Юрий Комов - Портреты без рамок
Не раз уже авторы статей о репрессиях в СССР в 30-е годы задавались в нашей прессе вопросом, что заставляло людей (помимо физического воздействия, пыток, моральных страданий, угроз) возводить на себя и других немыслимые обвинения. И не было еще ни разу полного ответа, и, наверное, не будет. Трудно это понять, осмыслить. нелегко оставаться самим собой, когда молчат миллионы, когда обвиняют бывшие друзья и коллеги. Дико, кошмарно — но правда.
«В состояние шока и гнева меня повергло то, пишет Хелман, — что во всем этом… участвовали люди моего круга… Раньше я всегда верила, что образованные, интеллигентные личности живут по тем принципам, которые провозглашают: свобода мысли и слова, право каждого иметь собственное мнение… желание помочь тем, кого пре следуют. Но лишь единицы выразили протест, когда поя вился Маккарти и его команда. И почти все, либо в силу своих действий, либо из-за бездействия, помогали маккартизму, они побежали за поездом, который даже не остановился, чтобы подобрать их».
Комиссия не останавливалась ни перед чем, она размалывала людей, сортировала человеческий материал по категориям. Уже в 1949 году в се картотеке значился 1 миллион имен. Выпущенное в 1957 году «Руководство по подрывным организациям и изданиям» содержало 628 наименований. В разное время к этому пособию добавлялись новые списки. Материал, накопленный комиссией, делал ее организацией уникальной — страшной, непредсказуемой. Комиссия стала получать запросы от конгрессменов, которые наводили справки об отдельных гражданах или организациях. Охват мыслимых и немыслимых подрывных элементов был воистину всеобъемлющим. В феврале 1960 года комиссия обнародовала доклад «Подрывная деятельность коммунистов в юридической области». Ранее были выпущены брошюры «Красная измена в Голливуде» и «Документы о красных звездах в Голливуде». Еще раньше свой доклад «Проникновение коммунистов в Соединенные Штаты» опубликовала торговая палата США.
Среди изданий комиссии сотни публикаций протоколы, доклады, буклеты, биографические справки, даже энциклопедии. Полнился и такой документ «Расследование Конгрессом коммунистической и подрывной деятельности, 1918–1956 гг.». Обратите внимание на даты отсчет вели с мерных лет существования советской власти.
Комиссия агитировала, заостряла, вскрывала, разоблачала, громила, комиссия навешивала на американцев красные ярлыки. Людей выставляли к позорному столбу, лишали средств к существованию, В отдельных штатах попавшим в «черные списки» не разрешали даже открывать собственное дело и это в Америке, где частное предпринимательство священно. Когда повестки явиться в комиссию настигли 35 членов Голливудского союза музы кантов, всем им сразу же было отказано в выезде в зарубежное турне…
Лиллиан Хелман вспоминает, как сама она, полупив в 1953 году предложение продюсера Александра Корда написать сценарий, оказалась в сложной ситуации. Оговоренный гонорар составлял лишь пятую часть суммы, которую она обычно получала до появления ее имени в «черных списках». Раздумывать по приходилось надо было на что-то жить, а Корда, как и другие, умело и не стесняясь пользовался ситуацией: маститые писателя из «неблагонадежных» теперь соглашались почти на любые условия… По не гонорар смущал ее, трудность для Хелман заключалась в другом: Корда ждал ее в Лондоне, а всем, кто в свое время сотрудничать с комиссией отказался, разрешение на выезд не выдавали. Пришлось идти на поклон к некой г-же Шинли, которая в то время возглавляла паспортный стол в государственном департаменте. Хелман приняли; хозяйка кабинета попросила секретаря дать ей дело писательницы, принесли толстую папку. «Когда г-жа Шинли открыла ее, я с удивлением заметила сверху три большие фотографии Чарли Чаплина. Я была с ним знакома, но шапочно… Я почитала Чаплина, но до сего дня не могу понять, как его фотографии оказались в моем деле. В те жуткие дни правительственные учреждения имели, вероятно, в своем распоряжении но меньшее количество избыточной информации, чем сегодня…» Хелман решила, что все кончено (ведь Чаплин в результате травли покинул пределы Соединенных Штатов), как вдруг г-жа Шинли задала вопрос: «Скажите, считаете ли вы, что большинство свидетелей от комиссии говорили правду?» Хелман ответила, что члены комиссии, по ее мнению, получили те ответы, которые желали получить, игра шла по их правилам. «Я так и думала, — ответствовала г-жа Шинли, — многие из них лгали, но они еще ответят за это». Хелман позволила себе выразить мнение, что такие, как она, вынуждены заниматься поисками работы, а те, кто лгал, процветают. «Да, конечно, — протянула г-жа Шинли и почти улыбнулась. Потом, справившись с собой, задала новый вопрос: — Есть ли у вас намерения встречаться и Европе с кем-либо из политических фигур?» Я ответила, что почти никого не знаю, за исключением Луи Арагона и его жены Эльзы Триоле и, может быть, кое-кого из тех, кто дрался в Испании. «Вы могли бы дать мне подписку в отношении нежелательных встреч и обещать, что не станете принимать участие в политических движениях?» Чувствуя в ее вопросе какой-то подвох, я ответила, что никогда не участвовала в каких-либо европейских политических движениях, кроме того, что всегда выступала против нацизма и фашизма. В этом могу подписаться. Но обещать не встречаться со старыми друзьями не могу».
