Александр Проханов - Алюминиевое лицо. Замковый камень (сборник)
Испытывая ужас, ударяясь о зеркала, он чудом отыскал дверь и выбежал в театральное фойе, полное зрителей.
Театр размещался в античном строении, напоминавшем Парфенон. Здесь, под колоннами, среди важной, фланирующей публики он снова заметил губернатора. Тот устремился было навстречу, но один из «конкретных» поймал его за фалду и насильно сунул в рот бутерброд с колбасой.
Прозвенел звонок, и публика наполнила зал.
Зал был невелик, ряды возвышались один над другим, сцена была просторна, без занавеса, удалялась в туманную глубину.
Среди зрителей многие уже были знакомы Зеркальцеву. Камергеры, тайные советники, придворные, лейб-медики чинно восседали, играли лорнетами. И конечно же, здесь находились Степов, Макарцев, отец Антон и «царь с серебряным лицом» Голосевич. Режиссер спектакля, светлейший князь Лагунец, помещался в особой «режиссерской» ложе со специальным оборудованием, позволявшим управлять ходом спектакля, а значит, и ходом самой истории, как пояснил Зеркальцеву Степов.
Зеркальцев был очень взволнован, мозг, переживший сложное воздействие, страдал, не мог сосредоточиться. Зеркальцев стал искать в карманах успокоительные таблетки и нащупал сухие листочки, которые два дня назад подобрал, сидя в тени Древа познания Добра и Зла.
Машинально положил листочки в рот, разжевал, ощутив вкус сушеной малины. И вдруг все вокруг поплыло, стало нежно-голубым и объемным, словно он видел мир сквозь прозрачную линзу. И спектакль, который он начал смотреть, казался ему галлюцинацией.
Замковый камень
Очерки
Симфония Пятой Империи
Дивизия идет через болото
Сегодняшняя Россия напоминает дивизию, которая идет через болото. Кругом непролазная топь, войскам предстоит выйти на твердую землю и развернуть свое наступление. Танки тонут в липком месиве, уходят под воду, пуская тяжелые пузыри. Орудия увязают в кислой едкой жиже. Солдаты тащат на себе тяжелые стволы, толкают руками колеса, надрываются, выдирая лафеты из этой топи. Кто-то проваливается в трясину и падает в пучину. Одного удалось спасти, а другой так бесследно и ушел под зеленую ряску.
В этой лязгающей, хрипящей надрывной дивизии командир – единственный, кто удерживает солдат от паники, придает своими скупыми, холодными командами уверенность, заставляя через силу, через страх, через ужас, через надрыв продвигаться войска. На его голове бинт с кровавым ржавым пятном. Вот он приказал музыкантам играть походный марш. И музыканты, искусанные комарами, распухшими губами дуют в свои жуткие медные трубы, колотят в барабаны, лупят в медные истошные тарелки.
Среди дивизии – знаменосец: утомленный, седой, с зачехленным знаменем, которое пока не время раскрывать. Оно все изрезано и иссечено пулями и осколками, закопченное, грязное. Он держит знамя, боясь выпустить из своих окостенелых ослабевших рук. Дивизия движется через эти топи, проталкивает грузовики с боеприпасами, обозы, фургоны с красными крестами, в которых стонут раненые. И с каждой верстой все меньше остается воинов и солдат. Но вперед, вперед, вперед, только вперед!
По сторонам булькает и чавкает таинственное, злое, жестокое болото. Из-под зеленых кочек вдруг выглянет какой-нибудь жуткий домовой, вскрикнет злобная ведьма, взлетит болотная – перепончатая, с тяжелым черным клювом – птица. Духи болот пугают, глумятся, визжат, хохочут. Сверху, сквозь тощие, едва живые елки и сосны, налетает вражеская авиация, бомбит колонну в болоте. Повсюду взрывы, обрубки ног, рук, изрезанные, израненные тела. Вперед! Вперед!
Дивизия пройдет этот страшный участок своего боевого пути, выйдет на твердь, и машины, «гремя огнем, сверкая блеском стали, пойдут в свой яростный поход». И достигнут своей цели. И одержат победу.
Россия – это дивизия, двигающаяся через болото, и русская победа будет неизбежно одержана, несмотря на все жертвы, на все великие, непосильные для других народов труды и лишения.
Каким будет образ этой победы? Ее невозможно очертить и написать в кабинетах, политологических центрах, мастерских художников. Образ победы родится там, где идет сражение, где ведется бой, где совершаются подвиги, чудеса. Среди великих предательств, среди великих обманов, среди великих молитвенных подвигов и свершений – там будет одержана эта победа, и мы узнаем, какие черты она примет.
