Александр Минкин - Президенты RU
Вой женщин слышался во всех домах и на площади, куда были привезены еще два тела. Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела и голодная скотина, которой нечего было дать. Взрослые дети не играли, а испуганными глазами смотрели на старших.
Фонтан был загажен, очевидно нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть, и мулла с муталимами очищал ее.
Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали свое положение. О ненависти к русским никто и не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения.
Перед жителями стоял выбор: оставаться на местах и восстановить с страшными усилиями все с таким трудом заведенное и так легко и бессмысленно уничтоженное, ожидая всякую минуту повторения того же, или, противно религиозному закону и чувству отвращения и презрения к русским, покориться им…
Это написал не журналист-дудаевец, продавшийся за вонючие доллары (выражение Грачева). Это написал русский писатель Лев Толстой. И ни одна скотина не посмела назвать его врагом России.
Сочувствие чеченцам? Да, нас так учили. Мы искренне сочувствовали дяде Тому – чернокожему рабу на плантации белого мистера (хотя негры-рабы, пожалуй, жили лучше наших колхозников). Нас учили: виноваты не немцы, а Гитлер (фашизм), виноваты не китайцы, а Мао (маоизм), не американский народ, а Пентагон и ЦРУ.
И это верно. Виновен всегда лидер и режим. В данном случае – Дудаев, а не чеченцы. Но чеченцы умирают, а Дудаев жив.
То же по отношению к нам. Только примитивные мелкие и озлобленные из числа венгров, поляков, чехов, литовцев и т. д. винили в своих бедах русский народ. Нормальные всегда отличали ненавистный советский режим, советские танки от русского народа. Нормальные понимали, что больше всего горя советский режим принес советскому народу. И арифметически (режим убил своих больше, на миллионы больше, чем чужих). И психологически (внешний враг – сплачивает, внутренний – разлагает).
Очередной льстивый придурок, обращаясь к президенту, пишет в газете: мол, не слушайте, Борис Николаевич, тех, кто советует вам почитать «Хаджи-Мурата». Придурок предполагает, что Толстой сочинил повесть о настоящем чеченском человеке, о неукротимом характере горца.
Нет. Хаджи-Мурат – предатель. Он убежал от Шамиля и перешел на сторону русских, чтобы решить свои личные, главным образом, властные проблемы. Он требует от русских денег и войск, но при этом русских ненавидит. Они для него лишь средство борьбы с Шамилем.
Сто дней слышим победные реляции типа: «Федеральные войска уничтожили в этой операции тысячу боевиков Дудаева; с нашей стороны – потерь нет». Слышим официальные сообщения, что за три месяца боев уничтожено свыше 7 000 боевиков, наши потери – 1 200.
Чтобы от этих фантазий вернуться к реальности, надо или съездить в Чечню, или взять с полки томик великого реалиста (если в Кремле нет библиотеки – можно Коржакова в Ленинку послать).
«Офицеры выпили водки, закусили и пили портер. Барабанщик откупоривал восьмую бутылку… В середине их разговора влево от дороги послышался бодрящий, красивый звук винтовочного, резко щелкнувшего выстрела, и пулька, весело посвистывая, пролетела где-то в туманном воздухе и щелкнулась в дерево.
– Эге! – крикнул веселым голосом Полторацкий, – ведь это в цепи! Ну, брат Костя, – обратился он к Фрезе, – твое счастие. Иди к роте. Мы сейчас такое устроим сражение, что прелесть! И представление сделаем.
…Сажен за сто виднелось несколько всадников. Один из них выстрелил по цепи. Несколько солдат из цепи ответили ему. Чеченцы отъехали назад, и стрельба прекратилась. Но когда Полторацкий подошел с ротой, он велел стрелять… Солдаты, радуясь развлечению, торопились заряжать и выпускали заряд за зарядом. Чеченцы, очевидно, почувствовали задор и, выскакивая вперед, один за другим выпустили несколько выстрелов по солдатам. Один из выстрелов ранил солдата. (Раненый в живот солдат через пару часов умер в мучениях. – А. М.) Смерть Авдеева в реляции, которая была послана в Тифлис, описывалась следующим образом: “23 ноября две роты Куринского полка выступили из крепости для рубки леса. В середине дня значительное скопище горцев внезапно атаковало рубщиков. Цепь начала отступать, и в это время вторая рота ударила в штыки и опрокинула горцев. В деле легко ранены два рядовых и убит один. Горцы же потеряли около ста человек убитыми и ранеными”».
