Борис Вишневский - Аркадий и Борис Стругацкие: двойная звезда
Ю.К. Не считаете ли вы, что многонациональные государства обречены рано или поздно на распад? США создавались не как однонациональное государство, но по сути они им являются. В Европе же – все государства практически однонациональны. США – государство искусственное, они исторически образовывались из эмигрантов, которые перемешивались в «котле», а в Европе, где население стабильное, в каждом регионе – свой народ, образовались именно мононациональные государства. Многонациональные же рано или поздно распадались – как Австро-Венгерская империя…
Б.С. Речь не о том, должны ли распадаться многонациональные государства, а о том, могут ли существовать искусственно образованные государства, состоящие из небольшого числа мононациональных территориальных образований. Это – очень трудный вопрос. Но я не вижу никаких причин, по которым это было бы невозможно. У меня нет научно выверенных аргументов, я же не специалист, но есть ощущение, что Россия в нынешнем виде все-таки уцелеет. В этих границах Россия устоит, и я надеюсь, что без особой крови. Политика не любит парадоксов. Политика тяготеет к очевидному. А то, что отделение, скажем, Татарстана – нонсенс, это очевидно, это прекрасно понимает 70–80 процентов населения, вовсе не являющиеся ни политологами, ни специалистами по национальному вопросу. Не надо быть профессионалом, чтобы интуитивно ощущать полную бессмысленность выделения, скажем, Якутии, Татарстана, образования Иркутской республики…
Б.В. В Татарстане уверяют: завтра мы отделимся от России, нефть и газ будем оставлять себе и жить, как Кувейт или Арабские Эмираты… При этом никто не задумывается, что все остальное им придется везти из той же России!
Б.С. Да и нефть им придется перевозить по воздуху…
Б.В. Но смотрите: более всего бьют себя кулаком в грудь и кричат о независимости в тех республиках, где правят перекрасившиеся коммунисты! Понятно, что для них эта социальная мимикрия никакой трудности не представляет – будет выгодно, они себя объявят хоть огнепоклонниками…
Б.С. Это меня не так волнует, как события ближайшего времени – эта «красно-коричневая» волна, которая поднимается. Очень боюсь, что обнищавший народ поверит этим людям. Боюсь 100-тысячных демонстраций. Боюсь, что нервишки не выдержат у правительства Москвы, Петербурга, начнут глупости вытворять по отношению к этим демонстрантам. Боюсь, что найдутся негодяи среди красно-коричневых, которые спровоцируют вмешательство!
Б.В. Хочется процитировать Валерию Новодворскую: «Диктатура – это когда запрещают демократов, а демократия – это когда запрещают демократы…» Кажется, что существует «вирус власти», поражающий лиц, занимающих руководящие посты, независимо от того, какие взгляды они имели до того!
Б.С. Меня это совершенно не удивляет! Иначе не удержаться у власти. Но меня больше беспокоят красно-коричневые – потому что они крови не боятся и даже считают ее пролитие определенной доблестью! Что касается ныне власть имущих – от них требуется только одно: сохранять спокойствие. Относительно событий 23-го февраля в Москве[3] – я с большим интересом жду, что решат по этому поводу прокуратура и суд. Законны ли были действия правительства Москвы о запретах и ограничениях? Но и организаторы митингов несут полную ответственность за все, что происходит! Эти люди должны были просто трупами лечь на дороге толпы, не допустить контактов между толпой и ОМОНом! Они должны были умереть, но не допустить беспорядков! Ведь я по-прежнему уверен: главное – не допустить пролития крови, не допустить к власти Повелителей Дураков. Потому что единственное, что может остановить шествие экономических законов, – кровь. Кровь застилает глаза разуму, кровь порождает ненависть, а ненависть убивает все, что есть в людях разумного, доброго и вечного. Вот почему мне отвратителен национализм, любой, всегда и везде: национализм – это обязательно ненависть к другому народу или к другим народам. Не любовь к своему – а ненависть и презрение к другому. Где национализм, там кровь, где кровь, там конец разуму, там вспыхивает огонь безумия и все экономические законы перестают действовать, а политика из искусства возможного превращается в служанку войны. Ах, если бы можно было, оставаясь в рамках закона, заткнуть глотку националистам всех стран! Но это, как показывает опыт, практически невозможно. К сожалению, похоже, в каждом из нас сидит националист, и это так удобно бывает власть имущим!.. Но мне совершенно ясно: справимся с национализмом, – справимся с распадом, и все обойдется, хотя нервы нам все это и попортит изрядно… Самое замечательное, что несмотря ни на что – «караван идет»! Вы только оглянитесь – какой путь пройден за последние пять лет. Произошли вещи совершенно невероятные, мы живем в другой стране! Когда вспоминаешь, что 1-й съезд был всего лишь в 1989-м году, не верится!
Б.В. Как будто прошло сто лет!
