Борис Джонсон - Мне есть что вам сказать
Насколько я знаю, для британцев характерно больше ценить иностранцев.
22 октября 1997 г., The Daily Telegraph«Проект» Блэра по передаче власти начинает раздражать.
Боже, храни Англию и святого Георгия
Его устанавливают на такси. Он развевается на крышах пабов. Лет десять назад этот флаг, кажется, представлял чисто антикварный интерес. Да, под звуки потрясающих аккордов гимна «Иерусалим»[129], на трибунах с боевой красно-белой раскраской, на фоне неясной смеси ароматов говядины, соуса «Бисто», сладкого крема и носков идет рост нового национализма.
Это забытое чувство, подзадоренное перспективой шотландской автономии, усугубленное валлийским нытьем, сдерживаемое регионализмом, пасующее в Брюсселе, сопровождается пониманием, что может наступить конец «Британии». И испытывает его только один народ на этом острове, который, как говорит Алан Форд, никогда не довольствовался тем, что ему доставалось.
Шепот переходит в скандирование, скандирование в крик, и, к ужасу политкорректных, но к радости некоторых романтически настроенных консерваторов, раздается боевой клич – «Англия! Ангерландия!»[130]. Боже, храни Англию и святого Георгия, чей день приходится на конец этой недели.
Саймон Хеффер[131] написал манифест «Меч не уснет в моей руке»[132], только что опубликованный издательством Weidenfeld. А теперь Би-би-си нашла Алана Форда, чья программа «Яростный протест» завтра выйдет в эфир. «Я хочу вернуть свою страну, это последняя черта, и я не одинок», – говорит Форд, житель Линкольншира, отец двух детей.
Г-н Форд выражал свой гнев относительно незаметно, пока статья сэра Перегрина Ворсторна не привела его в состояние крайней ярости. Сэр Перри, сказал Форд, утверждает, что национализм шотландцев и валлийцев восхитителен, а вот «англичане не должны проявлять его, так как он превращает нас в футбольных хулиганов и фашистов. Я не согласился с этим и написал письмо в The Spectator».
Г-н Форд, менеджер по продажам в издательской фирме, говорит, что он получил огромную поддержку и очень привлекательное предложение от Би-би-си предоставить ему трибуну. Можете послушать, как он обличает бюрократов из полиции, которые отказали хозяйке гостиницы из Эссекса в праздновании дня святого Георгия[133], в то время как празднование дня святого Патрика[134] разрешено.
Он раскрыл абсурдность запрета на исполнение песни «Край надежды и славы»[135] футбольным клубом «Гиллингэм». Изобличил чудовищность поведения полиции Лестера, которая вторглась в дом и конфисковала у хозяйки коллекцию фарфоровых поросят, разбив несколько из них, потому что она выставила их в окне, а это оскорбляет чувства мусульман.
Среди сотрудников СМИ, говорит г-н Форд, существует перекос в сторону неангличан. «Дикторы новостей не англичане. Это ирландцы, шотландцы, индусы или африканцы. Когда они берут интервью в супермаркетах, то опрашивают всех, кроме англичан».
Он считает, что в наших школах история Англии преподается безобразно и в то же время национальное самосознание валлийцев, шотландцев и других народов всячески поощряется. «Если мы не будем преподавать им историю, то они и уважать ее не будут, а если нет уважения, то нет и любви. Если не привить детям понимание истории их страны, то нельзя ожидать и преданности ей; нельзя жить здесь, получать защиту от этого государства, но заявлять: “Я верен Бангалору” или еще какой-то стране».
Но послушайте, г-н Форд, не слишком ли вы преувеличиваете угрозу английской «культуре»? Английский язык – язык мировой торговли, Интернета, контроля воздушного движения. Откуда такое ощущение незащищенности?
«Нас как нацию, представляющую 84 % населения на этих островах, выталкивают на социальное дно, потому что треть кабинета министров составляют шотландцы, а наши государственные учреждения ничего не предпринимают в отношении этих агрессивных меньшинств.
У меня нет комплекса неполноценности относительно империи, но я считаю, что в интересах 6 % подрывается история моей страны.
Все направлено на контроль над англичанами. Нас унижают», – говорит он и цитирует рекламу IKEA со слоганом: «Не будь таким уж англичанином».
Да, но что вы подразумеваете под англичанами? «В основном наша культура – это культура белых европейцев англосаксонского происхождения. По морали она протестантская, даже если многие не ходят в церковь. Мы скорее язычники, чем кто-то еще. Англичанина из меня делают тысячелетия культуры. Если взять любых белых англичан англосаксонского происхождения, то их корни можно проследить на 6000 лет вглубь веков».
