Михаил Делягин - Путь России. Новая опричнина, или Почему не нужно «валить из Рашки»
Упование на технологии против всесилия рынка, при всей наивности (как и любой надежды на лучшее будущее), представляется перспективным. Такое упование представляется, помимо прочего, еще и современной формой социалистической идеи, превращающейся из традиционной социал-демократической, свойственной индустриальной эпохе, в идею технологического социализма.
Сегодняшняя форма общественной борьбы – это борьба стремления к прибыли и стремления к технологиям, борьба глобального монополизма и ломающего его технологического прогресса, борьба глубинной тяги к архаизации и жажды возобновления комплексного, всеобъемлющего развития человечества.
Она вновь, как в годы великих войн, превращает науку в передовой край борьбы человечества за свое будущее.
Только если раньше речь шла о судьбе лишь отдельных народов и их групп, то теперь – всего человечества, без какого бы то ни было исключения.
К сожалению, пока человечество проигрывает борьбу за свою судьбу и продолжает проваливаться в пучину архаизации. Нагляднее всего это проявляется в видимой тщете попыток сознательного и институционализированного противостояния глобальному экономическому кризису – в частности, в виде работы «большой двадцатки», на которую в начале этого кризиса возлагались огромные и, как оказалось, совершенно необоснованные надежды.
«Большая двадцатка»: институциональная беспомощность
Саммиты «Большой двадцатки» неуклонно и убедительно доказывают даже профессиональным оптимистам ее полную беспомощность перед развивающимся мировым кризисом.
Хотя, с другой стороны, если уж «Большая двойка» – США и Китай – не справляется с этим испытанием, ждать каких-либо достижений от «Большой двадцатки» попросту странно.
Ведь к мировым лидерам, как можно понять из динамики взаимодействия их друг с другом в разных форматах, полностью применима древняя вьетнамская притча о монахах.
В соответствии с ней, если за водой идет один монах, то он приносит два ведра воды в двух руках. Если за водой идут два монаха, то они вдвоем тоже приносят два ведра воды: каждый несет одно ведро в одной руке, потому что им тяжело. Если же за водой идут три монаха, то они вообще не доходят до источника.
Мысль о том, что монахов может быть двадцать, древним вьетнамским мудрецам просто не приходила в голову.
«Большая двадцатка», как и «Большая двойка», стала реакцией мирового сообщества на очевидную недееспособность «Большой восьмерки», которая в самом начале нынешнего глобального кризиса слишком наглядно оказалась не в состоянии даже адекватно обсудить вставшие перед мировой экономикой проблемы.
И это логично, ибо «Большая восьмерка» была всего лишь следующей реинкарнацией «Большой семерки» – экономического органа развитых стран Запада по согласованию их общей повестки дня для борьбы против Советского Союза.
Когда Советский Союз закончился и врага не стало, члены «Большой семерки» занялись глобальным урегулированием – просто потому, что нужно же чем-то заниматься, и всем к тому времени уже понравилось регулярно встречаться в хороших местах в приятной компании.
Россия стала членом «Большой восьмерки» совершенно гениальным способом в 1996 году. Нужно отдать должное тогдашним помощникам Ельцина: они придумали прекрасную схему. Россия как раз только стабилизировалась на самом дне либеральных реформ, экономически мы были мертвы, но наши переговорщики предложили Западу считать главной проблемой человечества мировую организованную преступность. «Большая семерка» согласилась – и тут же попала в ловушку: в самом деле, как можно обсуждать мировую организованную преступность без подвергнувшейся либеральным реформам России!
А с другой стороны, накануне выборов Ельцина в 1996 году Западу было крайне важно продемонстрировать российским либеральным реформаторам свою поддержку и благоволение. Это выражалось не только в финансировании, но и в символических актах – вроде включения России в состав прежней «Большой семерки».
И вот таким образом, даже не через задние ворота, а через форточку – как и положено либералам, ставящим свое будущее на карту обсуждения международной организованной преступности, – представители России туда влезли. А дальше уже экономика немного приподнялась, мы пережили кризис 1998 года и стали формально полноценным членом «Большой восьмерки», допущенным не только к обсуждению проблем преступности, но и ко всей повестке дня.