Паспорт после долгой волокиты Хелман все-таки получила. И хотя ЦРУ следило за пой в Лондоне, а потом в Риме, где она жила какое-то время, была возможность — пусть с оговорками и почти за так — заниматься любимым делом (впрочем, и ей пришлось в самые трудные дни работать в Нью-Йорке продавщицей в магазине — под чужим именем). Других лишали и этого. Вот письмо протеста одной из жертв «разоблачительной» деятельности комиссии, оно написано в августе 1954 года: «43 года как я пользуюсь всеми правами гражданина этой страны… У меня безупречная репутация работника компании «Шевроле», где я тружусь уже 20 лет. Но время второй мировой войны я честно исполнял свой долг и награжден медалью «Бронзовая звезда»… С момента вызова в комиссию я работал лишь две недели. Меня избили так, что я слег на целый месяц со сломанными ребрами… не знаю, что будет дальше…» Этот крик души был услышан: члены комиссии громогласно заявили, что именно такую реакцию «патриотов» и такое унижение «красного» они и желали видеть… Никто, правда, не поднимал особого шума, когда брошенный за решетку сотрудник министерства торговли Уильям Ремингтон был при непонятных обстоятельствах убит в тюрьме. Через избиении своих инакомыслящих подводили к ненависти межгосударственной: даже видимость дружбы с русскими, возникшую во время воины, хотели уничтожить в зародыше. Теперь, когда фашистская Германия была разбита, «русского Ивана» из доброго увальня усиленно превращали в кровожадного медведя. Процесс этот был, конечно, постепенным, заданный образ врага, «громилы устоев демократии», вырисовался не в один день. Беру американские газеты того времени: «Саботаж на 12 заводах — виноваты коммунисты», «178 красных в Цинциннати, включая 1 профессора, 3 докторов, 16 профлидеров» и так далее. Стоит заменить «коммунистов и красных» на «агентов империалистических разведок», и возникает поразительное сходство.
Хелман: «Большинство коммунистов, с которыми мне приходилось встречаться, казались людьми, желавшими улучшить мир. Многие из них выглядели отменными глупцами, некоторые — просто чокнутыми, но это не означает, что их надо было непременно разоблачать или отдавать на растерзание людям, жаждавшим сенсаций, с помощью которых они надеялись сделать собственную карьеру. Одна из самых больших ошибок, допущенных местными коммунистами, заключалась в том, что они пытались копировать русских, людей абсолютно с ними не схожих, людей с другой историей. Американские коммунисты приняли теорию и практику русских с энтузиазмом любовника, чья возлюбленная не может пожаловаться, потому что знает на его языке всего несколько слов; возможно, это именно та любовница, о которой мечтают многие мужчины, но она хороша в постели, а не в политике. Те, кто ненавидел коммунистов, особенно среди интеллигенции, много писали и говорили о насилии, которому они могут подвергнуться со стороны американских коммунистов… но американские радикалы, которых я встречала, вовсе не выглядели насильниками».
И тем не менее кампанию развернули такую, что до сих пор два великих народа смотрят друг на друга с величайшим предубеждением.
В комиссии на людей кричали: «Вы покрываете пособников Сталина!» Людей запугивали, над ними издевались. В 1957 году покончил с собой талантливый ученый-биохимик из Стэнфордского университета Уильям Шервуд. Он оставил записку, что не сможет перенести открытых заседаний комиссии, которые должны были передавать по телевидению. В комиссию Шервуда вызвали только за то, что в 1934 году он помогал отправлять медикаменты в Испанию. Возмущению тех, кто знал покойного, не было предела, вместе с ними возмущались и члены комиссии: они сожалели, что погиб «свидетель, который многое мог рассказать о подрывной деятельности». Вдову Шервуда, когда она выразила желание сделать в комиссии заявление от имени четырех детей погибшего, выслушать не пожелали…
