Юрий Галенович - Россия и Китай в XX веке: граница
Это были практические и благотворные результаты переговоров.
Однако Мао Цзэдун, видя, к чему приходит дело, не допустил не только компромисса по принципиальным проблемам, но даже согласия по практическим вопросам. Мао Цзэдун использовал при этом антииностранные настроения в КНР и потакал им. Речь шла о традиционном недовольстве всеми окружающими странами, в том числе, и в данном случае особенно, — Россией. Речь также шла о предъявлении России претензий территориального характера, о том, чтобы попытаться поставить ее, хотя бы в собственном мнении, в положение вечно виноватой нации перед Китаем, в положение территориального должника Китая. Позиция Мао Цзэдуна, повторим, потакала временным национальным настроениям и эмоциям, но эта позиция явно шла во вред национальным интересам Китая, той же китайской нации.
Позиция Н. С. Хрущева отвечала в данном случае и настроениям, и нашим национальным интересам. Дело в том, что русские, как нация, никогда не допустят, чтобы им предъявляли ультиматум и они не сдадутся перед такого рода ультиматумами. В наше время нациям уже пора сожительствовать только мирно, и уж никак нельзя надеяться на то, что можно принудить Россию отдать миллионы квадратных километров территории.
Мао Цзэдун, возможно, понимал это и рассчитывал именно на такую реакцию Советского Союза, России. Следовательно, он заводил межгосударственные русско-китайские (советско-китайские) отношения в тупик, к вечному противостоянию России (СССР) и Китая (КНР), что было ему, в частности, необходимо по двум основным причинам: он хотел выглядеть национальным героем, защитником национальных настроений китайцев, патриотом в глазах китайского населения, тем самым укрепляя свой авторитет и власть в КПК-КНР, и, во-вторых, он хотел, чтобы в США, в остальном мире все страны в своей политике в отношении его Китая, в отношении КНР, исходили из того, что Китай является потенциальным военным врагом России (СССР).
Итак, во время консультаций 1964 г. обе стороны сделали позитивные шаги. Был приоткрыт путь к решению спорных вопросов. Однако Мао Цзэдун прекратил едва начавшееся движение по этому пути. (Не для того ли, чтобы как-то оправдаться перед Мао Цзэдуном, Цзэн Юнцюань и был вынужден сделать маневр с так называемой «Чжоукоудяньской договоренностью», чтобы можно было обвинить советскую делегацию в «отказе от собственной позиции» и под этим предлогом скомкать и сорвать дальнейшие переговоры?) В итоге обе нации, Россия (СССР) и Китай (КНР), остались в ситуации взаимного недоверия, нараставшей враждебности. При этом КНР двинулась дальше по открытому Мао Цзэдуном пути. Я имею в виду в особенности заявление Мао Цзэдуна делегации членов социалистической партии Японии в июле 1964 г. После этого Пекин пошел по пути моральной, а затем и материальной подготовки к военным столкновениям, «к пограничной войне», как это называл Чжоу Эньлай, против СССР и к тотальной войне против России в перспективе под лозунгами восстановления якобы попранной справедливости, возвращения исконных ханьских, или китайских, земель.
Что же касается Советского Союза, то он остался, особенно в связи с переменами в руководстве партии и страны в октябре 1964 г., в связи с уходом Н. С. Хрущева, в ситуации, когда в Кремле либо пытались уходить от мыслей о маоцзедуновском Китае, либо наивно и бездумно верили, что ничего особенного не произойдет и произойти не может, что все-таки наши страны остаются братскими, остаются классовыми союзниками и не могут быть военными врагами.
К сожалению, в руководстве КПСС-СССР не желали понимать или не были способны понять, что со стороны Мао Цзэдуна и его партии, его государства после консультаций 1964 г. и их неудачного окончания все быстрее зрела военная опасность для Советского Союза, все больше нарастала угроза применения китайцами оружия первыми на советско-китайской границе. Все попытки экспертов по Китаю в нашей стране в разных ведомствах сказать о том, что Мао Цзэдун открыл и в теории и на практике путь к применению оружия против СССР на советско-китайской границе, не принимались во внимание или встречались в штыки.
Так продолжалось до начала марта 1969 г., когда китайские военнослужащие, вполне очевидно, с одобрения Мао Цзэдуна сделали первые, причем подлые, выстрелы из засады по советским пограничникам, направлявшимся без оружия для в общем-то рутинного, с нашей точки зрения, обмена мнениями по вопросам, возникавшим на практике в районе прохождения линии границы. Об этих событиях я рассказываю в части III этой книги.
