Евгений Додолев - Дело Галины Брежневой. Бриллианты для принцессы
Через пару дней после выхода газеты в кабинете руководителя одного из молодежных журналов я случайно встретился с авторитетом совжурналистики — писателем и киносценаристом Евгением Рябчиковым, первым из пишущих журналистов выступившим на экране сталинского ТВ и сдававшим свои документальные ленты о космонавтах лично Хрущеву. Разговор, естественно, зашел и о публикации, и о самом Щелокове. Хозяин кабинета не без гордости продемонстрировал бережно хранимый спецталон к водительским правам, подписанный Николаем Анисимовичем. И с усмешками поведал, как почтительно реагируют «гаишники» на факсимиле своего бывшего шефа, действительно сумевшего много сделать — пусть и за счет других сфер, что у нас принято величать народным хозяйством, — для многочисленной армии своих подчиненных, среди которых были (как, само собой, во всякие времена) и герои, и подонки. «Он умел ладить с людьми».
Я заметил, что гораздо чаще — даже от нервных и придирчивых журналистов — можно услышать о Щелокове теплые ностальгические славные слова (раскрашенные тем же рассеянным, словно воскресное солнце, пробивающееся в летнюю спальню, чувством, что и прокуренные вздохи-воспоминания о продававшемся в редакционных буфетах пиве), чем сердитые обличения и строгий пересчет его воровских грехов. «Он умел ладить». А с журналистами — так в особенности. Он тщательно следил за прессой, спецсекретарь подбирал ему все заметные публикации и метил особыми аннотациями. В беседе с газетчиком министр легко мог вспомнить несколько его наиболее заметных работ, а польстить журналисту круче вряд ли возможно.
Рябчиков вспомнил, как однажды в Центральном доме литераторов (где Щелоков, кстати, мог появиться тихо, в штатском, послушать — на заранее отведенных местах — интересующее его выступление и после перерыва так же смирно исчезнуть вместе с адъютантом-красавцем) на банкете после торжественного вручения винтовок с оптическим прицелом Федору Абрамову и Юлиану Семенову обаятельный, но при этом неюбилейно резонный министр, обратив внимание, что старинный и популярный очеркист не пригубил и глотка, подошел, взяв под локоть, пошутил:
— Пройдемте.
И, отведя в сторонку, полюбопытствовал:
— Евгений Иванович, отчего не желаете выпить за альянс Союза писателей и нашего ведомства? — Улыбка ослепительна, как трюк каратиста, но глаза прохладны, словно ЭВМ.
— Да что вы, Николай Анисимович. Просто я за рулем, не хочу нарушать, — ответно разулыбался журналист.
— Всего и делов? — вскинул красивые брови Щелоков. И, гибким подхватом сняв с подноса игристый бокал, протянул Рябчикову с симпатичнейшей улыбкой:
— Пейте спокойно, — и тут же энергично пояснил: — Мое ведомство, значит, и проблемы мои.
Когда вечер, спотыкаясь о полночную отметку, финишировал, Рябчиков вновь вспомнил о своих водительских обязанностях. И правах. Щелоков давно уже уехал, и поэтому мастер пера не без трепета зашагал к оставленной на Герцена «тачке». Подходя, изумленно увидел, что в салоне кто-то хозяйничает — свет включен. Оба офицера ГАИ оказались сверхпредупредительны. Один плавно открыл дверцу, пригласив владельца автомобиля на заднее сиденье. Другой, вежливо попросив ключи (каким способом они открыли машину, Рябчикова, ясно, в тот момент не интересовало), столь же плавно тронул с места. При ритмичном, как Октябрьский парад, развороте к машине журналиста пристроились еще две — с мигалками. Доехали до дома под победный гимн сирен. Через пять минут после того, как за Евгением Ивановичем закрылась дверь квартиры, раздался напоминающий звонок: Щелоков интересовался, как известный очеркист себя чувствует, все ли, мол, благополучно с машиной. «Умел ладить».
1989. Интервью Прищепы
Резко обозначились правые и левые. Пока в литературной среде. Печатают уже и Солженицына. Страна выбирает депутатов на первый съезд Советов. Борьба, трагедии и победы предвыборной кампании рождают надежды на улучшение. Трансляцию съезда смотрят все с утра до ночи. Падает производительность труда. Мы взглянули на себя, на своих представителей в Кремле и поняли, какие мы разные. Национальный взрыв возникает незаметно, но стремительно. Апрельская трагедия в Тбилиси. Но есть и радости — выведены все войска из Афганистана. Центр общественного внимания перемещается в экономическую область. Бастуют шахтеры. Страна напряжена как никогда. Еще один синдром — экстрасенсы. События в Восточной Европе заставляют нас задуматься. Так мы не можем, но как мы хотим? II съезд. Люди устали. Они запутались и не верят. Они не хотят говорить о политике, они не хотят спорить о будущем. Еще одна надежда — предстоящие выборы в местные и республиканские Советы. Предвестницей тяжелых потрясений становится смерть Андрея Сахарова.
