Джульетто Кьеза - Русская рулетка
Внизу на центральной площади видны вспышки, через 4 секунды доносится грохот взрывов. Ракетный обстрел президентского дворца и здания парламента продолжается до самого вечера с варварской методичностью. Тот, кто отдал приказ стрелять по ним, видимо, хочет сравнять их с землей. Пытаюсь представить, сколько же потребуется средств, чтобы восстановить город, от которого осталось только воспоминание. Да и можно ли вообще его восстановить? Вспоминаю из школьных учебников по истории о тех городах, которые древние завоеватели разрушали до основания; в конце XX века это повторяется на моих глазах. То, что я вижу, — варварство, пришедшее из глубины веков. Я мог бы сказать неевропейское, если бы не помнил, что Европа, глядя на Чечню, молчит. Если бы не помнил октябрь 1993 года, когда Ельцин расстрелял Верховный Совет Российской Федерации и ни одно правительство из стран Европы не выступило с протестом или осуждением. «Ельцин говорит, что мы — часть России, но готов стереть нас с лица земли. Тебе не кажется, что одно противоречит другому? — спрашивает Асланбек. Ему двадцать лет, у него на плече висит новенький гранатомет. — Они хотят, чтобы мы танцевали «калинку», а мы умеем танцевать только лезгинку. Вот наш национальный танец (он делает танцевальное движение, которое сразу подхватывают другие). Мы не считаем, что он лучше, но это наш танец». Не знаю в какой «цивилизованной» европейской стране найдется двадцатилетний парень, способный дать такое точное политическое определение. Ощущаешь невероятную атмосферу происходящего, где на каждом шагу встречаются жизнь и смерть, смех и плач, радость и горе, страх и мужество. Не знаю, готовят ли русские третье наступление после двух предыдущих, захлебнувшихся в крови. Но мне кажется, что атакующие испытывают страх в тысячу раз больший, чем обороняющиеся.
В расположенном на первом этаже одного из домов кафе, где когда-то стояли игровые автоматы, при свете свечи мы обсуждаем с группой чеченцев то, что ждет их в будущем: что они будут делать после победы и какой станет независимая Чечня. Мнения самые разные, высказывания в большинстве своем очень наивные. Почти все уверены, что многие страны, в первую очередь мусульманские, скоро признают независимость Чечни. Пытаюсь объяснить малую вероятность этого, поскольку Ельцин — любимчик Запада и что многие на Западе не знают даже, где находится Чечня, их не интересует ее судьба. Меня слушают с недоумением, ни на минуту не сомневаясь в своей правоте. «Скажи-ка мне, — говорит один парень. — Италия — член НАТО?» — «Да». — «А мы, когда станем независимыми, сможем тоже вступить в НАТО. Тогда те, там. внизу, — он указывает на юг, где проходит линия фронта, но имеет в виду тех, кто пришел с севера, — должны будут трижды подумать перед тем, как посылать нам свои «гостинцы». Я не знаю, что ему ответить.
Единственное, что для них абсолютно бесспорно, — так это уверенность в их победе. «Нам некуда идти, мы на своей земле. А ее легко защищать, потому что это все равно что наша жизнь». Кто знает, будет ли именно так, как они считают. Мне кажется, что война отбросила их на несколько веков назад, когда корни, связь с родной землей были гораздо глубже. Нам, «цивилизованным» людям, видимо, это трудно понять. Грозный может быть разрушен до основания, что и делает полководец Ельцин, но с каждым днем пролитая напрасно кровь русских и чеченцев заполняет кремлевские дворцы и разъедает их фундамент. В море этой крови терпит крушение Россия.
Глава 12
КИТАЙСКАЯ ПЕРЕМЕННАЯ
Летом 1999 года эпоха Ельцина приблизилась к закату, несмотря на все отчаянные попытки «семьи» продлить ее, несмотря на звериную жизнестойкость ее главного героя и его стремление избираться и переизбираться до конца времен, несмотря на отсутствие устраивающей Америку альтернативы. Эта эпоха, возможно, имела шанс продолжиться, если бы не возраст Ельцина и его характер. Пройдет еще несколько лет, и, как бы ни развивались события, всем станет ясно, какой близорукой и глупой была политика Билла, сделавшего ставку на Ельцина, — слишком недалек этот относительно молодой человек, чтобы стоять во главе единственной мировой державы, да еще в тот деликатный момент, когда она осознала себя таковой.
Между тем, когда Америка праздновала свою победу над Европой, скрыв ее под маской победы над Югославией, — победу, которую проглядели крупнейшие западные средства информации, целиком поглощенные восторгами по поводу успешных бомбардировок белградского радио и телевидения, Москву посетила необычная и очень важная китайская делегация. И по продолжительности (10 дней) и по составу она не имела прецедентов: ее возглавлял заместитель председателя Главного военного совета Чанг Ваньян. Принималась она по первому разряду — и премьером Сергеем Степашиным, и секретарем Совета безопасности (будущим премьером) Владимиром Путиным, и министром обороны маршалом Игорем Сергеевым. Этот визит готовился давно, еще с тех пор. когда в Белом доме на берегу реки Москвы сидел Евгений Примаков, пытавшийся реанимировать один из последних проектов Горбачева — проект «стратегического треугольника» Москва — Пекин — Дели. Мы еще вернемся к этому «треугольнику», сейчас же нужно подчеркнуть, что этот визит старательно рекламировался обеими сторонами. Шуму было много, но. спрашивается, было ли дело? Иными словами, обозначил ли визит военной делегации реальное сближение двух столиц? И какое значение будет иметь «ось» Россия — Китай, если в создании ее действительно заинтересованы обе стороны или хотя бы одна?