После того как китайцы убили советских пограничников, советская сторона была вынуждена применить оружие. Выстрелы гремели почти полгода на разных участках границы. Когда же ситуация стала представляться Пекину слишком опасной, а это случилось в августе 1969 г., когда отпор советских вооруженных сил в ответ на агрессивные вторжения китайских войск на советскую территорию стал решительным и молниеносным, в Пекине пришли к выводу о том, что советские военачальники получили разрешение Кремля отвечать на нападения, не связываясь предварительно с Москвой (а такое впечатление сложилось под воздействием реальной ситуации в одном из районов на западном участке границы, хотя на самом деле решения Кремля тут были ни при чем). Теперь Пекин сначала пошел на встречу глав правительств, А. Н. Косыгина и Чжоу Эньлая, 11 сентября 1969 г., состоявшуюся в здании пекинского аэропорта, а затем и на договоренность об организации в Пекине переговоров правительственных делегаций СССР и КНР, возглавлявшихся заместителями министров иностранных дел.
Существовало понимание, что в ходе новых переговоров будут обсуждаться все те же пограничные вопросы, вопросы о границе и территориях.
Так в октябре 1969 г. в Пекине в обстановке напряженного военного противостояния между СССР и КНР начались переговоры, рассказ о которых впереди.
1969–1970 годы 1969 год11 сентября 1969 г., через полгода после кровавых событий на острове Даманском, в Пекине, в здании аэропорта, состоялась встреча и беседа глав правительств СССР и КНР, председателя Совета Министров СССР Алексея Николаевича Косыгина и премьера Государственного Совета КНР Чжоу Эньлая. Это была своего рода встреча двух парламентеров на своеобразной нейтральной полосе в момент «передышки» — приостановления боевых действий.
А. Н. Косыгин не побывал в Пекине. В мире в то время вообще считалось, что СССР и КНР находятся в состоянии пограничной войны. Действительно, до этой встречи на протяжении нескольких месяцев, начиная с марта 1969 г., на различных участках границы гремели выстрелы, гибли люди. В СССР население испытало шок: оказалось, что Мао Цзэдун и его армия, его партия и государство были способны применить оружие, стрелять, вести войну против своего северного соседа, и общность социалистических и коммунистических воззрений и лозунгов обеих правивших в той и в другой стране коммунистических партий не была тому помехой. До минимума были свернуты и дипломатические отношения. В посольствах не было послов, остались только временные поверенные в делах. В советском посольстве в Пекине не было ни женщин, ни детей, дипломатический и технический состав был сокращен до минимума. И в целом отношения на уровне дипломатов были до предела враждебными, леденящими, а на границе неоднократно возникали бои.
Встреча А. Н. Косыгина и Чжоу Эньлая давала пусть небольшую, но надежду, перспективу выхода из создавшегося положения, а в дальнейшем и постепенной, пусть частичной и медленной, но нормализации двусторонних межгосударственных отношений. С точки зрения советской стороны в особенности, главным в то время было добиться прекращения огня и закрепления такого положения, при котором военные действия на границе не велись бы.
При беседе А. Н. Косыгина и Чжоу Эньлая присутствовал временный поверенный в делах СССР в КНР Алексей Иванович Елизаветин. Он, насколько это ему удалось, подробно записал содержание беседы. А. И. Елизаветин сделал это для себя; официальную запись беседы оформили работники ЦК КПСС, прилетавшие в Пекин вместе с А. Н. Косыгиным (кстати сказать, А. Н. Косыгина не сопровождал никто из сотрудников МИД СССР из Москвы). В дальнейшем А. И. Елизаветин обнаружил, что существуют расхождения между тем, что, судя по его записи, говорилось в беседе, и тем, что содержалось в официальной записи.
По собственному опыту, будучи участником встречи А. Н. Косыгина с Мао Цзэдуном в 1965 г., я могу попутно сказать, что А. Н. Косыгин, по-видимому, предпочитал, чтобы его беседы с китайскими руководителями не стенографировались профессиональными стенографистками. Думаю также, что Елизаветин постарался максимально подробно записать содержание этой беседы, хотя, возможно, ему не удалось сделать это с совершенной точностью. Во всяком случае, полагаю, что привести здесь записи А. И. Елизаветина совершенно необходимо. Он представил их в Институт Дальнего Востока в Москве, а затем они были напечатаны в журнале «Проблемы Дальнего Востока»[125]. Итак, вот что записал А. И. Елизаветин:
