Ричард Сеннетт - Коррозия характера
«Пожизненные» рабочие — а всего в ней числилось приблизительно 400 тыс. человек — стали первой мишенью в этой кампании. Сначала часть из них была переведена, затем многих из них попросту принудили уйти. За первые 6 месяцев 1993 года треть служащих на трех заводах в Гудзоновой долине в Нью-Йорке была уволена, затем компания провела сокращения представителей и других видов деятельности, где только было возможно. Новый менеджмент закрыл поля для игры в гольф и клубы, перестал поддерживать общины городов, где действовала компания «Ай Би Эм».
Я хотел узнать побольше о том, как это было, — как произошел этот «великий поворот» к созданию «поджарой» и более гибкой «Ай Би Эм», в частности потому, что многие из менеджеров и инженеров среднего возраста, вовлеченные в эти изменения, были моими нью-йоркскими соседями. «Сокращенные» в слишком молодом возрасте, они начали новую деятельность как «консультанты», это означает, что они прорабатывают свои адресные книжки, часто в напрасной надежде, что «контакты» вне корпорации все еще помнят о том, что они существуют. Некоторые вернулись обратно в корпорацию, но как краткосрочные работники по контракту, лишенные привилегий компании и положения в организации. Однако как бы каждый из них ни просуществовал последние четыре года, все они не могли жить без того, чтобы снова и снова не обращаться к жестоким фактам корпоративных перемен и их последствий для собственных жизней.
Кафе «Речные ветры», расположенное недалеко от старых офисов моих соседей, — веселая закусочная, которую в прошлом днем посещали только женщины, выходившие из дома за покупками, или угрюмые молодые люди, обычно коротавшие здесь время после школьных занятий. И вот именно здесь я услышал этих белорубашечных в темных галстуках мужчин, которые «нянчили» свои чашечки кофе и внимательно слушали друг друга, как будто это было деловое совещание. Они пытались разобраться в историях своих собственных жизней. Одна группа из 5–7 мужчин держалась вместе. Они были программистами-разработчиками и системными аналитиками в старой «Ай Би Эм». Самыми разговорчивыми среди них были Джейсон, системный аналитик, проработавший в компании почти 20 лет, и Пол, программист помоложе, которого Джейсон сам уволил при первой волне сокращений.
Я стал, время от времени, посиживать с ними после обеда в 1994 году, через год после того, как все, кроме Джейсона, были уволены, и спустя год после того, как я повстречал Рико во время полета в Вену. Попытку инженеров, посещавших это кафе «Речные ветры», придать смысл тому, что с ними произошло, можно грубо разделить на три стадии. Когда я примкнул к их дискуссиям, люди чувствовали себя пассивными жертвами корпорации, но к тому времени, когда дискуссии пришли к своему завершению, уволенные служащие переключили фокус внимания на свое собственное поведение.
Когда боль от увольнения все еще была острой, разговоры постоянно вертелись вокруг предателей из «Ай Би Эм» и того, как их кинула компания. Программисты копались в корпоративных событиях прошлого, которые, как им теперь казалось, предвещали изменения, которые затем произошли. Эти акты воспоминаний включали такие блоки фактических данных, как, например, тот сюжет, когда одному из инженеров не разрешали пользоваться полем для игры в гольф целых восемнадцать туров, или другой сюжет — о неких необъяснимых путешествиях главного программиста с неназванными целями. На этой стадии мужчины хотели обнаружить доказательства некоего заговора со стороны своих начальников, свидетельства, которые оправдали бы их чувство гнева. Быть кинутым или преданным — означает, что несчастье вряд ли является результатом вашей собственной ошибки.
На самом же деле, ощущение предательства внутри корпорации возникло и у большинства наблюдателей со стороны, которые приезжали в компанию в то время. Это была история, полная драматизма: высококвалифицированные профессионалы в патерналистской компании, с которыми сейчас обращались не лучше, чем с клерками или уборщиками. Компания, казалось, начала разрушать саму себя в этом процессе. Английский журналист Энтони Сэмпсон, который посетил ее штаб-квартиру в середине 90-х годов, обнаружил, прежде всего, социальную дезорганизацию внутри компании, а не полную энергии рабочую силу. Один администратор признался: «Сейчас намного больше, чем прежде, стресса, домашнего насилия и потребности в услугах психолога — это прямо связано с увольнениями. Даже внутри „Ай Би Эм“ среда изменилась радикальным образом: они чувствуют себя очень некомфортно, ненадежно»[122]. Люди, которые все-таки «выжили», вели себя так, как будто они проживали взятое взаймы время, чувствуя, что они спаслись не по какой-то основательной причине. Что же касается уволенных, местный пастор и бывший работник «Ай Би Эм» так это прокомментировал Сэмпсону: «Они чувствуют горечь и чувствуют, что их предали… нас заставляли чувствовать себя так, как будто мы были причиной их провала, тогда как большие парни делали миллионы».