Нужно отличать пропагандистские ходы, порожденные конъюнктурой момента, от долгосрочных планов и стратегических расчетов (если они имеются). Как в России, так и в Китае к середине 1999 года эти три фактора до конца не определились. И намерения Москвы касательно каждого из них, разумеется, отличались от намерений Пекина. И тем не менее не подлежит сомнению, что война НАТО с Югославией серьезно сказалась на сближении подходов к ситуации обеих стран. «Мы предупреждаем наших коллег из Североатлантического блока, что одним из глобальных последствий расширения НАТО и операции в Югославии станет быстрое возвращение к биполярному мировому устройству» (Известия. 1999. 9 июня). Эти резкие слова генерал-полковника Леонида Ивашова сказаны не впустую, они свидетельствуют о том, что в российских военных верхах расширение НАТО на восток и война в Югославии рассматриваются как две стадии единого процесса. Процесса, который будет иметь продолжение. А что значит возвращение к биполярной системе? Снова Вашингтон против Москвы, а Москва против Вашингтона? Вряд ли Ивашов и его российские коллеги питают подобные иллюзии. Они понимают, что Россия больше не в состоянии выдерживать такую конфронтацию, даже при желании. Значит, они имеют в виду ось Пекин — Москва, которую можно противопоставить Вашингтону, если тот продолжит идти тем же путем. Это явно не кремлевский план, более того, это план, который Кремлю, где правят квислинги, Кремлю «демократов» и олигархов, решительно не по нутру, но который может быть быстро принят к исполнению, если в Москве произойдет смена режима.
В Пекине настроение умов меняется более медленно. Китай еще придерживается той осторожности, к которой приучил его Дэн Сяопин. Вступление Китая на мировую сцену в качестве сверхдержавы специально откладывается. Оно планируется как результат мощной экономической экспансии, без стратегических претензий, в виде утверждения национальных китайских интересов (возвращение Гонконга и Макао, в перспективе — присоединение Тайваня) и возрастания китайского влияния во всем регионе. Никаких поспешных шагов, никакого рискованного продвижения вперед. Китайцы, как великие шахматисты, хорошо представляют себе чего стоит терпение, как оно ценно. Они знают, что (как сказано в «Шахматном короле» Аченга) «не надо торопиться в дебюте, ибо спешка ведет к поражению», знают, что «мягкость не означает слабость, мягкость — это умение сдерживать себя, ждать, терпеть», знают, что такое принцип «недействия». Но разумеется, если другие торопятся, то этого игнорировать нельзя. И если Китай не хочет задохнуться в объятиях Америки, он должен искать союзников, поскольку в одиночку ей противостоять невозможно. Правда, с точки зрения Китая, всемогущество Соединенных Штатов не столь несомненно, как иногда представляется. Тем более, что Китай мог в наше время оценить не только силу, но и слабость Вашингтона.
Китай сегодня — это меха американского преуспевания. Он как бы уравновешивает мировую экономику и поэтому необходим Америке, что она и продемонстрировала в 1998 году, когда Клинтон прибыл в Пекин во главе экономической делегации и уговаривал китайских вождей не девальвировать юань. Он в этом преуспел, хотя и не без некоторых уступок со своей стороны. Для всех это стало глотком свежего воздуха: если бы Китай пошел на девальвацию, то. по всей вероятности, мировой финансовый кризис превратился бы в шквал, с которым не мог бы справиться никто, в том числе сами Соединенные Штаты. Таким образом, наследники Дэна прекрасно знают, какими обязательствами обставлена их дорога к «рыночному социализму», но при этом видят, что и Соединенные Штаты не обходятся без обязательств. Поэтому их не особенно тревожат угрозы, которые иногда раздаются в их адрес, и совершенно не смущают кампании по защите прав человека, которые проводит время от времени Запад. В 1989 году, перед событиями на площади Тяньаньмэнь, американские инвестиции в Китае немного превышали 300 млн. долларов. Спустя менее чем десятилетие, в 1997 году, накануне финансового кризиса, который усмирил всех азиатских тигров, они достигли 25 млрд. долларов, увеличившись в 500 раз! И что там права человека! Производство в Китае обходится американским корпорациям в 20 раз дешевле, чем и Европе или США, и их годовой экспорт в Америку превышает 70 млрд. долларов. Отсюда следуют два существенных вывода: низкооплачиваемая китайская рабочая сила сбивает стоимость рабочей силы в Америке и во всем мире, а американский торговый баланс находится все в большем дефиците по сравнению с китайским.
