Газета Литературка - Литературная Газета 6240 (36 2009)
Перед высоким серым крыльцом вздрогнула - чуть не прошла почту - и поднялась на ступеньки.
Дверь открылась сама собой, в зале было тихо и безлюдно. Она взяла синий бланк телеграммы и стала долго писать: "Вера заболела. Приезжай скорее. Григорий".
Вера знала все печатные буквы и телеграммы писать умела. По праздникам и так, по желанию, она отправляла их с матерью дяде в Москву и бабушке в Сибирь. Она знала, как они тревожат, заставляя то радоваться, то горевать.
В прошлом году они послали бабушке такую же телеграмму - "Вера заболела. Приезжай скорее. Анна". Им хотелось быстрее вызвать бабушку, они уже не могли жить от тоски. Телеграмму за мать писала Вера, но бабушка всё равно поверила и приехала через день. И теперь мама тоже поверит.
Подошла с телеграммой к окошку, увидела женщину с добрыми усталыми глазами. Она прочитала все слова и, посмотрев прямо на Веру, сказала: "Зачем ты обманываешь, дочка?"
- Я не обманываю. Мне очень плохо Я боюсь умереть с Григорием.
Поняв что-то потаённое своим женским чутьём, та снова спросила:
- В какой город мама уехала? Нужен адрес.
Адрес Вера не знала. Женщина позвонила на завод, где работала мать, там назвали курорт у моря, куда она уехала. Туда и ушла телеграмма.
Вернувшись, Вера легла на кровать - нужно было заболеть, и она вовсю старалась. Болезнь не приходила, и Вера застыдилась, что обманула маму. А в глаза смотрело живое далёкое море, злилось на неё, не отпускало маму. Но потом мелькнуло в голове такое простое - ведь море не уследит за каждым, кто к нему приезжает, потому не заметит, как мать его бросит, - и это успокоило.
Вечером пришёл Григорий, смелый и пьяный, и сразу наклонился над ней. Руки его хватали хрупкие плечи и тянули к себе, не умея ласкать, но он верил, что победит Веру, раз завоевал её мать. Стало жутко - кругом его руки, и запах, и глаза без бровей, и уши. Одежда на нём шуршала, жалила острыми льдинками, от них не спастись.
И Вера отбивалась, толкала его в грудь, но быстро устала и спрятала лицо в подушку. Григорий сел на стул.
- Ну что делать-то, Вера? - Голос был тихий, точно из-под земли. - Исхудала вся, жёрдочка. Что мать-то нам скажет?..
Вера ещё глубже зарылась в подушки. Григорий замолчал, дышал часто и шумно, и вдруг всё стихло. Вера поднялась с подушки - голова Григория лежала на столе, волосы закрыли лоб, одна щека тихо вздрагивала: он спал.
Вера тихо сползла с кровати и бросилась к окну. Резко распахнула створку. Над головой увидела звёзды. Они мигали, сходились друг с другом и снова разбегались. Одни звёзды были большие и красные, другие - маленькие и голубые. Но те и другие двигались, казались живыми. От них стало тихо. От тишины забылась. Потом почувствовала тепло - к ней подошла собака и подала уши.
Веря народной справке
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Время - начало пятого.
Выпить или повеситься?
Месяц - ребро Адамово -
выгнулся тетивой.
Сукровицей рассветною пишет
заря-наперсница
Миг сотворения женщины кистью -
да огневой! Целостности разъятие.
Чёрное. Синее. Красное.
Красное. Белое. Чёрное.
Очередной виток.
Пенистое. Игристое.
Выдумано - напрасное,
Неутолённой повести
выстуженный глоток. Пятый десяток Господи!
Лучше бы внуков дюжина,
Чем этот поиск кровного
под золотым пером -
Вызревший в отрицании,
выгнутый до окружности,
Вновь забродивший замыслом:
чьё я ребро?! * * *
На берёзках яблоки повисли,
И стерня становится стеной.
Никакой художественной мысли
Более не водится за мной.
Дребезжат приспущенные вены,
В хриплой песне слов не распознать.
Господи! Какое Откровенье
Мне сегодня лучше почитать?!