Пол Кэрол, другой исследователь этой заварухи, отмечает, что при анонимном исследовании морального состояния служащих один человек так отреагировал на новое настойчивое требование компании об «уважении личностных усилий»: «Какое уважение? „Ай Би Эм“ — очень непоследовательная компания, делающая „велиречивые“ публичные заявления по поводу уважения, искренности и восприимчивости и в то же время применяющая подавляющее, дискриминирующее администрирование на низшем уровне». «Корпоративная преданность мертва», — прямо так и сказал консультант по менеджменту[123]. И в компании «Эй Ти Ти», это сестринский корпоративный монстр, которая прошла через подобный процесс, был, по словам одного административного работника, «настоящий климат страха». «Страх существовал и в давние дни, но теперь, когда они отсекли 40 тысяч рабочих мест, кто же вообще осмелится критиковать своего начальника?»[124]
Но в кафе «Речные ветры» эти первые всплески эмоций не были продолжительными. Программисты поняли, что, как объяснение, предательство «по намеренному сговору» не проходило логически. С одной стороны, многих из начальников, которые выгоняли их на ранних фазах корпоративного реструктурирования, затем, на более поздних фазах, точно так же вышвырнули на улицу, как и Джейсона, их теперь можно найти в этой закусочной «Речные ветры». С другой стороны, опять же, так как компания фактически плохо работала большую часть 80-х и в начале 90-х годов, эти непреложные факты были зафиксированы в ежегодных балансовых отчетах, дисфункции старой корпоративной культуры были просто видны на дисплее, их нельзя было скрыть.
Более того, как разумные взрослые люди, программисты, поостыв, начали понимать, что теория предательства, спланированного или не спланированного, превращала их боссов в некие ходульные фигуры зла. Когда Пол уже в четвертый или пятый раз упомянул таинственные путешествия главного программиста, его собеседники, не выдержав, набросились на него. «Кончай, — сказал Джейсон, — ты же знаешь, что он был приличным парнем, может быть, он просто ездил к своей подружке; никто ведь не знал, что грядет». С этим предположением, в конце концов, согласились и другие. И следствием этого консенсуса стало то, что зло, принесенное корпоративным «альбатросом»[125], стало больше соответствовать действительности, а не фантазиям.
Итак, на второй стадии интерпретации они сфокусировались на обнаружении внешних сил, чтобы обвинить их. Теперь в кафе «Речные ветры» «глобальная экономика» оказалась источником всех их бед, особенно, из-за использования иностранных работников. «Ай Би Эм» стала лишать подпитки некоторую часть своей программной работы, оплачивая труд специалистов в Индии мизерной частью той зарплаты, которую она платила американцам. Низкая заработная плата, которую получали эти иностранные профессионалы, упоминалась как причина того, из-за чего компания стала увольнять американцев. Более удивительно то, что коммуникационная сеть компании служила чем-то вроде индийского Эллис Айленда, их порта эмиграции, так как программа, написанная в Аминодабе, прибывала к супервайзеру так же быстро, как и программа, написанная внутри данного здания. В этой связи Джейсон в разговоре со мной упомянул довольно-таки парадоксальный факт, который он узнал от тех, кто уцелел после его собственной волны сокращений: люди в этой высокотехнологической компании редко излагали в он-лайне (on-line) свои суждения или критику; они не хотели оставлять «следов», за которые им, возможно, пришлось бы давать отчет.
Страх того, что иностранцы «подорвут» усилия выкладывающихся на работе коренных американцев, — глубоко засевший страх. В XIX веке это были очень бедные, неквалифицированные рабочие-иммигранты, которые, как казалось, «умыкают» работу, потому что готовы работать за меньшую плату. Сегодня глобальная экономика выполняет функцию возбуждения этого древнего страха, но тем, кому «угрожают» дома, похоже, угрожают не только неквалифицированные рабочие, но и средние классы и профессионалы, вовлеченные в водоворот глобального рынка труда. Многие американские врачи, например, обратили внимание на то, что поток «дешевых докторов» из стран третьего мира — это одна из причин того, что их собственное надежное положение может быть подвергнуто угрозе со стороны страхователей и здравоохранительных компаний. Экономисты, наподобие Лестора Туроу, попытались глобализировать эту угрозу, доказывая, что «передвижение» работы в районы мира с низкой оплатой труда снизит заработную плату не только в Соединенных Штатах, но и в других развитых экономиках. На рациональном уровне этот страх может дебатироваться; Пол Кругман указывает, например, что только 2 % национального дохода в Америке приходится на импорт из экономик с низкой заработной платой. Но страх за личностную безопасность, вызванный внешней угрозой, сидит глубоко и не способствует трезвой оценке фактов.