Горцы, пишет Толстой, не потеряли ни одного. Но дело не в этом.
Не желая никого оскорбить, осмеливаюсь спросить самым вежливым и почтительным образом: считает ли кто-нибудь, что русские офицеры середины XIX века были более лживы, чем российские составители реляций конца XX? Или что те офицеры-аристократы больше пили на передовых позициях, чем нынешние? Или пострелять ради представления (к награде) тогда были более склонны, чем теперь? И ведь не выдумано. Основано на офицерских дневниках.
Нет, не стоит посылать Коржакова в Ленинку за «Хаджи-Муратом». В этой повести, увы, есть кое-что похуже, чем ложь донесений о потерях, офицерское пьянство, загаженные (тогда не отваживались писать «засранные») фонтан и мечеть.
В «Хаджи-Мурате» есть Его Величество Император Николай I.
«“Да, что было бы теперь с Россией, если бы не я”, – опять подумал он.
– Ну, что еще? – сказал он.
– Фельдъегерь с Кавказа, – сказал Чернышев и стал докладывать то, что писал Воронцов о выходе Хаджи-Мурата.
– Вот как, – сказал Николай. – Хорошее начало.
– Очевидно, план, составленный вашим величеством, начинает приносить свои плоды, – сказал Чернышев.
Эта похвала его стратегическим способностям была особенно приятна Николаю, потому что, хотя он и гордился своими стратегическими способностями, в глубине души он сознавал, что их не было. И теперь он хотел слышать более подробные похвалы себе.
– Ты как же понимаешь? – спросил он.
– Понимаю так, что если бы давно следовали плану вашего величества – постепенно, хотя и медленно, подвигаться вперед, вырубая леса, истребляя запасы, то Кавказ давно бы уж был покорен…
– Правда, – сказал Николай.
Несмотря на то что план медленного движения в область неприятеля посредством вырубки лесов и истребления продовольствия был план Ермолова и Вельяминова, совершенно противоположный плану Николая, по которому нужно было разом завладеть резиденцией Шамиля и разорить это гнездо разбойников и по которому была предпринята в 1845 году Даргинская экспедиция, стоившая стольких людских жизней, – несмотря на это, Николай приписывал план медленного движения, последовательной вырубки лесов и истребления продовольствия тоже себе. Он гордился тем планом своей экспедиции 45-го года и планом медленного движения вперед, несмотря на то что эти два плана явно противоречили один другому. Постоянная, явная, противная очевидности лесть окружающих его людей довела его до того, что он не видел уже своих противоречий, не сообразовал уже свои поступки и слова с действительностью, с логикой или даже с простым здравым смыслом, а вполне был уверен, что все его распоряжения, как бы они ни были бессмысленны, несправедливы и несогласны между собой, становились и осмысленны, и справедливы, и согласны между собой только потому, что он их делал»[94].
Надо мной насмехаются за то, что я слишком много цитирую классиков. А мне кажется – мало.
Если умно, талантливо – отчего ж не цитировать. Конечно, сейчас модно опираться на бандитских авторитетов. Но и авторитет признанных гениев тоже чего-то стоит.
Властители! Вы столько наворовали – ни вам, ни детям вашим не истратить. Неужели не хватит? Почему бы вам не пожелать себе той малости, которой вам так не хватает, – народной любви? Ведь не видать вам таких похорон, как у Высоцкого.
Судьба войныНедавно по ТВ показали высокое совещание в Министерстве обороны. Грачев докладывал итоги «первого» этапа. На стене за его спиной висела схема (надеюсь, не секретная) со стрелками и квадратиками, а наверху большими буквами было написано: «ЗАМЫСЕЛ НА ДЕЙСТВИЯ В ГРОЗНОМ».
Вот этот «замысел на действия» – совершенное уродство русского языка – говорит о полной безграмотности тех, кто все это затеял. «Это хуже, чем преступление, – это ошибка» (Талейран).
Видя «замысел на», слыша, как Грачев лжет, что «наши потери в три-четыре раза меньше плановых», что осуществлена задача «взять город с наименьшим уроном зданиям» (а больший урон вообще невозможен), – в который раз сомневаешься: притворяется он идиотом или не притворяется?
