Борис Парамонов - Русские Вопросы 1997-2005 (Программа радио Свобода)
Можно также вспомнить, добавлю от себя, не только Хрущева, но и Гамлета, о котором умный царедворец Полоний сказал: в его безумии есть метод.
Недавнее решение Ельцина уволить Черномырдина и заменить едва ли не всю правительственную команду, пишет далее Майкл Спектер, в конечно счете может оказаться правильным решением: Черномырдин - не тот человек, который должен стоять во главе правительства в такой период. Но неясны мотивы этого решения у самого Ельцина: то ли он действительно хочет создать правительство реформаторов, то ли он увидел в Черномырдине опасного политического соперника. Последний вариант, кстати, работает на мысль, что Ельцин не думает отказываться от власти, когда кончится второй срок его президентства.
В заключение своей статьи Майкл Спектер пишет:
Пока Конституционный суд будет решать вопрос о легитимности его притязаний на третий срок, Ельцин без дела сидеть не будет. Недавно он употребил всю свою политическую изворотливость, отчаяние своих граждан и вечный страх Запада перед тем, что Россия без него окажется неуправляемой, для того, чтобы выторговать у МВФ еще 17 миллиардов. Но Россия нуждается не в займах - она нуждается в лидере, обладающем волей провести подлинные реформы. Достаточно скоро и эти миллиарды иссякнут. Ельцин снова сядет на мель, и снова запросит помощи. Это заставит россиян еще горше задуматься о статусе их страны. И тогда он снова будет убеждать их не беспокоиться, уверять, что он сможет сделать что угодно со слабыми западными лидерами и что в конце концов Россия опять будет сильнее всех.
Но что будет с самим Ельциным - человеком, претендующим войти в мировую историю, если в конечном счете он не преуспеет в своей политике? Что напишет о нем на своих скрижалях эта самая мировая история? Избавить страну от коммунизма - это звучит неплохо. Но отдать ее после этого банде хищных разбойников - звучит совсем по-другому.
Это была статья "Мой Борис", опубликованная бывшим корреспондентом Нью-Йорк Таймс в Москве Майклом Спектером в номере газеты от 26 июля. Прежде чем приступить к обсуждению статьи и всего с ней связанного, сделаем музыкальный перерыв.
В той же Нью-Йорк Таймс накануне, 26 июля, была опубликована другая статья о России, написанная пришедшим на смену Спектеру Майклом Уайнсом. Она называлась "На запруженных улицах автомобили ездят по тротуарам". Это о траффике в нынешней Москве. В 82-м году в Москве было 320 тысяч автомобилей личного пользования, сейчас - два с половиной миллиона: одна машина на трех человек. Такому факту надо вроде бы радоваться, ведь рост числа личных автомобилей свидетельствует, принято думать, о росте благосостояния граждан. Статья Уайнса, однако, о другом: о диких нравах московских автовладельцев. Не буду перечислять все описанные им трюки, тем более, что в Москве их знают и без меня, отмечу только одну деталь. Если раньше по московским улицам перли на предельной скорости и не обращая внимания на знаки только правительственные машины, то теперь это делают все. Любой автовладелец чувствует себя бесконтрольным начальником.
Это драгоценная деталь, конечно. Прежде всего она напоминает притчу из популярного романа: как Адам Козлевич совратил целый город, организовав в нем автоизвоз. Жители города не могли представить, как можно пользоваться автомобилем, не вдаваясь при этом в разврат и растрату государственных средств. Здесь дана модель, по которой развернулись российские реформы. Но вот что еще важнее, по-моему. Российская приватизация пошла с устрашающим успехом - приватизация во всех возможных смыслах. При этом имеет место приватизация власти, приватизация насилия. Это и называется джунгли, по-другому. Русская власть не сумела сохранить себя, власти как общенационального института нет. Власть берет всякий, у кого есть сила или деньги. Из этого положения возможны, кажется, только два выхода, альтернатива очень жесткая: или полный распад страны, или новая диктатура (в которую, кстати, не очень верится).
Вот то поистине новое, что наблюдается в России: не столько демократия и свобода в ней, сколько отсутствие легальной, легитимной власти в национальном, государственном масштабе. Таков на нынешний момент итог семилетнего постсоветского движения. Перемена, безусловно, радикальная, хотя и неясно, во благо ли.
Что же осталось прежнего в России? Люди.