Ясно, что русская победа – это постоянная для каждого русского поколения, для каждой русской эпохи мечта об идеальном бытии, об идеальной райской жизни, о совершенном обществе, о братстве, о любви, которые должны объединять людей. Это заповедная мечта о высшей божественной справедливости, которая существовала среди праведников древних времен, среди «красных» героев, кидавшихся под фашистские танки. Мечта, которая живет и сегодня среди поруганного униженного народа.
Русская победа будет связана с восстановлением великого евразийского пространства, в котором сольются в единую семью, в единый хор все исконно живущие здесь народы, вернутся в лоно общей евразийской империи – империи нового типа. Империи, где не будет ни властвующего господствующего народа, ни одной-единственной доминирующей среди этих пространств столицы. А будет хор народов, созвездие столиц, союз свободных государств, соединивших свои ресурсы, свои культуры, свои пространства, свои ветры, свои реки, своих пророков и своих героев.
Русская победа связана с неизбежным, стремительным и могучим развитием, когда Россия вновь будет строить сверхсовременные заводы, создавать невиданные технологии, управлять процессами природы, человеческой психикой, человеческим разумом. Когда жизнь человека будет продлена вплоть до бесконечности. Когда медицина, а также этика, а также религия, а также социальные науки будут посвящены только одному – преодолению кошмара смерти, кошмара бренности, кошмара тления. Когда идея пасхального воскресения станет идеологией великого государства.
Как обрести эту победу? Конечно, ее обретение связано с боями, с трудами, с непрерывным упорным деланием, с преодолением в себе великой усталости, великого недоверия, великого уныния. И это преодоление, это преображение должно охватить как каждого отдельного человека, включая предводителя и командира, так и весь народ в целом.
Каким будет это русское будущее? Какие картины рисует нам воображение? Мы можем позволить лишь беглые, исполненные надежд и молитв эскизы, соединенные в симфоническую картину победного русского будущего. Но это потом, не сейчас. А сейчас – болото, чудовищные коряги, страшные нетопыри, хлюпающие и высовывающие свои чудовищные алые языки из-под каждой кочки, из-под каждого утопшего дерева. Грузовики, которые на руках выносят на себе бойцы. Колеса орудий, которые вязнут в этой тине. Танки, которые хрустят гатью, толкаемые своим экипажем. Вперед! Вперед! Вперед!
«И последние станут первыми»
Я вырос в сердцевине «Красной Империи». В раннем детстве, перед самым концом войны, мать повела меня в парк Культуры, на «трофейную выставку», где стояли фашистские «тигры» с ужасными пробоинами в башнях от советских самоходок КВ-16. Я тронул пальцем оплавленную броню. Ребенком я прошел с майской демонстрацией по Красной площади и сквозь букеты цветов, воздушные шары и транспаранты видел на мавзолее Сталина. Отроком, в форточке, полной синего мартовского воздуха, я восхищался армадами реактивных самолетов, летящих на московский парад, что и побудило меня стать инженером-авиатором. Позднее мне довелось повидать грандиозные стройки в тайге, атомные города в пустыне, нефтяные фонтаны Самотлора, первый хлеб целины, вздыбленную гору, в недрах которой взорвался ядерный заряд. Я описал «ядерную триаду» СССР – уходил на атомной лодке в Атлантику, летал на стратегическом бомбардировщике, мчался под звездами на тягаче, за которым, словно железный кокон, колыхалась мобильная ракетная установка. Мне довелось побывать на всех локальных войнах, в которых участвовал Советский Союз, – Афганистан, Никарагуа, Кампучия, Ангола, Мозамбик, Эфиопия, Ближний Восток. В одном Афганистане побывал пятнадцать раз. Я пережил чувство триумфа, гордость за мою великую Империю, когда «Буран», облетев Землю, опустился на Байконуре и я трогал его остывающие, опаленные крылья, вдыхал странный запах «космической гари».
Я пугался, чувствуя первые толчки разрушения – поскрипывание корпуса, не выдерживающего давления, признаки первых трещин, побежавших по монолиту Империи. Видел, как, развернув знамена, покидала Афганистан 40-я армия под улюлюканье «демократов», называвших солдат «палачами», а академик Сахаров с трибуны съезда изрек чудовищную ложь о советских вертолетчиках, что расстреляли находившихся в окружении десантников, дабы те не попали в плен. Я был в Чернобыле на десятый день катастрофы. Летая над Четвертым блоком, глотая ядовитый воздух, пытался разглядеть в развороченном чреве реактора истинный лик беды.