Елена Хаецкая - Как писать книги
Не убегут пирующие, не разбрасывайтесь, гражданин автор. Сосредоточьтесь на скандале.
Можно было показать сцену глазами перепуганной служанки, глазами «упитанного», глазами сидящего в машине героя. А если уж начал говорить «от автора» — то и говори дальше «от автора», не скачи, яко козел. Оппозиции ведь нет (простой человек увидел бы студентку, а влюбленный увидел фею)? Нет. Все предельно ясно.
Это очень простая вещь, но она далеко не всегда отслеживается авторами. И авторы сами не замечают, как необоснованно утяжеляют текст, сообщая, что такой-то герой увидел то-то. Всегда нужно ясно отдавать себе отчет: зачем тебе нужно показывать какую-либо сцену чьими-то глазами. Это стилистический прием, он должен быть оправдан, иначе все эти «взгляды» превращают текст в плохо пожеванный валенок.
Театр одного режиссера
Я уже рассказывала, как один разговор с мамой буквально подрезал мне крылья на много лет. Мама сказала, что писать можно только о том, что хорошо знаешь, что сам пережил.
Советская литература соцреализма как будто подтверждала этот тезис. Люди писали о школе, о заводах, о нудных семейных проблемах, о первой любви (тоже почему-то нудной). Писали о тихой гибели советской деревни. О рыбной ловле. О природе. Кому повезло — писали о войне. Но нам-то — «не досталось даже по пуле»! Что делать, как быть?
Повесть о безумных приключениях юной американки среди индейцев, написанная в девятом классе, имела грандиозный успех среди одноклассников, но я понимала, что это еще не литература. Чего-то не хватало.
Личного опыта.
Я с ужасом думала о том, каким он будет, мой личный опыт. Закончу факультет журналистики, пойду работать. Большой карьеры в журналистике не сделаю — женщина. В компартию вряд ли буду вступать. Значит, где-нибудь на заводе, в многотиражной газете. (И действительно работала года четыре потом). А через тридцать лет — пенсия и торжественно врученный по этому случаю радиоприемник с гравировкой «дорогому сослуживцу». Почему-то это «дорогому сослуживцу» меня страшно пугало. Вся жизнь расписана наперед…
И, как водится, аккурат то, чего я боялась, и не случилось. Случилось другое, чего я не боялась и даже не догадывалась, что такое может быть. И было хорошее и плохое, и оно совершенно не похоже было на мои ожидания.
Но так ведь у всех.
Вернемся к моей юношеской печали «не о чем писать, ведь я ничего не знаю».
И тут мне в руки попалась книжка Марии Кнебель «Искусство педагогики». Книга эта посвящена опыту преподавателя актерского мастерства. Как вышло, что я ее прочитала, — долгая история, скажу только, что одно время я была, хоть и косвенно, связана с одной театральной студией. В общем, я прочитала эту книжку.
И она перевернула все мое сознание.
Книга в доме есть, но нарочно не буду выписывать оттуда цитату. Перескажу, как помню.
Автор описывает занятия со студентами. Студенты — юные существа. В их жизни, понятно, еще ничего толком не случилось. А нужно показать этюд — мать оплакивает умершего ребенка. И одна девочка изумительно это сыграла. Педагог спрашивает: как тебе удалось? Она объясняет, что вспомнила, как очень давно сломалась ее любимая кукла (то ли собака погрызла, то ли мальчишки порвали, не помню). Она обратилась мыслями к тем своим чувствам и постаралась их передать.
Сейчас это все звучит просто. Можно сказать, например: «А что же сразу Станиславского не почитать было?» Ну вот просто так случилось, такая книга попалась, и глаза открылись на этом эпизоде.
Не обязательно потерять ребенка! Можно потерять куклу.
Не обязательно воевать на фронтах Второй мировой! Можно вспомнить другую историю, из своей жизни, когда речь шла о чем-то глобально важном, когда на кону были честь, свобода… Детство — время максимализма, время очень крупных, цельных чувств, время формирования понятий. Из детства можно брать очень сильные, резкие, однозначные эмоции.
Я очень хорошо помню, как сидела в лесу возле костра и так ясно понимала, что и в двенадцатом веке, и в робингудовской Англии точно так же сидели люди возле костров. Да, картошки у средневековых крестьян в Европе не было, но все остальное — лес, земля под ногами, небо над головой, огонь в темноте, — это все было такое же, и у меня, и у Робин Гуда…
С этих двух «открытий» началось мое свободное писательство. Я вдруг поняла, что мой личный опыт — огромен. И начала угадывать своих персонажей.
Меня иногда спрашивают, как я делаю своих героев живыми.
Да просто практически все они — это я. А я пока что живее всех живых.
