М Алексеев - Ч Р Метьюрин и его Мельмот скиталец
Скажите, чем он возвратился?
Что нам представит он пока?
Чем ныне явится? Мельмотом,
Космополитом, патриотом,
Гарольдом, квакером, ханжой,
Иль маской щегольнет иной? {*}.
{* Ср. в черновиках "Путешествия Онегина":
Наскуча слыть или Мельмотом,
Проснулся раз он патриотом
Иль маской щеголять иной,
В Hotel de Londres, что на Морской.
(Акад., т. VI, с. 475-476).}
В одесские годы жизни поэта подобные маски литературных персонажей носили на своих лицах многие его современники и друзья, среди них, в частности, упомянутый выше А. Н. Раевский. С. Г. Волконский в письме к Пушкину (от 18 октября 1824 г.) прямо называл Раевского именем героя романа Метьюрина: "Посылаю я вам письмо от Мельмота... Неправильно вы сказали о Мельмоте, что он в природе ничего не благословлял; прежде я был с вами согласен, но по опыту знаю, что он имеет чувства дружбы, благородной и неизменной обстоятельствами". Именно на этой цитате из письма зиждилось утверждение читателей и исследователей Пушкина, что его стихотворение "Демон" (1823; под заглавием "Мой демон" напечатано в III части альманаха "Мнемозина", 1824) представляет собою тонкий психологический портрет А. Н. Раевского, "мельмотический" характер которого был разгадан и воспроизведен поэтом в стихах, привлекших к себе всеобщее внимание. В "злобном гении", о котором рассказывает это стихотворение, действительно есть черты, сближающие его с демоническим героем Метьюрина: ...какой-то злобный гений Он провиденье искушал;
Стал тайно навещать меня.
Печальны были наши встречи;
Его улыбка, чудный взгляд,
Его язвительные речи
Вливали в душу хладный яд.
Неистощимой клеветою
Он звал прекрасное мечтою,
Он вдохновенье презирал;
Не верил он любви, свободе;
На жизнь насмешливо глядел
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел... {*}
{* Вопрос о том, как рождалась тема "Демона" у Пушкина, выделяясь из неясных черновиков, освещен в статье: Медведева И. Пушкинская элегия 1820-х годов и "Демон". - В кн.: Пушкин. Временник Пушкинской комиссии, т. 6. М.-Л., 1941, с. 51-73.}
Очевидно, возражая против ходивших в публике слухов о возможностях личного применения этих стихов, Пушкин в особой заметке (писанной в 1825 г.), говоря о себе в третьем лице, писал, что "иные даже указывали на лицо, которое" Пушкин будто бы хотел изобразить в своем странном стихотворении. Кажется, они неправы, по крайней мере вижу я в "Демоне" цель иную, более нравственную". Опыт охлаждает сердце, открытое в его юные годы для прекрасного. "Мало-помалу вечные противоречия существенности рождают в нем сомнения, чувство [мучительное, но] непродолжительное. Оно исчезает, уничтожив навсегда лучшие надежды и поэтические предрассудки души. Недаром великий Гете называет вечного врага человечества духом отрицающим. И Пушкин не хотел ли в своем демоне олицетворить сей дух отрицания или сомнения? и в приятной картине начертал [отличительные признаки и] печальное влияние [одного] на нравствен нашего века" {Акад., т. XI, с. 30.}.
Все это отзвуки бесед и споров, возникавших вокруг Пушкина и его творчества в 1823-1824 гг., проблематика которых частично была связана с Метьюрином и его "Мельмотом", а затем обновлена и усложнена в середине 20-х годов воздействием "Фауста" Гете.
Характерно, что знакомство Пушкина с "Мельмотом Скитальцем" состоялось в Одессе, где служебным начальником поэта был известный своим англоманством М. С. Воронцов. В Одессе при Воронцове всегда находилось много англичан сменявшие друг друга врачи, негоцианты. Некоторые из них были людьми, не чуждыми литературе и искусству, состоявшими в переписке со своими английскими друзьями; библиотека Воронцова пополнялась новинками английской литературы, доставлявшимися в Одессу на кораблях, приходивших сюда непосредственно из Лондона. Именно это и обеспечило здесь "Мельмоту Скитальцу" в его первых английских и французских изданиях столь быстро возникшую и широкую популярность. Отметим также, что Пушкин хорошо знал одесских англичан той поры и с некоторыми из них был даже очень близок: одним из его собеседников, по словам самого поэта (в письме 1824 г., перлюстрированном московской полицией), был "англичанин, глухой философ, единственный умный афей [атеист], которого я еще встретил". Мы знаем сейчас, кто был этот англичанин, у которого Пушкин брал "уроки чистого афеизма": речь шла о домашнем враче Воронцовых с 1821 г. Вильяме Гутчинсоне, ученом и литераторе {Гроссман Л. П. Кто был "умный афей". - В кн.: Пушкин. Временник Пушкинской комиссии, т. 6. М.-Л., 1941, с. 414; Struve С. Marginalia Pushkiniana. Pushkin's "only intelligent atheist". - Modern Lang. Notes. 19-50, vol. LXV, N 5, p. 300-306. В 1820-1821 гг. В. Гутчинсон двумя изданиями выпустил в свет свое "Рассуждение 6 детоубийстве в отношении к физиологии и юриспруденции".}. По старой и совершенно произвольной традиции этого Гутчинсона называли "страстным поклонником", а впоследствии" даже другом П. Б. Шелли {Имя Шелли в связи с доктором-англичанином впервые произнес П. В. Анненков (А. С. Пушкин в Александровскую эпоху. СПб., 1874, с. 260).}, но атеист Гутчинсон в своих "уроках" Пушкину с тем же, если не с большим правом мог пользоваться примерами из "Мельмота" Метьюрина.
