Лев Безыменский - Человек за спиной Гитлера
Ставка, Генеральный штаб, военные советы фронтов снова и снова сопоставляли наши возможности с возможностями противника и в конечном счете единодушно пришли к выводу: не накопив на Одере достаточных запасов материальных средств, не будучи в состоянии использовать всю мощь авиации и артиллерии, не обезопасив фланги, мы не можем бросить свои армии в наступление на столицу Германии. Риск в данном случае был неуместен. Политические и военные последствия в случае неудачи на завершающем этапе войны могли оказаться для нас крайне тяжелыми и непоправимыми.
Сознавая полную меру ответственности, Ставка Советского Верховного Главнокомандования приняла решение о прекращении наступления. В течение марта 1945 года были приняты все необходимые меры для стратегического и материального обеспечения штурма Берлина. Именно за это время была проведена Померанская операция, которая полностью предотвратила угрозу основным силам Жукова из Померании (Жуков своим чутьем понял планы Гудериана), а вслед за этим были сосредоточены необходимые войска для предстоящего наступления.
Как же складывалось соотношение сил на этом заключительном этапе великого противоборства советских войск с вермахтом? Советские силы были значительны. У маршала Рокоссовского было 314 тысяч человек, у маршала Жукова — 768 тысяч и у маршала Конева — 511 тысяч. Но и с немецкой стороны — при всем истощении вермахта — советским войскам противостояли крупные силы. В этих условиях и принимались окончательные решения на проведение Берлинской операции. Г. К. Жуков вспоминает об этом:
«29 марта по вызову Ставки я вновь прибыл в Москву, имея при себе план 1-го Белорусского фронта по Берлинской операции. Этот план отрабатывался в течение марта штабом и командованием фронта, все принципиальные вопросы в основном согласовывались с Генштабом и Ставкой. Это дало нам возможность представить на решение Верховного Главнокомандования детально разработанный план.
Поздно вечером того же дня И.В. Сталин вызвал меня к себе в кремлевский кабинет. Он был один. Только что закончилось совещание с членами Государственного Комитета Обороны.
Молча протянув руку, он, как всегда, будто продолжая недавно прерванный разговор, сказал:
Немецкий фронт на западе окончательно рухнул, и, видимо, гитлеровцы не хотят принимать мер, чтобы остановить продвижение союзных войск. Между тем на всех важнейших направлениях против нас они усиливают свои группировки. Вот карта, смотрите последние данные о немецких войсках.
Раскурив трубку, Верховный продолжал:
— Думаю, что драка предстоит серьезная…
Потом он спросил, как я расцениваю противника на берлинском направлении.
Достав свою фронтовую разведывательную карлу, я положил ее перед Верховным. И.В. Сталин стал внимательно рассматривать всю оперативностратегическую группировку немецких войск на берлинском стратегическом направлении.
По нашим данным, немцы имели здесь четыре армии, в составе которых было не меньше 90 дивизий, в том числе 14 танковых и моторизованных, 37 отдельных полков и 98 отдельных батальонов…
— Когда наши войска смогут начать наступление? — спросил И.В. Сталин.
Я доложил:
— 1-й Белорусский фронт может начать наступление не позже чем через две недели. 1-й Украинский фронт, видимо, также будет готов к этому сроку, 2-й Белорусский фронт, по всем данным, задержится с окончательной ликвидацией противника в районе Данцига и Гдыни до середины апреля и не сможет начать наступление с Одера одновременно с 1-м Белорусским и 1-м Украинским.
— Ну что ж, — сказал Сталин, — придется начать операцию, не ожидая Рокоссовского. Если он и запоздает на несколько дней — не беда.
Затем он подошел к письменному столу, перелистал какие-то бумаги и достал письмо.
— Вот, прочтите.
Письмо было от одного из иностранных доброжелателей. В нем сообщалось о закулисных переговорах гитлеровских агентов с официальными представителями союзников, из которых становилось ясно, что немцы предлагали союзникам прекратить борьбу против них, если они согласятся на сепаратный мир.
В этом сообщении говорилось также, что союзники отклонили домогательства гитлеровцев. Но все же не исключалась возможность открытия гитлеровцами путей союзным войскам на Берлин.
Ну, что вы об этом скажете? — спросил И.В. Сталин. И, не дожидаясь ответа, тут же заметил: — Думаю, Рузвельт не нарушит ялтинской договоренности, но вот Черчилль, этот может пойти на все».
О каком письме шла речь? Конкретно маршал не назвал, но сегодня в архиве советской разведки можно читать ряд сообщений такого рода. Например, доклад наркома госбезопасности СССР В. Меркулова от 11 апреля.