Естественно, я говорю о нравах и обычаях, а не о конкретных персонажах. Но подчас и персонажи те же самые на первом плане сидят. С чувством понятного волнения я узнал в нынешнем председателе Совета Федерации - президенте Сената, так сказать, - давно известного в стране и за ее пределами Егора Строева. Ведь это он, в бытность свою первым секретарем то ли Курского, то ли Орловского обкома, стал героем нашумевшей статьи в тогдашнем перестроечном боевом "Огоньке". Статья называлась "Стая". Хорошее название. Но я сейчас не о Строеве персонально хочу говорить, а другая деталь из той статьи вспомнилась: один из обиженных им подручных написал на него слезницу - в стихах! Эти стихи были выдержаны в самом что ни на есть чистейшем народном жанре раёшника. И такой пахнуло Русью от этого сюжета, таким царем Михаилом Федоровичем, что подумалось тогда: да, действительно, с корнем ребята выкорчевывают проклятое прошлое. Но вот прошло десять вроде бы лет, и что же мы видим? Герой перестройки Коротич в провинциальных американских университетах сидит на грантах (сегодня дали, а завтра и не дадут), а разоблаченный им Строев - чуть ли не второй человек в государстве. Бродский в Мичигане, Лернер в Магадане, только наоборот: Мичиган для Коротича - Магадан.
А куда же делся тот поэт? А никуда не делся. Его бессмертная зародышевая плазма ныне явилась мне в форме краснодарского губернатора Кондратенко. Цитирую его беседу с журналистами "Комсомольской правды", номер от 18 июня сего года:
Как-то Константин Затулин собрал комитет по делам СНГ. Он пригласил всех гекачепистов, а также их жертвы, Горбачева в том числе. Я сел с двумя нашими дивчинами-депутатами - Ниной Зацепиной и Надей Веремейко с Новопокровки. Сидим, значит, и вдруг сзади меня Горбачев плюхается. Я говорю дивчинам: "Уходим отсюда, а то по телевидению народ увидит, что я близ Горбачева сижу, что обо мне подумают?!" А Горбачева там уже кто-то терзает вопросами. И вдруг он, Горбачев, цап меня сзади за плечо: "А вот, - говорит, - кубанцы нас и рассудят!" У меня со зла аж голос задеревенел, говорю: "Это с каких же пор я тебе приятелем стал? Ты же, говорю, нас, русских, предал, как последний фраер, ты же, говорю, в смоле кипеть будешь за всё, что ты с нами сделал! Моли, говорю, Бога, что не один на один с тобой встретились!" Он, конечно, не ожидал, у него челюсть заелозила, воздух глотает, а сказать ничего не может. А у меня на душе так тепло стало, думаю: "Хорошо, что при жизни в глаза высказал, а не после смерти".
Я бы был последним педантом, или, как говорит губернатор Кондратенко, последним фраером, если б не увидел в этом человеке определенного обаяния. И не только в нем, но вообще в этого типа людях, то есть в русских. Это ведь действительно поэты. Но главный на сегодня русский поэт встретился мне на страницах "Московского Комсомольца" в номере от того же 18 июня. Это председатель думской комиссии по выборам Александр Салий, совершенно всерьез утверждающий, что Ельцина подменили во время операции на сердце, и пославший по этому поводу запрос, на думском бланке, в Генеральную Прокуратуру. Это же Миргород! Бумагу думскую, надо полагать, свинья сожрала. С одним только не соглашаешься у Гоголя: с такими людьми никак нельзя соскучиться.
Герой российской реформы Егор Гайдар в свое время произнес фразу, наполнившую надеждой сердца всех либеральных доброжелателей России. Он сказал, что реформу можно провести с тем наличным человеческим материалом, который есть в стране и никуда не убывал, ибо важны не театральное помещение и не состав труппы, а сценарий пьесы. Он и предложил новый сценарий, более того, запустил его в дело, поставил на сцене. Результат у всех на глазах. И ведь нельзя сказать, что сценарий неверный - он единственно возможный; тем более нельзя говорить, что люди попросту плохи. Русские - глубоко и разносторонне талантливый народ. Я бы сказал, слишком талантливый. Просто они и модели новой жизни располагаются в разных онтологических плоскостях, - как говорят сейчас в Москве, глубоко параллельны. Остается вроде надежда на всеисцеляющее время, только возникает при этом вопрос: а много ли этого времени осталось?
В заключение опять надо вспомнить популярный роман, из которого я почерпнул второй титул нынешней передачи. В "Двенадцати стульях" есть такая фраза: "В комнате стояло зловоние, распространяемое новыми валенками дворника. Старые валенки, валявшиеся в углу у печки, воздуха тоже не озонировали". Как все помнят, в этой дворницкой у Тихона произошла встреча охотников за бриллиантами бывшего предводителя дворянства Ипполита Матвеича Воробьянинова и Остапа Бендера. Остап называл своего партнера предводителем команчей, а однажды представил его дуракам в качестве отца русской демократии. Надо ли объяснять, кто есть кто в сегодняшнем российском раскладе: кто исполняет роль предводителя команчей, а кто сегодня Остап Бендер? Что же касается до Тихона, то он олицетворяет собой - тоже известно кого.