Б.С. Это было безумно давно! Да, может быть, и люди почти те же управляют – но страна другая, все другое, цели другие, надежды другие, даже страхи – другие!
Б.В. Ощущение, что изменился масштаб времени, оно пошло быстрее!
Ю.К. Слушая I съезд, ведь мы не верили своим ушам! Что-то невероятное!
Б.В. Да еще 19-я партконференция – помните?
Б.С. Какие выступления! Казалось, сейчас после них должны тут же подойти… экономисты в штатском…
Б.В. …Да под белы рученьки – из зала!
Ю.К. И этот отставной Ельцин, которого выгнали, – он, оказывается, не расстрелян – он речь произносит на всю страну!
Б.С. …Он остался членом ЦК! Мы, помнится, философствовали на кухнях – почему Михаил Сергеевич его министром сделал, не для того ли, чтобы оставить в ЦК и опираться на Ельцина в борьбе с консерваторами?
Б.В. А самый храбрый человек в стране был Леонид Иванович Абалкин, который посмел публично не согласиться с Михаилом Сергеевичем… Интересно – что будут говорить о нынешнем времени через 3-4 года?
Б.С. Нет ничего более трудного, чем делать прогнозы на 3-4 года! Вот на 100 лет – пожалуйста…
Б.В. Борис Натанович, «ловлю на слове»: а что будет через 100 лет? На что из того, что вы написали, это будет похоже?
Б.С. На «Хищные вещи века».
Б.В. Не дай бог!
Б.С. Почему? Очень неплохое общество, если подумать. Очень справедливое: каждому свое, каждый волен заниматься тем, что ему нравится и что ему по силам.
Б.В. Лучше бы было похоже на «Полдень, XXII век»!
Б.С. Боюсь, что это нереально. Это общество может возникнуть лишь в том случае, если человечество разработает систему высокой педагогики, если мы научимся с детства определить и «поставить» в человеке его главный талант. Чтобы не было людей заброшенных, ущербных, ощущающих свою никчемность, ищущих утешения там, где его нет и быть не может, – в насилии, в наркотиках, в извращениях…
Б.В. Чтобы «никто не уходил обиженный»?
Б.С. В конечном итоге да! Чтобы каждый, склонный от природы стать «out law» – «вне закона», мог получить социальную нишу, где он не мешал бы, а помогал обществу и чувствовал бы себя нужным и «единственным». Тогда возможен «Полдень», иначе – «Хищные вещи века», что, повторяю, – тоже не так уж плохо! Там каждый выбирает себе тот образ жизни, который ему по душе и по силам. Это – свобода!
Б.В. А вы сами – в мире какой из ваших книг хотели бы жить?
Б.С. Конечно, «Полдень»! Этот мир и был написан специально – как мир, в котором мы хотели бы жить.
Б.В. Борис Натанович, много лет хорошая фантастика была «отдушиной» в тоталитарном мире, «глотком свободы». Теперь этот мир рухнул – не утратит ли свое значение фантастика?
Б.С. Вопрос этот, мне кажется, следует ставить по поводу литературы вообще, а не только по поводу фантастики. Как известно, «поэт в России – больше, чем поэт». И действительно, так в России и сложилось – по крайней мере, со времен Пушкина. И писатель уж два века в России больше, чем писатель. На Западе писатель – это человек, доставляющий сравнительно узкому кругу читателей эстетическое наслаждение или, скажем, развивающий некие социально-философические идеи! А в России каждый хороший писатель нес глоток кислорода человеку, задыхающемуся в атмосфере несвободы… А сейчас атмосфера очистилась! Что бы ни говорили про перестройку – она освободила печать. Она освободила народ от государственной идеологии, каждый волен теперь думать так, как ему нравится, и говорить то, что ему хочется. В этих условиях старая роль литературы изменяется радикально. Сегодня в России поэт – не больше, чем поэт! Поэт – это поэт, и не более того. Но и не менее, разумеется! Обязанности его – «глаголом жечь сердца людей» – никто не отменял…
Б.В. Но фантастика – специфический жанр! Отнюдь не вся литература была «отдушиной»!
Б.С. А я обо всей и не говорю… Я говорю о хорошей литературе! Впрочем, плохая литература – это не литература, а макулатура… Когда десять лет назад я читал Окуджаву, чудом вышедшего из печати, Юрия Трифонова, Фазиля Искандера, чудом пробившихся сквозь цензуру, – это было прекрасно, это был глоток кислорода! Они несли идеи – те самые, что осеняли и меня, они исповедовали нравственность, которую и я как читатель, как человек исповедовал, и я видел: я не один! Они поддерживали во мне мое мировоззрение! В этом и было главное назначение свободной литературы России – поддерживать демократическое мировоззрение! А сейчас такая роль хотя и осталась – но это мировоззрение поддерживается уже и самой жизнью! Для этого уже не надо книг – есть газеты, журналы, митинги, телевизор…
