Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6365 ( № 13 2012)
Андрей ВОРОНЦОВ
Низкий свист авиационных двигателей донёсся со стороны лётного поля, стёкла тонко задребезжали. Енисеев с фотографом поднялись с банкетки, распрямили затёкшие члены и, позёвывая, пошли к барьерчикам, ограждающим от публики маленький зал прилётов. Невыспавшийся солдат из оцепления, завидев их, выставил обе руки вперёд. Они показали ему аккредитационные карточки.
- Ладно, - кивнул он, - только стойте здесь, дальше не ходите.
Фотограф занялся аппаратурой, а Енисеев, облокотившись о барьерчик, глядел сквозь мутное стекло на затянутое лениво колыхающимся туманом лётное поле, над которым занимался хмурый рассвет. Он не видел ни самолёта, ни пассажиров. Минут через пятнадцать из клубов тумана наконец появились люди. Как ни странно, впереди шла не охрана и не первые лица делегации, а тележурналисты со снимающей техникой. Такое бывало, когда телевизионщики забегали вперёд для съёмки, но эти ничего не снимали и даже не расчехляли аппаратуру. Гомоня, они ввалились в аэропорт. Судя по шипящим и жужжащим звукам их речи, это были поляки. За телевизионщиками наконец показалось несколько ВИП-персон, то есть людей с холёными лицами и в дорогих костюмах, но коротышки Леха Качиньского с супругой среди них не было. Шествие замыкала журналистская сошка помельче, вроде Енисеева и фотографа. А где же Качиньский?
Недоумевающий Енисеев ждал, когда прибывшие пассажиры пройдут паспортный и таможенный контроль. На выходе из турникета он поймал за рукав одного поляка - носатого светловолосого парня в ветровке.
- Слушай, пан! А где ваш президент? Где правительственная делегация? Польске керовництво?
- Летят за нами, - на чистом русском языке с едва уловимым акцентом ответил парень. - По инсайдерской информации. - Он подмигнул. - Через полчаса или час будут здесь. Так что ждите.
- Через полчаса или час? - удивился Енисеев. - Но туман сгущается, видимость метров двести! Вы-то, наверное, с трудом сели, а они?
- Не беспокойся. Их самолёт набит электроникой. Они сядут и с завязанными глазами. Слушай, а где здесь бар?
- Нигде. Это же военный аэродром.
- А "дьюти-фри"?
- Тоже нет.
Белобрысый
заметно расстроился.
- С меня причитается. За "инсайдерскую информацию". - Енисеев вынул из кармана куртки маленькую бутылочку "Ред Лэйбл" из Надиных запасов и протянул поляку.
От радости тот перешёл на польский:
- О-о! Дзенькую! Дзенькую! Спасибо! Вчера перед вылетом сильно выпили, а в самолёте сухой закон! Вот так вы, русские, поляков покупаете!
- И неполяков тоже, - уточнил Енисеев.
Белобрысый загоготал, мигом открутил голову бутылочке и отхлебнул половину.
- А ты будешь?
- Пей, у меня ещё есть, - Енисеев достал другую бутылочку, "Джек Дэниэльс", и тоже отхлебнул.
- Да у тебя полные карманы виски! - с завистью воскликнул поляк. - А ещё говорят, что русские непрактичны! Я вот недодумался взять с собой!
- Всё же, я думаю, они не прилетят[?] - сказал Енисеев, щурясь на туман, уже вплотную подступивший к окнам аэропорта. - Разве можно рисковать в таком тумане, даже если самолёт набит электроникой? Они, наверное, уйдут на запасной аэродром.
- Да ты что? Какой запасной аэродром? Только Смоленск! Церемония назначена на утро! Там, в Катыни, уже люди собрались!
Енисеева как будто что-то толкнуло в спину. Знакомо, с томительной оттяжкой, ударило сердце. Он ещё и не думал ничего говорить, как услышал, словно со стороны, свой голос:
- Самолёт Качиньского через сорок минут разобьётся при посадке. Все люди на борту погибнут.
Поляк остолбенел, а потом осклабился:
- А, понимаю, шутка, чёрный юмор! Или, как у вас говорят[?] прикол! - Он погрозил пальцем: - Не любите вы Леха Качиньского! Ох не любите! Или ты стрингер и хочешь сенсации? Но сенсации приходят, когда их не ждёшь. Ладно, пойду к своим. Спасибо за виски!
Он ушёл, а Енисеев невидящими глазами смотрел ему вслед. Потом глянул на часы: 10.01.