Впрочем, полноценным членом «Большой восьмерки» Россия так и не стала. Потому что реальную повестку дня готовит совещание министров финансов и руководителей центральных банков, а чтобы участвовать в этой работе, нужно быть, во-первых, достаточно влиятельным фактором глобальной экономики, на что Россия благодаря либеральным реформам претендовать не может, а во-вторых, профессионально разбираться в глобальных финансах. А ведь либеральных реформаторов можно обвинять в чем угодно, но не в профессионализме, в том числе и в этой, достаточно сложной сфере.
Думаю, что никто и никогда из наших крупных финансовых руководителей, кроме Виктора Владимировича Геращенко и Михаила Михайловича Задорнова, в подобного рода проблемах не разбирался. Ну, еще Александр Андреевич Хандруев, исполнявший обязанности председателя Центробанка буквально пару месяцев, понимал ситуацию в этой сфере. Остальных же ни в чем подобном заподозрить просто нельзя.
Их пару раз приглашали на эти совещания, потом поняли, что не надо так издеваться над людьми, и стали вместо них звать китайцев. И все стало нормально. «Большая восьмерка» – в принципе работоспособный, рациональный формат, просто для обеспечения ее эффективности надо убрать из нее Канаду, которая ничего не значит в глобальных финансовых вопросах, добавить Швейцарию и Китай, подумать, не добавлять ли туда Индию, – и тогда этот орган будет в принципе адекватно представлять мировую экономику и потому сможет стать работоспособным.
Это – «Большая десятка». Соответственно, в «Большой двадцатке» половина членов являются лишними по определению. Кроме того, совершенно непонятно, что там вообще делают международные финансовые организации. Ведь в них все относительно влиятельные страны уже представлены – зачем же нужно двойное представительство? Чтобы теперь еще и организационно превратить международную бюрократию, на самом деле ни в коей мере не отвечающую за последствия своих действий, в самостоятельную глобальную силу?
Кроме того, не стоит забывать, как именно возникла «Большая двадцатка». В 2008 году, когда стало ясно, что под угрозой сама мировая финансовая система, понадобилось срочно собрать лидеров ключевых стран, но, понятно, по объективному критерию. Самым логичным было бы просто раскрыть статистический справочник и выделить страны, которые до перехода глобального кризиса в открытую фазу обладали ВВП выше определенного уровня: при ВВП выше триллиона была бы «Большая дюжина», выше 0,8 трлн долл. была бы «джи-16», ну и т. д.
На «двадцатке» остановились не только потому, что это круглое число, которое легко запомнить и легко произнести. Для ее формирования взяли – похоже, что в в панике, – уже имеющееся объединение стран, может быть, даже вообще первое, которое пришло в голову. Только не смейтесь, это правда: на мировом уровне совершаются иногда феерически глупые вещи.
Вот мы, например, еще с советских времен привыкли ругать строителей, Коммунистическую партию Советского Союза и «лично дорогого Леонида Ильича» за бессовестное превышение смет. И, в общем, эта позиция вполне справедлива – если не вспоминать, что в самом центре Вашингтона стоит колоссальное здание, построенное вообще без сметы. Это здание Международного валютного фонда и Мирового банка – организаций, которые призваны следить за деньгами всего мира. Вот такой уровень интеллекта и контроля за деньгами на глобальном уровне.
Еще бы они таким образом здание Интерпола возвели!
Но возвращаемся к «Большой двадцатке». Это клуб должников и кредиторов по итогам кризиса 1997–1999 годов.
По степени разумности его формирование можно было бы сравнить с тем, как если бы люди начали совместно управлять своими финансами, объединившись потому, что десять лет назад одни из них давали в долг деньги другим. Потом должники как– то рассчитались с кредиторами, отношения сохранились – и вот в кризис про это вспомнили и решили совместно поуправлять финансами… при абсолютном различии как уровня доходов, так и моделей поведения.
На бытовом уровне это невозможно себе даже представить.
А на уровне глобальной политики именно так и происходит.
И вот, сформировав «Большую двадцатку» столь экзотическим образом, представители развитых стран с искренним изумлением обнаружили, что возлагавшиеся на нее надежды оказались напрасны: она не может работать.