В одном из июльских номеров еженедельника «Аргументы и факты» опубликовано интервью с работником Главной военной прокуратуры В. Прищепой, которое называлось «Законность и целесообразность» — о процессе над Чурбановым:
«Во вводной части приговора оказался «забыт» подсудимый, бывший начальник УВД Хорезмского облисполкома генерал-майор милиции Сабиров. Данными о его личности суд незаконно дополнил приговор через десять дней после его вступления в силу. Причем в заседании без участия подсудимого и защитника. Эти и другие отступления от требований закона не позволяют считать решения по делу образцовыми, как это, увы, полагают многие авторитетные юристы, не изучившие материалы. Несмотря на естественные рабочие споры, в главном наше мнение было единодушным: надо, безусловно, вносить протест, что в данном случае является полномочием Генерального прокурора. 30 декабря 1989 года истекает годичный срок пересмотра судебного решения в сторону, усугубляющую положение затронутых им людей. По моему мнению, необоснованно оправданные по некоторым эпизодам лица окончательно уйдут от ответственности. Осужденный Сабиров выйдет на свободу, а «чурбановские» тенденции проявятся и в других судах. Все это может осложнить борьбу со взяточничеством, а значит, и с организованной преступностью. Избежать повторного громоздкого слушания этого дела по соображениям целесообразности не значит упростить ситуацию, наоборот. Раз уж мы строим правовое государство, то законность должна быть превыше всего».
1990. Апелляция Галины Брежневой
Галина Леонидовна подала апелляцию по уголовному делу своего мужа Чурбанова. Состоялся суд, который постановил вернуть ей описанное для конфискации имущество: Брежнева-Милаева сумела доказать, что большая часть имущества либо принадлежала ей до брака, либо является наследством отца. Ей был возвращен конфискованный «мерс», она получила обратно антикварную мебель, люстры, коллекции оружия и чучел животных, денежный вклад на сумму 65 тысяч и дачу за 64 тысячи.
* * *Персональный пенсионер союзного значения Гейдар Алиев 21 января собрал в постоянном представительстве Азербайджанской ССР пресс-конференцию, на которой обвинил Горбачева в нарушении Конституции. 4 февраля в «Правде» опубликован наезд доктора медицинских наук В. Эфендиева под названием «Алиевщина, или Плач по «сладкому» времени». 9 февраля Гейдар Алирза оглы Алиев дал интервью Washington Post, в котором процитировал телеграмму Эфендиева, утверждавшего, что эта статья в органе ЦК КПСС «является вымыслом и клеветой, под которой я никогда не подписывался».
1990. Зона № 13
К Юлиану Семенову обратился кинодокументалист Марк Авербух и попросил совета: он работал тогда над фильмом о спецзоне для ментов. Юлиан Семенович познакомил меня с кинематографистом и поручил мне помочь съемочной группе и заодно сделать репортаж для нашей газеты «Совершенно секретно» из колонии, где сидел Чурбанов. Я отправился туда вместе с фотокором. Публикую сокращенную версию того репортажа (полностью материал был опубликован в июльском номере «Совсека» за 1990 год).
«И все-таки зона эта особая (не путать с зоной особого режима). Не только потому, что в исколотом проволокой четырехугольнике производственных цехов заключены экс-генералы и бывшие секретари республиканских ЦК. Не только потому, что в сырой и неуютно-просторной столовой жуют горький хлеб несвободы бывший брежневский секретарь Геннадий Данилович Бровин и самый, бесспорно, знаменитый арестант Юрий Михайлович Чурбанов. И не только потому, что эти двое, так же как и прочие сильные (в недавнем прошлом) мира сего, ежеутренне бредут на унизительные для их прежнего кастового статуса работы в уныло-черных робах, без белоснежных сорочек и дубовых петлиц. Не только.
От железнодорожного вокзала, где в ресторанном меню не осталось даже воспоминаний о знаменитых уральских пельменях, и расположенной напротив лучшей нижнетагильской гостиницы «Тагил», ресторан которой славен мрачными рэкетирскими тусовками, — пять минут на любом трамвае до какой-то кривоватой остановки со скромным и будничным названием «Автохозяйство». На немалой территории соседнего хозяйства, известного как «Исправительно-трудовая колония (ИТК) № 13 Тагильского куста», расположены сразу два иерархически полярных «ресторана». Однако ни в новенькой столовой для властвующих здесь офицеров, ни тем более в скучной лагерной едальне нет тех желанных яств, к которым привыкли вельможные арестанты. То, что первый заместитель Щелокова и второй зять Брежнева пьет тут коньячок и беззаботно парится в здешней баньке, — неправда. В лагерном ларьке самым поражающим воображение деликатесом оказалась сушеная рыба, лишь наплывом продуктовой мании величия обязанная гордому товарному ярлыку с завораживающей надписью-призывом «вобла». А сауна при банно-прачечном комбинате пока лишь строится (и отнюдь, похоже, не со скоростью тортоподобных дач бессмертной номенклатуры).