Белый май черкнул штрихом неброским
Образ ветра, льнущего к ногам Яблоко, упавшее с берёзки,
Мы с тобою делим пополам. * * *
Твёрдо веря народной справке,
А молва не всегда слепа, -
Белым утром на Ярославке
Я купила себе раба. Оступившись на бездорожье -
Дуешь на воду из-под век:
Кипячёное - не створожится…
Двадцать первый век. Человек. - За подмогой? - лягнуло с неба,
Знать, - высокий - Работать что?!
- Мне всего передвинуть мебель,
Да покрасить окно одно. Исподлобья насквозь прощупав -
Не намерена ль надурить, -
Буркнул нехотя, буркнул скупо:
- Ну вот этого и бери! Боже милостив! - Чёрный сокол,
Перевязанные крыла, -
Жилы, всохшие в лоб высокий,
Мысли, выгоревшие дотла Солнце лезло в глаза без страха,
Выдав вольную всем ручьям.
- Я молился всю ночь Аллаху!
- Слава Богу! - сказала я. И срослось, и втянулось днище
В раскорёженное ведро.
Мы чинили моё жилище
Не затейливо, не хитро. Время тешилось синей вязью,
Да овечкой заблеял срок.
Обретая в себе хозяина -
Человек глядел на восток. * * *
Сыплю и сыплю крошево дней голубям,
Шумным весельем опровергаю
похмелье
Огненной осью вытянувшись
вдоль тебя -
Я верчу Землю.
Художник и книга
Иллюстрации Дарьи Герасимовой к книге Сергея Георгиева "Пузявочки" (М.: - Издательский дом Мещерякова, 2010).
Вечер короткого рассказа
Дуэль
Одна поэтесса прочитала в рукописи стихи одного поэта. "Что ему передать?" - спросил я у неё. "Передайте, что очень много орфографических ошибок". А вскоре этот поэт прочитал в рукописи стихи поэтессы. "Что ей передать?" - спросил я у него. "Передай, что нет ни одной орфографической ошибки".
Валерий РОНЬШИН, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ Жена и философия Я сидел в кресле и любовался Лидой. Она, студентка философского факультета, расхаживала по комнате и увлечённо рассуждала о концепции бытия Хайдеггера, с упоением толковала о здесь-бытии.
Я предложил пойти в парк. Мы не спеша гуляли по аллеям. Лида горячо рассуждала о философии экзистенциализма.
- Человек для обретения подлинной экзистенции должен совершить прыжок, - далеко вокруг раздавался её звонкий голос.
А я слушал и понимал, что мне не под силу совершить этот самый экзистенциальный прыжок, чтобы предложить ей руку и сердце.
Мы сели на скамейку под ивой. Шумела река. Плыло в чистом небе маленькое светлое облако, а Лида с упоением говорила о вещи в себе. Её зелёные глаза смотрели на облако, а я ловил себя на мысли, что знаменитое выражение Канта как нельзя лучше характеризовало эту умную и гордую девушку, в которую влюбился по-настоящему. Лида, с которой я познакомился четыре месяца назад, поистине была для меня вещью в себе. Её обширные философские знания приводили меня в трепет и проводили между нами незримую черту.
После прогулки я провожал Лиду до дома. "Для Хайдеггера трансценденция - это ничто", - поблёскивая глазами, утверждала она, и я чувствовал себя этим самым ничто.
Вот и подъезд. "У Габриеля Марселя Бог есть абсолютное "Ты", самый верный и надёжный друг человека", - сказала Лида. А я подумал, как хорошо было бы оказаться на месте этого метафизического бога, чтобы быть её верным другом.
Мы ещё долго стояли у подъезда, а Лида сосредоточенно размышляла о страхе, экзистенциальной тревоге. Меня же не покидал самый обыкновенный страх, что она откажет мне в этих редких встречах
Прошло пять лет. Лида вышла за меня замуж. А я окончил философский факультет, чтобы соответствовать её высокому интеллектуальному уровню. Нигде не работаю. В нашем городке нет для меня достойной работы. Не пойду же я мести дворы, будучи дипломированным философом. Зато работает Лида. Библиотекарем.
Вечер. Сижу на диване и вслух размышляю о трансцендентальных определениях бытия Лида не слушает, она занята домашними делами. Ей некогда. Ей нужно погладить постиранное бельё, а затем приготовить ужин. Два наших сына подрались из-за игрушки. Младший ревёт. Лида нежно успокаивает его.