Отзвуки чтения этого романа в произведениях Пушкина отмечались в печати неоднократно; так, не один раз улавливалось критиками сходство ситуации, о которой повествуется на первых страницах "Мельмота Скитальца", с той, которая описана в начале "Евгения Онегина": племянник и единственный наследник богатого дяди спешит доехать к нему в карете, получив известие, что дядя находится при смерти {См.: например: Кулешов В. И. Литературные связи России и Западной Европы в XIX веке, с. 185-186 (в изложении "Мельмота Скитальца" допущен ряд неточностей и первое издание этого романа отнесено к 1818 г.); Альтман М. С. Литературные параллели. - В кн.: "Страницы истории русской литературы. М., 1971, с. 42.}. Отмечалось сходство умирающего дяди старого скряги со скупцами у Пушкина {В комментарии к "Скупому рыцарю" Д. П. Якубович напомнил старого Мельмота, этот "классический для своего времени образец комического скряги", с которым Пушкин встретился в романе Метьюрина, см.: Пушкин. Акад., т. VII, с. 513.}. Исследователями делались также более мелкие сопоставления отдельных фраз или даже словосочетаний в произведениях Пушкина и в "Мельмоте Скитальце" {Д. Д. Благой в своей книге "Творческий путь Пушкина (1826-1830)" (М., 1967, с. 485-486, 696) высказал догадку, что словосочетание "мыслить и страдать" в элегии Пушкина "Безумных лет угасшее веселье" заимствовано им из "Мельмота Скитальца" (в частности, по французскому переводу м-м Бежен, о котором у нас см. выше, с. 632). Г. М. Фридлендер справедливо возразил против этого допущения (см. его статью в сб.: Поэтический строй русской лирики. Л., 1973, с. 93). H. H. Петрунина сделала предположение, что, назвав А. Ф. Закревскую "беззаконной кометой" в стихотворении "Портрет" (1828), Пушкин будто бы повторил словосочетание, употребленное также в "Мельмоте Скитальце" Метьюрина (см.: Петрунина H. H., Фридлендер Г. М. Над страницами Пушкина. Л., 1974, с. 42-49); однако и эта догадка малоправдоподобна: этот образ был одним из поэтических клише в английской и русской поэзии 20-х годов.}; все эти сопоставления кажутся случайными и малоубедительными, что не исключает, однако, несомненного и долголетнего воздействия Метьюрина на Пушкина.
Наряду с Пушкиным с "Мельмотом Скитальцем" рано познакомились (скорей всего по французским переводам, еще до выхода первого русского издания) в семьях М. Ф. Орлова и П. А. Вяземского. Едва ли можно сомневаться в том, что В. Ф. Вяземская узнала "Мельмота" от Пушкина в Одессе, но что интерес ее к этому произведению продолжался и в более поздние годы, подтверждается письмами к Вяземским М. Ф. Орлова. Отвечая, по-видимому, на просьбу, М. Ф. Орлов писал П. А. Вяземскому 18 февраля 1828 г.: "Любезный друг, у меня дом переделывают и все книги в ящиках. Я буду разбирать библиотеку не прежде двух недель и тогда не забуду прислать "Мельмота"" {Литературное наследство, т. 60. М., 1956, с. 42.}. Ровно через месяц (18 марта 1828 г.) М. Ф. Орлов писал В. Ф. Вяземской по этому же поводу: "...я, наконец, нашел том "Мельмота". Посылаю его Вам. Это чудо, что мне удалось его поймать, и возможно, что это объясняется его дьявольской природой. Как вы находите этот шедевр по таланту и по дерзости? Ему недостает только оказаться Гете, чтобы заставить всю Германию поверить в привидения и всерьез. Это эпиграмма против литературных мнений Вашего мужа. Вы можете передать ее ему под Вашим именем" {Там же, с. 43-44.}. Очевидно, "Мельмот" в это время служил предметом споров и несогласий ближайших друзей Пушкина.
Сам П. А. Вяземский, как это видно из его "Записных книжек", знал и другие произведения Метьюрина, в частности романы: "Молодой ирландец" - по французскому переводу графини Моле, напечатанному Бальзаком в 1828 г. {Об этих французских изданиях двух романов Метьюрина, напечатанных в типографии Бальзака в Париже, см. выше, с. 605 и далее.}, и "Милезский вождь", изданный той же переводчицей в том же году, под заглавием "Коннал" - по имени его главного героя {Connal ou les Milesians, par Maturin, auteur de Melmoth le voyageur etc. Paris. 1828, 4 vols, in 12o.}; оба произведения нравились Вяземскому, и он сделал в своей книжке запись о полученных впечатлениях: хотя первый из этих ирландских романов Метьюрина "далеко отстоит от Мельмота", но автор кажется "удивительным поэтом в подробностях", "...не знаешь, что после чтения его остается в душе: впечатления, подобные впечатлениям вечерней зари, грозы великолепной, музыки таинственной" {Вяземский П. А. Записные книжки, с. 83; Вяземский П. А. Собр. соч., т. IV, с. 44. В одной из записей второй записной книжки П. А. Вяземского, в связи с поездкой его в с. Красное и Нижний Новгород: "Книги с собою: "Melmoth 6"" (Записные книжки, с. 408) - имеется в виду 6 томиков французского перевода Коэна 1821 г.}. Вяземский рекомендовал роман "Милезский вождь" А. И. Тургеневу, приводя цитату из него в письме от 4 сентября 1832 г. из Петербурга {См.: Переписка А. И. Тургенева с П. А. Вяземским. Пг., 1921, с. 105.}. И тот и другой могли заметить, что в истории Коннала есть сходство с судьбой Владимира Дубровского, рассказанной Пушкиным в его повести.