«Совершенно секретно
Народному Комиссару Иностранных дел Союза ССР
товарищу МОЛОТОВУ В.М.
НКГБ СССР сообщает агентурные сведения, полученные в разных странах, о переговорах председателя Международного Красного Креста профессора БУРКХАРДТА и бывшего члена швейцарского федерального совета МЮЗИ в Берлине.
Английское министерство иностранных дел в телеграмме № 364 от 22.2.45 сообщило английскому посланнику в Берне, что, по сведениям, исходящим от французского представителя в Международном Красном Кресте, ГИММЛЕР пригласил председателя Международного Красного Креста профессора БУРКХАРДТА встретиться с ним для обсуждения некоторых вопросов, связанных с обменом военнопленными.
По сведениям, полученным в Стокгольме, германский генеральный консул в Стокгольме ПФЛЕЙДЕРЕР в доверительной беседе, говоря о переговорах БУРКХАРДТА с ГИММЛЕРОМ, заявил, что вопрос о военнопленных являлся только предлогом и что во время беседы с БУРКХАРДТОМ ГИММЛЕР пытался якобы выяснить возможность установления контакта с англичанами и американцами.
БУРКХАРДТ якобы просил ГИММЛЕРА разрешить выезд в Швейцарию приблизительно тысячи видных евреев, интернированных в Германии. ГИММЛЕР сразу же удовлетворил эту просьбу. По словам ПФЛЕЙДЕРЕРА, это объясняется тем, что ГИММЛЕР собирается, устранив ГИТЛЕРА, вступить в переговоры с союзниками, используя в качестве заложников 600 000 евреев, находящихся в Германии.
По данным, исходящим из польских эмигрантских кругов в Лондоне, германское командование якобы договорилось через БУРКХАРДТА с англичанами и американцами относительно того, что все танковые и механизированные части будут сняты с западного фронта и переброшены на восточный фронт с целью удержания восточного фронта до тех пор, пока союзники не оккупируют остальную часть Германии. В настоящее время это решение якобы уже проводится в жизнь.
Аналогичные слухи распространяются в кругах Ватикана. По сведениям, исходящим из этих кругов, германское командование, по соглашению с англичанами и американцами, перебрасывает часть армии, вооружения и продовольствия с западного на восточный фронт. Англичане и американцы, со своей стороны, якобы обещали немцам не преследовать членов нацистской партии, за исключением самых видных деятелей, а также не позволять вывозить немецкое население на работу в СССР из районов, занятых Красной Армией».
Таких сообщений было немало и они заставляли Сталина торопить своих маршалов. А.И. Антонов познакомил Г. К. Жукова с проектом стратегического плана Берлинской операции, куда полностью был включен план наступления 1-го Белорусского фронта. После внимательного изучения плана Берлинской операции, разработанного Ставкой, маршал пришел к выводу, что он был подготовлен хорошо и полностью отвечал сложившейся в тот период оперативностратегической обстановке.
31 марта в Генштаб прибыл командующий 1-м Украинским фронтом маршал И.С. Конев, который тут же включился в рассмотрение общего плана Берлинской операции, а затем доложил и проект плана наступления войск 1-го Украинского фронта.
Конечно, на войне не бывает идеальных решений. Хотя общий замысел берлинской операции трех фронтов — Жукова, Конева, Рокоссовского — был бесспорным, в его исполнение жизнь внесла коррективы (о них сам Жуков впоследствии писал не раз). Как ни соблазнительным было для великого маршала быстро пробить брешь на самом коротком на пути к Берлину маршруте, это ему не удалось. Сразу за Одером лежали (впоследствии ставшие знаменитыми) Зееловские высоты. Окружавшие маленький городок Зеелов, они давали немецким войскам прекрасные возможности для обороны — даже когда Жуков ввел здесь против немцев танковую армию генерала Богданова.
Наступление застопорилось, танковые части несли большие потери.
Для нас, офицеров 1-го Белорусского фронта, не было сомнения в том, что Берлин должен брать Жуков. Хотя в конце 1944 года мы не были в особом восторге от того, что наш давний командующий Константин Константинович Рокоссовский, с которым наш штаб работал со сталинградских времен, был перемещен на 2-й Белорусский фронт. Слыхали мы и о жестком характере Жукова, о ряде его привычек, связанных с его положением заместителя Верховного Главнокомандующего. Но скоро и к ним мы привыкли, стараясь как можно лучше выполнять задания, связанные с Берлинской операцией.
