Татьяна Москвина - Жар-книга (сборник)
Этот закон утвержден душой, влюбленной в актерское искусство – душой Рудольфа Фурманова.
О сила мечты! Как далеко может завести страстную душу деятельная любовь! Вообразите: Фурманов, контуженный в блокаду, без дикции, без координации, без надежд на театральное образование, простой советский инженер, начинает с 1958 года организовывать актерам гастроли. Подыгрывает им в поездках по необъятной родине. Честно платит. Хорошо улаживает дела. Завязывает дружеские отношения с Симоновым и Лебедевым, Смоктуновским и Яковлевым, да что там! Практически со всеми большими актерами конца прошлого века.
И он счастлив, подыгрывая им, питаясь их лучами, живя хотя бы с краешку их «земляничной поляны».
И вдруг счастье обрывается.
Любимые – уходят. И вместе с ними уходит великий театр.
А как жить дальше?
И Фурманов делает решительный шаг: если больше нет того, что он так страстно любил, придется заняться практической магией. Он пробует воскресить то, что дорого сердцу! Он строит свой театр, где принимается шаманить и колдовать: увешивает все стены портретами любимых актеров, берет в репертуар пьесы, которые видел в юности, заманивает к себе талантливых людей. Если вы когда-нибудь видели бледного человека в очках, небольшого роста, который начинает волноваться и кричать, как раненый олень, как только речь заходит о театре, – это он и есть, «сумасшедший антрепренер», «Рудик», «Рубздилка» – как ласково именовал его Миронов. Этот театр – его дитя, его сон золотой, его великая иллюзия, его голубая мечта. О своем театре Фурманов думает двадцать четыре часа в сутки.
У него контрактная система (артисты заключают контракт на спектакль и получают за выход), так что бунтов, как в стационарном театре, не предвидится: хозяин определяет все один. Цепким хищным глазом высматривает себе актеров, ходя по другим театрам. Декорации в «Русской антрепризе», конечно, не богаты (приходится считать деньги – не бешеные совсем), но изобретательны весьма: и О. Молчанов, и В. Фирер (основные художники театра) умеют максимально разнообразить коробочку сцены. Всегда есть то, что можно назвать «пространственным решением», – а что костюмы не пышут богатством, так оно, может, и к лучшему. Не отвлекает от игры…
Сегодня Фурманов выходит на сцену в моноспектакле «Ах, какая это была удивительная игра!» и устраивает почти что спиритический сеанс, вызывая ушедших актеров (он живой – общается с ними, оставшимися на пленке). И это вовсе не слезливая сентиментальность. Наши великие актеры отнюдь не были пушистыми лапочками (как не является пушистой лапочкой и сам Рудольф Фурманов).
Но они, великие-то, были сокрушительно ярки, полнокровны, победны. Свидетельствовали и о могучей природе, и о работе над собой. С ними было каждую минуту интересно.
Потому что Россия – это, прежде всего, интересно.
И русский театр – это интересно.
Ни на что не похоже. Представьте себе: от актера в России требуют, чтобы он переживал вместе с персонажем!! Никогда, ни в одной театральной системе этого не было.
А эти русские – добились. Переживают сами и заставляют публику!
Люди пришли отдохнуть, а им душу рвут всякими историями: как студент, чистый мальчик, полюбил девочку, а она оказалась проституткой («Дни нашей жизни»). Как в одном семействе завелся сынок вообще без души, и в эту черную дыру всех родственников затянуло, а он-то думал, что он ангел («Господа Г…»). Как жил-был парень, добрый, но слабый, не смог сопротивляться житейскому болоту и жизнь свою угробил («Пучина»)… Правда, и посмеяться можно, но тоже как-то на очень уж высоком уровне – скажем, вместе с Львом Толстым («Плоды просвещения») над бездельниками, толкующими о «мистике», когда земля родная пропадает…
И ни капли скуки, ни грана занудства. Легкие, заразительные спектакли.
Радость и наслаждение. (И не стоит «Русской антрепризе» досадовать, что нет у нее каких-нибудь там золотых масок и хрустальных башмачков. Грустно, но факт: в фазе подъема не бывает наград. Награды обычно начинаются, когда с творчеством уже большие проблемы.)
Резюме гастролей «Антрепризы» в Москве: да, у нас были великие актеры, но, честное слово, и сейчас есть на что приятно посмотреть.
Добро пожаловать в уголки, не затронутые дегенерацией!
2011
Размышления в стиле джаз
Меня беспокоит полное несоответствие между современным театром и современной критикой. Дело не в том, кто из них хуже и безответственней, дело в принципе.
