Андрей Антипов - Лев Рохлин: Жизнь и смерть генерала.
Впрочем, быть может, за эту способность, за это вечное стремление, за самоотдачу он и ценил женщину, разделившую его нелегкую судьбу.
"Сердце она посадит окончательно", - думал он. Но не мог запретить ей то, что запрещал себе. У них все было поделено: он был умом и волей семьи, а она ее душой и сердцем. И чем более сильным ему приходилось быть, тем тревожнее билось сердце.
Поздно вечером 31 декабря, когда весь литературный и политический бомонд веселился на московских и петербургских подмостках, демонстрируя тонкость вкуса и остроту языка, Рохлин позвонил жене.
- Молитесь за нас, - только и сказал. Связь прервалась. Войска пошли на штурм Грозного. Смотреть новогоднее шоу было невозможно. Она молилась...
Вернувшись в Волгоград, он чуть ли не каждый день будет начинать с вызова врачей на помощь жене.
ПОСЛЕДНЕЕ УСИЛИЕ
После оставления президентского дворца дудаевцы объявили второй рубеж обороны - площадь Минутка.
- Когда меня спросили, какая нужна помощь для взятия этого рубежа, - рассказывает Рохлин, - я сказал, что помощь не нужна. Но условие одно: после этого корпус должен быть выведен из Чечни. Министр обороны обещал, что сделает это.
Рохлин чувствовал, что его бойцы и командиры отдали все, что могли. Офицеры 33-го полка, которому 21 января была поставлена задача захватить Дом печати, заявили, что это последняя операция, которую они проведут. И больше не сделают шага. Операцию по захвату Дома печати они провели блестяще.
Но с тем, что перенесли его гвардейцы в те дни, когда остались один на один с многократно превосходящими силами противника, приходилось считаться, несмотря на то, что общее настроение людей после взятия дворца изменилось к лучшему.
- Да и сам я был на грани... - продолжает генерал. - Ведь все, что пережили солдаты и офицеры, я пережил вместе с ними.
Кроме того, Рохлин болел. Его донимал грипп. Он хрипел, горло саднило, и ему приходилось говорить так, чтобы не сорвать голос. Это, кстати, видно и в кадрах телевизионной хроники, которые снимали журналисты.
Но генерал не спешил. Он не собирался терять людей, бросая войска на штурм Минутки.
- Я начал имитацию подготовки атаки, - рассказывает Рохлин. - Мы дошли до трамвайного парка. И 30-го января заняли его. Но позиции там оказались неудачными. И я приказал отступить...
Это было первое отступление войск, которыми командовал Рохлин в Чечне. Поэтому эффект был удивительным.
Боевики пришли в восторг, отнеся это отступление на счет удачных действий своих отрядов. Ими тут же были заняты оставленные войсками позиции. И они начали подготовку к атаке с целью развить успех, так неожиданно свалившийся на их голову.
А в штабе группировки федеральных войск генерал Леонтий Шевцов, узнав об отступлении, сказал:
- У Рохлина голова поехала...
Но с головой у Рохлина все было в порядке.
- Наступать всегда труднее, чем обороняться, - говорит он. - И наступление неизбежно связано с большими потерями, особенно когда пребываешь в эйфории мнимого успеха.
Короче, генерал создал для чеченских командиров ситуацию, в которой еще недавно находились российские военачальники... Ни те, ни другие этого не заметили.
- Задача состояла в том, чтобы заставить боевиков наступать, - объясняет Рохлин. - И, вытягивая их на себя, молотить огнем. Наше отступление как нельзя лучше способствовало решению этой задачи.
Однако, по признанию генерала, он не особо рассчитывал на то, что Масхадова и его командиров можно так легко заставить ошибиться. Ведь они еще недавно доказали, что их нельзя считать простаками. Отступая, генерал всего лишь искал лучшую позицию. Это было очевидно, если знаешь город и конкретный район...
Но получилось как получилось. Удача всегда сопутствует тем, кто подготовил для нее необходимые условия. Боевики начали атаковать. Несколько дней они рвались вперед. И наконец выдохлись.
5 февраля стало ясно, что на большее они уже не способны. Ночью войска взяли Минутку. А 6-го выбили с площади остатки боевиков. Потерь в частях не было.
Начался массовый отход чеченских отрядов из города. Батальон Басаева, который вел активные бои против частей Рохлина, решил прорваться через пустырь, надеясь укрыться за постройками на его окраине. Но там их ждала засада. Батальон оказался в кольце.
Выгнав "шилки" (зенитные четырехствольные автоматические установки) на прямую наводку, генерал приказал стрелять. Как многорядным плугом прошлись зенитки по печально знаменитому "абхазскому" батальону Шамиля Басаева, перемешивая человеческие тела с землей.