Нельзя быть чернокожим англичанином, говорит г-н Форд. Нельзя быть индусом-англичанином. А можно быть евреем-англичанином? Он мешкает. «Вполне возможно, в силу восточноевропейского происхождения, как частично у моей жены, да. Они достаточно страдали. Кромвель, мой герой, пустил их обратно».
Ну вот и приехали. Вот в чем суть. «Английскость» касается расы, или «культуры», как вам больше нравится.
Г-н Форд хочет прекратить небелую иммиграцию. Англичане, несомненно, платят втридорога за Шотландию, и, если шотландцы настолько глупы, чтобы отделиться, английский налогоплательщик может надеяться на процветание. Но если в этом случае мы будем действовать в духе английского национализма, как у г-на Форда, и лишимся понятия «британский», мы можем отбросить и защитную универсальную идентичность.
Г-н Форд определенно считает меня бесхарактерной личностью, но не будет ли лучше, если люди будут считать себя «британцами», а не англичанами или иностранцами?
«Нам говорят, что мы нация расистов. В ответ таким людям я парирую: “Если вы так считаете, то почему не уезжаете?”».
19 апреля 1999 г., The Daily TelegraphВ новой эпохе древние способы под угрозой.
Да, я действительно почувствовал себя везунчиком
«Отлично, птенчик», – прошептал я фазану и повел полированным дулом «Беретты» 12-го калибра вслед за этим дурачком, пока он стремительной темной тенью летел мимо. Сердце стучало так, что отдавало в ребра.
«И ты хочешь, чтоб тебе повезло?» – прошипел я, как Клинт, пока фазан набирал максимальную скорость не менее 40 узлов, четко вырисовываясь на фоне деревьев. Бах. Ага. Вроде удачно. Но, слушай, несчастный, я выстрелил один или два раза? Клянусь, я выстрелил два раза; но фазан продолжал движение, не обращая внимания на огромный косяк свинца, который мы всадили в небо.
Я повернулся посмотреть на Билла Митчелла, а он прискорбно посмотрел на меня из-под козырька своей твидовой кепки, украшенной значками спортивной охоты, и произнес неизбежные слова, которые до сих пор кажутся мне непостижимыми.
«Сожалею, но ты сильно запоздал». Запоздал! Черт! Если одна из этих птиц не выйдет прямо на нас и не спасет меня, позор неминуем. Я тут стою разодетый, изображая нечто среднее между лордом Эмсвортом[136] и Отто фон Бисмарком, загрузил полный комплект боеприпасов, меня обучает, обхаживает, мгновенно перезаряжает мое ружье самый чуткий тренер по стрельбе в Шотландии – а я впустую трачу килограммы дроби.
Несмотря на холод, а холодно было так, что я натянул под одежду еще и пижаму, спина вся взмокла. Насчет нас, журналистов из Telegraph, существует какое-то недопонимание. Возможно, из-за репутации прежних и нынешних редакторов, которые и теперь продолжают руководить по мобильникам из охотничьих угодий, дырявя одновременно воздух свинцом.
«Не могу поверить, что ты прежде никогда не стрелял», – сказала мне за день до этого Каззи, то бишь графиня Дерби, за обедом в замке Дэлмени. Ну, гм, я как-то никогда и не собирался этого делать. В возрасте 13 лет я не сдал так называемый Имперский экзамен, который включал чистку, зарядку и стрельбу из винтовки «Ли Энфилд-303», которой пользовались в битве при Монсе[137].
«А со стрельбой я познакомился, когда мой брат прострелил мне ногу из пневматической винтовки», – пояснил я изумленной графине, которая станет известной многим как девушка принца Эндрю. Таковым было положение дел до предыдущего дня, пока Билл и Гарри Дэлмени не провели со мной урок стрельбы по мишеням.
Так как целью было поднять моральный дух, результат оказался неоднозначным. Мягко говоря. Метательная машинка выпускала одну за другой оранжевые тарелочки. Они задумчиво проплывали по дуге в осеннем воздухе через мой сектор обстрела и приземлялись в целости и сохранности в траву на растущий холмик. Понаблюдав немного, как я веду огонь, Ники, симпатичный немецкий граф, который жил в Дэлмени, а за это должен был следить за кое-каким инвентарем, сказал: «Так, надо переместить тележки чуть дальше».
Наконец, когда они оттащили метательную машинку вверх по холму и она стала метать мишени прямо на нас, одна из тарелочек, как усталая снежинка, приземлилась прямо на конец ружья, и я отыгрался на ней по полной. Бах. Но как говорил Билл, первый парадокс стрельбы в том, что ты стремишься вовсе не к этому. «Ты стреляешь только в охотничью птицу», – сказал он.