В театре вольница. Там можно многое – раздеваться догола, ругаться плохими словами, кромсать автора, заполнять сцену разными неожиданностями, словом, там чудеса и леший бродит.
А критики пишут так, как писали сто лет назад, с чугунной серьезностью: дескать, вот что было на сцене, и вот что я думаю об этом. Какими-то скучными длинными сложносочиненными предложениями.
Описывающий текст не соответствует тексту театральному.
Я произвожу маленькую, но страшную реформу.
Сначала я хотела написать рецензию на спектакль театра имени Комиссаржевской «Сиротливый Запад» под названием «Грёбаный МакДонах». Где показать, что будет, если я начну выражаться так, как выражаются актеры на сцене.
Потому что этот грёбаный ирландский пидор Мак-Донах и его трехкопеечная фуйня меня реально задолбала.
Но что-то не покатило. Однако намерения остались в силе: по мере возможностей я буду все-таки учитывать стилистику театрального текста.
Поэтому не ждите сегодня от меня связного текста – ведь и зрители нового спектакля ТЮЗа его не дождались.
Я тоже хочу свободно самовыражаться! Летать хочу! И петь, как птица.
Я чайка, а не критик.
А у спектакля Адольфа Шапиро есть несомненное достоинство: это не «Гамлет» Валерия Фокина в Александринке. Это гораздо лучше. Это имеет отношение к человеческой культуре – просто интересный замысел не воплотился. Так бывает, ничего страшного.
Тем не менее «Гамлета» нахваливают в сто ртов, а «Короля Лира» разносят – где справедливость?
Справедливости нет. Город бедный увешан афишами, где нам объясняют, что Дмитрий Лысенков – несчастный! несчастнейший из актеров! – номинирован на премию «Прорыв».
Куда-то прорывается Лысенков. А вот Дрейден – тот никуда не прорывается. Дрейден пытается справиться с задачами, которые подкидывает жизнь, и на это можно смотреть с интересом и сочувствием. Сочувствие Дрейдену – основной лейтмотив искушенного зрителя, попавшего на премьеру «Короля Лира» в ТЮЗе.
Кстати, я не знаю, зачем в ТЮЗе – любом ТЮЗе – ставить «Короля Лира». Эта пьеса не годится для подростков и юношества, и Корогодский это понимал, у него в репертуаре была «Комедия ошибок» и «Гамлет», никак не «Лир».
В наш ТЮЗ все-таки ходит по преимуществу зеленая младость. И эта пьеса не для нее, ни в переводе О. Сороки, ни в переводе Б. Пастернака, ни в чьем переводе – эта пьеса не для незрелых умов, не для подросткового дисбаланса психики.
Это взрослая пьеса. Легкая в чтении и сложная для сцены.
Что делать, например, с тем эпизодом, где злодеи – Регана с мужем – выдавливают глаза графу Глостеру?
Шапиро придумал: Корнуэл со слугами утаскивает Глостера (прелестный, трогательный Игорь Шибанов) под планшет, и сквернавка Регана подсматривает в щель пола, как там мучают старика. Видимо, у нее открылась патологическая жажда крови, мерзкое, больное любопытство, которое бывает у распущенных женщин. Что ж, решение деликатное. Но не слишком ловкое: ведь потом приходится подниматься наверх, чтобы доиграть окончание сцены: бунт слуги, ранение Корнуэла, ну все, что там положено. Иначе не склеится сюжет, а сюжет в спектакле Шапиро соблюден в точности. В результате получается утяжеляющая действие неловкость. Я бы сказала даже, громоздкость. Такого в спектакле немало – начиная с дощатых сундуков, похожих на ящики для хранения инвентаря, стоящие в парках. Сундуков много, их открывают и закрывают громко, обозначая смерть или исчезновение персонажа.
Тяжело это, некрасиво, громоздко, хоть и белого цвета все.
В программке к спектаклю написано, кстати, что художник нового «Лира», Е. Степанова, «дважды лауреат премии „Золотая маска”».
Это, наверное, чтоб мы упали в обморок от счастья.
По-моему, такие надписи неуместны. Они хороши, когда нужно подписать письмо протеста, выручить товарища или осудить диктатора. Любое звание, затрудняющее посадку человека в тюрьму, тогда идет на пользу.
Но в театре – к чему это перечисление? Для нагнетания почтения? Но театральный зритель непочтителен по самой по своей природе и не помнит вчерашних заслуг. Вчера была «маска», сказка, присказка и что вам угодно. А сегодня ты свалился в яму вместе со всеми своими масками. Ну, возьми теперь оную маску и закройся от стыда.
Это нормально. Это театр. Здесь смешно трясти орденами, званиями и наградами, когда надо ставить, играть, оформлять, работать.
