Валерий Шамбаров - «Пятая колонна» Российской империи. От масонов до революционеров
Кому же предстояло возглавить правительство после ликвидации Ленина? Очевидно, человеку, наиболее лояльному к Антанте. Троцкому. Он откроет фронт перед союзниками, раздаст им и распродаст то, что еще осталось от страны. Можно ли считать случайностью, что выстрелы терактов загремели через 6 дней после описанного выше секретного совещания в генконсульстве США? И через три дня после подписания договора «Брест-2»! Утром 30 августа в Питере юнкер Каннегиссер застрелил председателя ЧК Урицкого. Туда для расследования срочно выехал Дзержинский. А вечером бабахнул револьвер на заводе Михельсона. Упал раненный Ленин…
Уж наверное, ни одно криминальное событие в советской истории не описано так широко, как покушение на вождя. Так широко и… так однобоко. Потому что это дело целиком состоит из сплошных нестыковок и подтасовок. Доказательств того, что выстрелы в Ленина произвела Фанни Каплан (Фейга Ефимовна Ройд) фактически нет! Более того, в материалах следствия приводится ряд фактов, которые явно ставят ее причастность к теракту под сомнение.
Возьмем, например, показания Сергея Батулина, одного из главных свидетелей, так как именно он задержал Каплан: «Человека, стрелявшего в Ленина, я не видел. Я не растерялся и закричал: “Держите убийцу товарища Ленина!” — и с этими криками выбежал на Серпуховку, по которой одиночным порядком и группами бежали в разных направлениях перепуганные выстрелами и общей сумятицей люди. Я увидел двух девушек, которые, по моему глубокому убеждению, бежали по той же причине, что позади них бежал я и другие люди, и которых я отказался преследовать. В это время позади себя, около дерева, я увидел с портфелем и зонтиком в руках женщину, которая своим странным видом обратила мое внимание. Она имела вид человека, спасающегося от преследования, запуганного и затравленного. Я спросил эту женщину, зачем она сюда попала. На эти слова она ответила: “А зачем вам это нужно?” Тогда я, обыскав ее карманы и взяв ее портфель и зонтик, предложил идти со мной…»
В дороге С. Батулин, «чуя в ней лицо, покушавшееся на т. Ленина», пытается допросить ее. Она затравленно твердит на все вопросы примерно одно и то же: «А зачем вам это нужно знать?» В общем-то, вполне нормальная реакция для женщины, которую вдруг схватили на улице и куда-то тащат. Да и что касается «странного вида» — она стояла на улице, когда по ней вдруг с воплями понесся народ. Нелишне вспомнить и то, что у Каплан была тяжелая нервная болезнь еще со времен каторги.
Далее: «на Серпуховке кто-то из толпы в этой женщине узнал человека, стрелявшего в Ленина…» Простите, а что же еще крикнут из толпы о человеке, которого уже взяли и ведут?
Позже появляется и другая версия, рожденная Бонч-Бруевичем, не присутствовавшим при покушении и не имевшим никакого отношения к его расследованию, — версия о гурьбе ребятишек, якобы бежавших за террористкой и кричавших: «Вот она! Вот она!» — и тем самым указавших преступницу. Любопытно, что как раз эту, более гладкую версию подхватила советская художественная литература. Но в материалах следствия никаких ребятишек нет, действует лишь «революционная интуиция» С. Батулина.
Во всех свидетельских показаниях фигурируют и другие кандидатуры на покушение: некий подозрительный гимназист, замеченный на митинге, «человек в матросской фуражке», который бегал и суетился рядом, но пустился наутек, когда шофер Гиль достал револьвер. Отметим, что сам Ленин, едва Гиль подбежал к нему, спросил в первую очередь: «Поймали его или нет?» А бюллетень ЦИК за подписью Свердлова, выпущенный вечером 30 августа, уже после задержания Каплан, сообщал: «Стрелявшие разыскиваются».
Нет, в деле о покушении на Ленина это не единственные неувязки. Хотя Каплан якобы и была опознана «рядом рабочих», но нигде эти самые «рабочие» и их показания не фигурируют. Свидетелями выстрелов в Ленина были сотни людей, но очных ставок по опознанию Каплан не проводилось ни с кем! Единственным свидетелем, опознавшим Каплан, выступает шофер Гиль. Остальные же, как С. Батулин, Н. Иванов и др., дружно утверждают, что не видели, кто стрелял. Но и свидетельства Гиля тоже крайне противоречивы. Потому что в первоначальных показаниях он сообщает, что видел лишь… «руку с револьвером». И лишь в более поздних пересказах сталкивается с террористкой лицом к лицу — и она, отстрелявшись, бросает револьвер ему под ноги.