А Рохлин вдруг обнаружит, что ему не по себе от устроенной им самим бойни. "Шамиль, что же ты так под ставился?.." - качал он головой.
Тогда генерал еще не знал, какой "славой" покроет себя Басаев, который через несколько месяцев устроит бойню в Буденновске. Противником боевиков в этом городе будут не гвардейцы Рохлина, а женщины и дети - пациенты городской больницы.
В Грозном генерал отдавал должное бойцам "абхазского" батальона Басаева, которые держались до последнего.
После событий в Буденновске Рохлин скажет:
"Такая мразь за расстрел женщин и детей заслуживает лишь уничтожения... Он держит Россию за ухо, забыв, что другого Шамиля Ермолов заставил подползать к русскому генералу на коленях..." ("Комсомольская правда", № 125, 12.07.1995 г.)
11 февраля 1995 года после взятия основных опорных пунктов боевиков в Грозном 8-й армейский корпус был выведен из боев и начал переброску своих подразделений в Волгоград.
А неделей раньше, 3 февраля, газета "Коммерсантъ-daily" напишет:
"... все возможности сделать головокружительную карьеру имеет самый знаменитый генерал чеченской кампании Лев Рохлин.
В интервью газете "Аргументы и факты" генерал сообщил, что отказался от звания Героя России, назвал происходящее в Чечне гражданской войной и заявил, что не намерен уезжать из Волгограда. А происходящее в Москве он считает борьбою за власть, "в которой лично Грачев никого не интересует". Рохлин также обвинил политиков в том, что они нажились на торговле оружием и нефтью с дудаевским режимом. Подобные высказывания уже сами по себе вполне могут затруднить продвижение Рохлина вверх".
Журналисты, похоже, уже тогда видели, что "самый знаменитый" генерал вовсе не ручной.
ДВАЖДЫ КРЕЩЕННЫЙ
Сердце комкора тоже оказалось не железным. После возвращения из Чечни оно стало давать сбои. Врачи настаивали на операции.
Но прежде, чем отдать мужа в их руки, Тамара Павловна настояла на том, чтобы он крестился.
У Рохлина не было ни сил, ни желания сопротивляться. Однако идти в церковь, где следовало отстоять весь обряд, он не мог. Ноги и так едва его носили, хотя он и не подавал виду.
Священник, зная о состоянии генерала, согласился провести обряд в домашних условиях.
На генерала было грустно смотреть. Он стоял перед священником, сосредоточенно и серьезно разглядывая огонек свечи, которую держал в руках. В тот момент даже не верилось, что крестится боевой генерал, человек незаурядной судьбы и неуемного нрава. Он был послушен как дитя. Выполнял все, что требовалось по обряду, и не проявлял ни малейшего нетерпения, так свойственного ему в другой обстановке.
Мне тогда показалось, что Рохлин, наверное, впервые за многие годы думал о вечном...
Впрочем, не знаю, может, он думал о чем-то другом. Например, о том, как много еще нужно успеть сделать... Думал так же, как потом, после операции, когда, очнувшись от наркоза, вместо того, чтобы прислушаться к биению прооперированного сердца, потребовал телефон и позвонил вВолгоград. Не застав никого из своих заместителей, он устроил разнос дежурному, поставив ему с десяток задач.
...Священник надел на шею генерала крестик. Рохлин перекрестился. Торжественный обряд закончился.
Крестными родителями ему стали Евгений Кривозубов - ныне полковник, доктор медицинских наук, начальник кардиологического отделения госпиталя им. Николая Бурденко, где генералу сделают операцию на сердце, и Надежда Нургалиева - давняя подруга Тамары Павловны.
Последняя, гордая свершившимся фактом, позвонила сестре комкора.
Лидия Яковлевна только руками развела: "Его же еще младенцем бабушка крестила..."
- Я никогда не интересовался, был ли крещен, - говорит Рохлин. - Мать тоже на эту тему не говорила...
Но даже во времена, когда к религии и ее атрибутам отношение было далеко не такое, как сейчас, Рохлин не считал возможным быть агрессивным атеистом.
Когда в Афганистане один политработник сорвал с солдата нательный крестик, надетый на того его матерью, командир полка подполковник Рохлин пригласил политработника к себе.
- Видишь, - сказал он, отвернув борт кителя, - эту иконку мне жена зашила. А я в церкви ни разу не был и креститься не умею. Но есть святые вещи, хотя, быть может, нам непонятные. Солдату крестик мать надела. Верни ему. Мать знает, что делает.