У меня есть только один герой, о котором я практически ничего не знаю. Я называю его для себя «черный ящик»: вижу, что на входе, вижу, что на выходе, но понятия не имею, какая алхимия произошла в душе у этого человека. Это — Симон де Монфор. Он был не придуман и не угадан, он каким-то образом был мне «показан». Возможно, потому, что мне удалось «внедриться» в его окружение. Всеми остальными своими персонажами я в той или иной степени успела «побывать», со всеми нашла точку соприкосновения. Этот прием хорошо работает. Думаю, многие им пользуются, сознательно или бессознательно.
Если вы вставляете в текст какой-то эпизод, вами пережитый, — не вставляйте его в чистом, не видоизмененном виде. Кромсайте без жалости. Помните про «нос от трупа». Все должно быть видоизменено таким образом, чтобы подчинялось общему замыслу романа, все должно определяться образом героя и его мотивациями. Даже если вам безумно жаль расставаться с каким-то воспоминанием, не уродуйте с его помощью текст. Лучше пожертвовать собой, чем героем. Главное — понимать героя, его чувства, желания и мотивы. В вашем жизненном опыте, даже если вам восемнадцать лет, все это есть, если не событийно, то эмоционально. Событие менее важно, чем эмоция.
Естественно, лучше избегать оценок: «он почувствовал», «он ощутил», «его сердце разрывалось», «его душа переполнилась».
Есть замечательный, очень простой прием: описывать чувство через действие. Опять же, наверняка об этом вы слышали или читали. Я впервые прочитала о таком приеме в книге Чуковского «Люди и книги шестидесятых годов» (имеется в виду — 1860-х). Чуковский говорит о том, что Решетников был одним из первых, кто сознательно и постоянно пользовался таким приемом. И приводит цитату. Мальчик-сирота, маленький оборвыш, сидит среди расспрашивающих его господ. И вот один интересуется у нищего ребенка: как дошел он до жизни такой, где родители и т. п. Мальчик опустил голову и принялся усердно «завертывать» уголок платка. Все.
Если бы ребенок начал плакать, размазывать по лицу слезы и грязь, повествовать о своей несчастной доле, «мамка померла, папка пьет», — это не произвело бы такого впечатления на читателя. Но один только жест дает сразу всю картинку: застенчивость мальчика, невыразимость его горя, его темноту и там, в темноте, — страдание.
Поэтому пусть лучше для читателя персонаж будет эдаким «черным ящиком». Не пускайте его внутрь. Покажите, что на входе и что на выходе. Выводы читатель сделает сам.
И это будет еще один важный момент подключения читателя к тексту: он попытается взломать ваш «черный ящик». Очень хорошо, мы ведь этого и добиваемся.
Вдохновение
Наверное, пора заканчивать. О ремесле я могу говорить, читать и слушать бесконечно. Мне все интересно.
Мне интересно, как люди пишут. Чисто технически. От руки или сразу на компьютер. Некоторые диктуют, некоторые наговаривают на диктофон. Как видоизменяется текст от способа его физического создания. То, что написано от руки, — отличается ли оно своими свойствами от того, что сразу напечатано? Компьютер и пишущая машинка — сильно они различаются в плане влияния на текст? Надиктовка — она проще или труднее в исполнении?
До какой степени следует продумывать весь текст — от начала и до конца или же достаточно сочинить завязку и кульминацию, а все остальное нарастет само?
Слушать ли чужие советы?
Как вдохновляться? Чем вдохновляться? Из головы писать или из жизни?
Интересно, что большинство таких вопросов не имеют ожидаемого ответа. Иногда интервьюеры или читатели вообще спрашивают «не о том». Какой книгой вы больше всего гордитесь? Вообще не горжусь, и нет любимой — не может быть, не предусмотрено процессом. Откуда вы берете героев, из жизни или придумываете? Все беру из жизни и все придумываю, но придумываю, основываясь на жизненном опыте, впечатлениях — и чтении. Слушаю ли чужие советы? Всегда слушаю и всегда проверяю — правдой моего текста. Потому что я знаю, что в моем тексте я всегда права.
Еще я не рассказала о факторе Икс. Но это потому, что о нем невозможно рассказать. Он либо есть, либо его нет. Это называется талант. Читаешь Булгакова, например, видишь все его стилистические конструкции, отчетливо видишь — и каркасы, и скрытые за этими каркасами смыслы, — и буквально стонешь: ну как он это делает? Я ведь тоже могу — я ведь вижу, все вижу, могу каждую запятую, каждое слово оттрактовать… Ага, а написать вот так — не могу. «Потому что он ас, а вы у-два-с». Потому что это фактор Икс.
![Леонид Леонов - Живая память. Великая Отечественная: правда о войне. В 3-х томах. Том 3. [1944-1945]](/uploads/posts/books/275812/275812.jpg)