Но этот револьвер, брошенный посреди заводского двора, рабочие «находят» только через четыре дня! Лишь 3 сентября он всплывает вдруг на следствии. Кстати, обратите внимание: по данным обыска, экипирована была Каплан явно не для теракта. При задержании у нее отбирают портфель и зонтик. Однако портфель того времени — это отнюдь не изящный дипломат, и свидетель Мамонов называет его «чемоданом». Да и зонт начала века представлял собой довольно громоздкую конструкцию. Вот и попробуйте, нагрузившись такими вещами и как-то манипулируя ими в руках, прицельно стрелять из пистолета. А потом ускользнуть через толпу и удирать. Почему-то поспешив избавиться от оружия, но с неуклюжим зонтом и «чемоданом», в котором не было ничегошеньки ценного…
В заключении ВЧК по данному делу сказано: «Когда тов. Ленин подходил к автомобилю, он был задержан под видом разговора», из чего делается вывод, что «в покушении участвовала группа лиц». Хотя это начисто противоречит свидетельским показаниям Н. Я. Иванова — что обе женщины, задержавшие Ленина разговорами, хорошо известны, что обе они тоже получили ранения и были доставлены в больницу, оказавшись случайными жертвами «террора буржуазной наймитки». А вот показаний этих женщин, стоявших в момент выстрелов ближе всего к Ильичу, мы, по непонятной причине, не находим нигде.
Семашко публикует откровенную чушь: «…Эти мерзавцы позволили себе стрелять не простыми пулями, а отравленными ядом кураре». Остается констатировать, что первый советский наркомздрав, наверное, с гимназических лет чересчур увлекался Майн Ридом или просто имел столь жалкий уровень профессиональной подготовки, что в нужный момент ему в голову не пришло ничего более правдоподобного — иначе откуда бы взяться индейскому яду в Москве в 1918 г.? И какой серьезный террорист додумался бы искать бразильскую экзотику сомнительного свойства вместо, например, цианидов, которые может изготовить любой химик или фармацевт? Да и как, интересно, Семашко мог идентифицировать «кураре» при отсутствии каких бы то ни было специальных исследований? На язык, что ли? Или по запаху пули?
А между тем Фанни Каплан подвергалась непрерывным многочасовым допросам. Сначала в комендатуре Замоскворецкого района, потом на Лубянке, потом в Кремле. Сменяя друг друга, ее в течение нескольких дней допрашивали Дьяков, Петерс, Курский, Козловский, Аванесов, Скрыпник, Кингисепп. Что способны сделать с человеком бессонница и непрерывный многодневный допрос? Даже без воздействия других пыток? И какая же может быть цена собственным признаниям Каплан? Впрочем, и протоколы допросов достаточно красноречивы.
Как, например, расценить протокол от 31 августа:
Курский: Сколько раз вы стреляли в Ленина?
Каплан: Не помню.
Курский: Из какого револьвера стреляли?
Каплан: Не скажу. Не хотела бы говорить подробности.
Странно, не правда ли, что она не хочет или затрудняется отвечать на такие, чисто технические вопросы. Но оказывается, ничего странного — если вспомнить, что в данный момент само следствие ответов на эти вопросы не знало. Ведь 31 августа револьвера у чекистов еще не было, несмотря на то что его якобы «швырнули под ноги»… Он возникает только 3 сентября, и тогда же было определено, что из него сделано три выстрела. В других же случаях часто бросается в глаза, что вопросы как бы подсказывают ответы на них. То есть подсказывают обвиняемой информацию, уже известную следователям — и такую, которую обязана была знать она.
Да и данные о признаниях Каплан в разных источниках далеко не однозначны. Петерс позже напишет, что убеждал ее покаяться, рассказать все чистосердечно и тем самым смягчить свою вину. «Она же или плакала, или ругалась зло, с ненавистью, решительно отказываясь давать какие-либо показания». А член коллегии Наркомюста Козловский писал, что она «держит себя растерянно, говорит несвязно» и производит впечатление истерического человека.
Что вполне объяснимо. Ведь Каплан была тяжелобольной. И к тому же… полуслепой. В 1907 г. она состояла в группе анархистов и участвовала в подготовке покушения на киевского губернатора. В ее комнате по неосторожности взорвалась бомба. Несколько соратников было убито, а сама она получила тяжелую контузию. Уцелевшие террористы были арестованы и приговорены военно-полевым судом к смертной казни, которую Каплан заменили пожизненной каторгой. Как сообщала ее подруга, «она в январе 1909 г. ослепла… Она и прежде теряла зрение, но ненадолго, на два-три дня. На этот раз ее прозрение длилось почти три года. Тюремные врачи потерю зрения Фаней Каплан связывали с резкими головными болями, которыми она жестоко страдала на каторге». Кстати, вот зачем оказался в ее руках зонт! Из-за проблем со зрением. Ведь в те времена зонты служили одновременно и тростью — и разумеется, для молодой женщины это казалось предпочтительнее, чем ходить с палочкой.