- Ты чего его пугаешь? - недоумённо спросил фотограф. - Это же не шутка - самолёт с людьми! Они здесь при чём? Стюардессы, например? У тебя же жена - стюардесса! Она случайно не в полёте? Готов спорить, что сейчас этот журналюга будет своим рассказывать, какие русские папарацци кровожадные.
Енисеев ничего ему не ответил и отошёл в сторонку. Ему было страшно. Никогда он ещё ничего не предсказывал о гибели людей и не желал ничьей гибели. Не хотел же он гибели своим дядьям, когда сказал им в детстве, что они гибнут! Если речь шла о жизни людей, для него не имело абсолютно никакого значения, русофоб или не русофоб Качиньский и так ли уж невинны люди, летящие с ним. Не он им давал жизнь, не ему отнимать её. Енисеев читал о колдунах и экстрасенсах, потаённые злые желания которых материализовались помимо их воли. Но ни по пути в Смоленск, ни во время ожидания на этом убогом аэродроме он не испытывал и тени желания, чтобы самолёт Качиньского разбился. Он даже ни о чём подобном и не думал, и сама эта тема возникла всего несколько минут назад в связи со сгустившимся туманом. Енисеев закрыл глаза, представил разбившийся лайнер, разлетевшиеся на несколько десятков метров окровавленные кресла и вещи, искромсанные человеческие останки[?] На спине его выступил холодный пот.
Впервые за историю своих предсказаний Енисеев стоял перед необходимостью что-то делать. От него совершенно не зависело, начнётся война в Афганистане или нет, заработают или нет остановившиеся моторы во время памятного иркутского рейса. Он лишь сказал, что война начнётся и что через двадцать минут двигатели заработают. Он не мог ничего изменить в будущем Путина, увидев его сходство с бюстом Цезаря из Британского музея. Он лишь написал, что Путин из того же типа людей, что и Цезарь, и политические клоуны - ему не конкуренты. Но самолёт Качиньского, если верить польскому журналисту, был ещё в воздухе и будет ещё не меньше получаса. Пророчество гласило, что он разобьётся при посадке, - стало быть, пока он в воздухе, ещё можно что-то изменить. И, хотя история человеческих пророчеств ясно говорила о том, что все попытки не допустить предсказанного лишь способствовали его свершению, он не мог просто так сидеть и ждать. Хотя бы из-за того, что Надя тоже могла быть в воздухе, как верно сказал фотограф. Ничего не предпринимать сейчас было бы предательством по отношению к ней. Или, во всяком случае, дурным предзнаменованием того, что могло случиться и с ней. Ведь они познакомились, когда он предсказал нечто прямо противоположное тому, что предсказал сейчас.
Но куда идти? К руководителю полётов? К диспетчерам? Он потратит драгоценные полчаса только на то, чтобы пробиться к ним, а если пробьётся, время для принятия решений уйдёт на выяснение, не сумасшедший ли он. Енисеев дрожащими руками вынул из кармана бутылочку виски и отхлебнул. Время таяло неумолимо. Он встал и пошёл к полякам.
Белобрысый парень, завидев его, взмахнул руками:
- О! К нам пожаловал ходячий склад виски! Не нужна ли ещё какая-нибудь эксклюзивная информация в обмен на бутылочку?
- Отойдём в сторонку, - предложил Енисеев.
- Добже, одейдзем в бок! - с готовностью отозвался поляк, которого, видимо, не оставляла мысль о дармовой выпивке. - Но если ты насчёт самолёта Качиньского, то он ещё не упал, - сострил он.
- Я именно насчёт самолёта, - понизив голос, сказал Енисеев. - Понимаешь[?] ведь я не пошутил. Я вообще предпочитаю не шутить, когда дело касается чьей-нибудь смерти. Просто я иногда ни с того ни с сего говорю вещи, которые[?] сбываются. Понимаешь?
- Ты предсказываешь будущее? Как Нострадамус?
Енисеев вложил ему в руку "мерзавчик" с виски.
- Выпей ещё, но послушай меня внимательно и серьёзно. У нас мало времени. Я не Нострадамус и не предсказываю специально будущего, но иногда это у меня получается. Я познакомился со своей женой в самолёте, и тут внезапно отказали два двигателя. Я сказал, и сам не знаю почему, что они заработают через двадцать минут. И ровно через двадцать минут они заработали. Не исключено, что это случайность, но они заработали! Я сказал Юлии Тимошенко, и тоже не знаю зачем, сколько голосов она недоберёт для победы. И именно столько она не набрала. И вот теперь, когда я точно таким же образом вдруг предрёк гибель самолёта, я спрашиваю себя: что будет дальше? Я сказал, что он разобьётся при посадке, стало быть, ещё есть время предотвратить крушение. Но его с каждой секундой остаётся всё меньше.
