки во льдах и песчаных пустынях, плотины на Енисее и Ниле, города в Каракумах, космодромы у Полярного круга. Портретисты напишут лики «красных» вождей и пророков, героев и мучеников, летописцев и провидцев. Художники-космисты напишут лучезарные бездны Вселенной, – их коснулись руки Гагарина, который, как волшебный фонарщик, зажигает в темноте разноцветные планеты и луны, развешивает лучистые лампады светил. Как садовод, сажает в Мироздании чудесный сад Русского Рая.
Этот храм «красной веры», неопалимой, пронесенной сквозь катастрофы и казни, будет местом паломничества бессчетных богомольцев земли. Народ никогда не забудет вселенского подвига «Курска», своей смертью поправшего смерть Родины, давшего новой России бессмертных героев и праведников.
Атомные лодки, скользящие в пучинах океана, как подводные монастыри, где экипаж подобен братии. Стоят на постах, на страже, на бессонном бдении, на чуткой молитве. Щупальца подводных радаров, лепестки эхолотов, ушные раковины гидролокаторов слушают какофонию моря. Гулы подводных течений, хрусты земной коры, игру китов и дельфинов, рокоты корабельных винтов. И среди бесчисленных звуков мира, музыки Океана и Космоса вдруг послышится едва различимый звук, загадочный знак, таинственное, едва уловимое слово. Весть о грядущем Рае. О Бессмертии. О божественной Русской Судьбе.
Иду в черной утробе взорванной лодки. Держу в руках крохотный, найденный среди обломков крестик.
СОДОМНОЕ КОЛЬЦО
Живое, милое сердцу москвича место на Садовом кольце. Тут и ампирные «Провиантские склады», построенные архитектором Стасовым. И под стать ему современное здание АПН, с пресс-конференциями для журналистской элиты. Через улицу, наполненную непрерывным, глазированным течением автомобилей, похожих на тесное стадо ныряющих дельфинов, – издательский центр Международной книги. Металлическая синусоида Крымского моста с рекой, монументом Петра, золоченым Храмом Христа, каруселями Парка культуры. Ты оказался здесь, в суете, в бегущей торопливой толпе, среди газетных и цветочных лотков, и прежде чем нырнуть в теплую гулкую глубину метро, на секунду очнулся. Увидел знакомые с детства фасады, яркое, как желток, солнце на белой стене, серебристый отпечаток ветра на Москве-реке, напоминающий вытканную плащаницу. Восхитился: «Мой город… Моя Москва».
Среди людного тротуара, автомобильных парковок, рекламных щитов и вывесок – козырек над входом, неоновая английская надпись: «Night Club». Обнаженная, из красных светящихся трубок, танцующая женщина. Темное, похожее на пещеру, углубление в стене, наполненное таинственным мерцанием. И если вы сделаете шаг в сторону от сверкающей, дымно-стальной
Садовой, то окажетесь в теплом бархатном сумраке, среди тропических ароматов, шелестов океана, фосфорных точек перелетающих светляков. Вам почудится, что вы оказались в Полинезии, под ночными пальмами, среди оживших полотен Гогена. Привратник, мускулистый, в глазированном трико, с яркими белками и ритуальной татуировкой на выпуклом плече покажется вождем первобытного племени. Благосклонно пустит вас под косматые пальмы, к бамбуковым хижинам, к прелестным островитянкам, которые тут же окружат вас веселой толпой, возьмут за руки, поведут, как желанного гостя, в свои пределы.
И если вы богаты, и ваша плоть полна желаний, и вы утомлены обыденностью жизни, деловым интерьером офиса, коммерческими переговорами, факсами из Тель-Авива и Лондона, надоевшей, неискусной в любви секретаршей, пробками по дороге в коттедж, когда ваш скоростной «Мерседес» залипает в клейком студне слипшихся автомобилей, если вам не хочется в свой трехэтажной особняк, где ждет скучающая, ленивая жена, томящаяся над кипой модных журналов, и огромный «панасоник» с пятьюстами мировыми телевизионными каналами, если все это наскучило, вы придете сюда, в этот ночной клуб, где каждую клеточку вашего грешного тела ждет наслаждение, где исполнят любую прихоть вашего изощренного, ищущего услад воображения. Остров любовных утех, затерянный в океане огромного города, пустит вас в свои кущи и заросли.
Вот яркая, среди тьмы, площадка, в перекрестье аметистовых лучей, молниеносных лазерных вспышек. Жаркая, ахающая и стенающая музыка. Блестящий металлический шест, соединяющий пол с потолком. Вокруг шеста, гибкая, как змея, вьется полуобнаженная женщина. Круговые движения пышных бедер. Всплески длинных ног в хрустальных туфлях. Удары влажного живота о стальную сверкающую штангу. Каждый наклон, то бесстыдный, то полный смущения, должен вызвать мужское вожделение, мучительное и необоримое влечение, любовное сумасшествие, когда, с воспаленными глазами и прилипшими ко лбу волосами опьяненный мужчина готов кинуться на озаренную площадку и целовать большие смуглые груди, натертые до блеска бедра, тонкую ленточку золотистой материи, едва прикрывающей пах.
Другой деревянный подиум, окруженный креслами. Стелется, клубится, ниспадает к ногам зрителей жемчужно-белый туман, по которому проносятся разноцветные, росистые вспышки, слепящие радуги. Музыка, сладостно-тягучая, словно из золотого саксофона изливаются языки душистого меда. И в этом мистическом тумане, в волшебной цветомузыке обнаженные девы, прекрасные, как языческие богини, ласкают полусонного юношу с золотым венком на русых волосах. Он в их власти, они владеют его волей. Нежными прикосновениями парализуют его мускулы. Усыпляющими поцелуями отнимают у него способность двигаться. Скользят над ним, вдыхают в него свои шепоты, оплетают руками. Каждой жилке его обессиленного тела, каждому лоскутку его изнеженной кожи уготовано божественное наслаждение, которое передается зрителям. Со своих кресел подаются вперед, ловят руками плывущий туман, хотят ухватить в нем лунно-мелькающие тела обнаженных красавиц.
Еще одна площадка под балдахином, из которого льется розовый свет. В шатре лучей, на пышном ложе, среди пенящихся материй, две обольстительных женщины ласкают друг друга. В их движениях нежность и неутомимость. Желание продлить утонченную сладость. Искусство получать несравнимое ни с чем наслаждение. Они напоминают то двух больших шелковистых кошек. То сочный сплетенный вензель. То живой, с шевелящимися лепестками цветок. Их соитие подобно танцу. Они проникают друг в друга, как два медлительных влажных моллюска, открывших свои перламутровые раковины в серебристой прозрачной воде. Публика, созерцающая их волнообразные движения, сама чуть заметно колышится и трепещет, словно по ней пробегают сладостная нега и дрожь.
В этом заведении для любовных утех, погруженном в теплую бархатную тьму, среди гротов и таинственных зарослей, вдруг возникают озаренные поляны, над которыми сверкают разноцветные светила и луны. В их мерцании и блеске совершаются языческие игрища и камлания, ритуальные танцы, славящие всесильное плотоядное Божество с красными от поцелуев губами, с мокрой от яростной страсти шерстью, с крепкими копытами, в которых он зажал обнаженную пугливую нимфу. Обнюхивает ее жаркими, вывороченными ноздрями. Наклоняет над ней бычью рогатую голову, увенчанную пучками душистых роз.
