Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №12 (2002)
— Странный он все же человек, — заметил Гундерсен. — На последней встрече “семерки” все говорил, что мир к какой-то катастрофе движется, что он рад, что все участники встречи эту опасность осознали и теперь вместе с ним будут все делать не так, как прежде. В общем, вслед за ним начнут перестройку в своих странах во имя общечеловеческих ценностей. Юродивый прямо-таки. Не понимает, что для всех семи мир в полном порядке. Нужна им его перестройка. Это он со своим Советским Союзом движется к катастрофе. Ну, так и пусть рулит, перестраивается. Другие-то при чем?
— Да, говорят, за компанию вешаться легче, — засмеялся Паттерсон. — Это он со страху.
— Нет, все же странный он, — упрямо повторил Гундерсен. — Вот и сегодня Тыковлев рассказал, как он умилялся по поводу параллелизма своего и Гонсалеса мышления насчет устройства социализма с человеческим лицом. Противоречие, мол, между социализмом и капитализмом оказалось вполне преодолимым, стоило ему завести друзей на Западе. Они искренне желают помочь ему продолжать строительство коммунизма и укреплять Советский Союз.
— Не надо удивляться, Гундерсен, — оживился Паттерсон. — Я давно пришел к выводу, что мы на Западе гораздо лучше понимаем существо марксизма-ленинизма, чем они. Конечно, он говорит глупости. Не может быть совмещен марксизм-ленинизм с нашей идеологией демократии. Мы это знаем и не сомневаемся в этом. Он не знает. Он, я уверен, никогда не понимал и не понимает сейчас душу марксизма. Он где-то что-то читал, конспектировал и сдавал экзамены. Но он и ему подобные никаких революций не делали, власти не завоевывали, гражданской войны не вели. Это кабинетные чиновники. Не философы, не борцы, не фанаты, не мученики. Они просто не понимают, что укладывается в понятие социализма, а что не укладывается и не уложится никогда, не взорвав их строй и их власть. Они лишь по должности жрецы и хранители идеи, которую давно перестали воспринимать, а теперь готовы и предать. Такие коммунисты нам уже давно не страшны. Они и сами в этом признаются. Чего одна их теория мирного сосуществования и сотрудничества с нами стоит! Хрущев на весь мир сказал, что никакой революции никуда экспортировать больше не будет, лишь бы его и его союзников мы не трогали. А этот идет еще дальше. Готов ввести западную демократию, частную собственность и вступить в НАТО под нашу команду, только помогите ему наладить экономику и накормить свой народ. Не понимает, что в этом варианте он ни нам, ни своему народу, ни кому-либо еще больше не будет нужен. Впрочем, это его дело. Наша задача — избавиться от советской супердержавы как конкурента. Если для ее решения достаточно накормить их колбасой, одеть в наши тряпки и предоставить убежище их нынешним лидерам, то, право, это вполне приемлемая цена, Гундерсен.
— Упрощаете, — хохотнул Гундерсен. — За колбасу и прочее мы сможем кое-что получить взамен. Не только политически. Не забывайте об их необъятных природных ресурсах и богатствах, к которым мы при советской власти не имели доступа. Теперь будем иметь.
— Само собой, само собой, Гундерсен, — кивнул шеф. — Мы с них сдерем все то, что истратили на “холодную войну” с ними же. Побежденный всегда платит. Так от века заведено.
— Кстати, — встрепенулся Гундерсен, — как вы относитесь к тому, что Крючков нашел какой-то компромат на Тыковлева?
— Спокойно, — отрезал Паттерсон. — Опасности нет. Она миновала в тот момент, когда Горбачев решил ничего не делать. Он мог бы отстранить Тыковлева от дел. На это, видимо, и рассчитывал Крючков. Этого не произошло. А что может теперь Крючков? По сути, ничего. Он, наверное, доказывает, что Тыковлев — наш агент влияния. Ну и пусть доказывает. Вещь это почти недоказуемая. Тыковлев ведь тайнописью нам не пишет, документов не фотографирует, тайники не обрабатывает. Шпионаж он ему не пришьет. А то, что он подозрительно себя ведет, не то и не так говорит, так ведь он крупный политический деятель. Делает, пишет, говорит по убеждению. Пойди, докажи иное. Даже если у Крючкова был бы агент в нашей разведке или контрразведке, который что-то сообщил бы ему про Тыковлева, то и тогда опасность была бы минимальная. Мало ли чего агенты доносят. Почему вера должна быть агенту, а не видному деятелю коммунистической партии? Это вам не 1937 год, Гундерсен. Да и не станет Крючков рисковать своим агентом, если он у него есть. Значит, все так и останется: непроверенные слухи, наветы, подозрения... В общем, Горбачев вопрос закрыл, спас Тыковлева от КГБ. Это, впрочем, естественно. Тыковлев ему по-прежнему нужен. Да и не любит он резких мер. Боится. Все время повторяет, что не хочет возвращаться к практике прежних лет. Вот и хорошо. Пусть не возвращается. Нам, правда, надо быть все же поосторожнее, не очень вокруг Тыковлева бегать. Он свое дело практически уже сделал, Гундерсен. Сейчас в нашей работе будут другие приоритеты.
— Ельцин? — опять спросил Гундерсен, но ответа не дождался. Паттерсон отвернулся к окну и молча смотрел на проносившийся мимо заснеженный подмосковный лес.
“Близится развязка”, — подумал Гундерсен.
* * *
Банкин приехал в отпуск в Москву в неудачное время. Погода была ни туда ни сюда. Солнечный пыльный май с холодными вечерами. На даче в лесу еще лежал языками снег. В городе было грязно. Зелень только начинала распускаться.
В магазинах было пусто и уныло. Куда-то вдруг все окончательно подевалось. Телевизор то и дело рассказывал, что находят то в Москве, то в Ленинграде на помойках грузовиками выброшенную колбасу. Было неясно, кто ее выбросил и почему. Отравленная она или свежая, украденная или благоприобретенная. Скорее всего, попадала она на помойки, потому что кто-то не хотел, чтобы она попала в магазин. По Москве ходили слухи, что на вокзалах стоят неразгруженные составы с мясом. Что оно якобы гниет там, что разгружать его не дают шайки наемников, которые избивают грузчиков. Товары с оптовых складов в Москве перестали поступать в магазины. По их получении директора складов сразу сбывали всю партию “налево” частным предпринимателям, разумеется, не по государственным ценам.
И никому до всего этого не было, казалось, никакого дела. Безволие и бессилие власти дополнялось непрерывной трескотней влиятельной группы журналистов, без устали разоблачавших “изжившую себя” командно-административную систему и привилегии партаппарата. Кто выбрасывал на свалку продукты или мешал разгрузке поездов, журналистов при этом не интересовало. Любимову, Листьеву, Курковой и прочим талантам демократической журналистики было и без выяснения этих вопросов ясно, что прогнил весь советский строй и ремонту не подлежит. Его надлежало сначала парализовать, а затем развалить. Задача решалась все более успешно, особенно с появлением второй телевизионной программы, полностью контролируемой группой Ельцина.
Банкин ощутил это на себе, отправляясь на заседание коллегии МИД, где должны были слушать его отчет о первом годе работы в новой стране. Стоя на светофоре у площади Гагарина, обратил внимание, что водитель из соседнего “жигуленка” грозит ему кулаком.
— Ты чего? — недоуменно вопросил Банкин, опустив боковое стекло.
— Ничего, — с вызовом ответствовал водитель — хилый очкарик с видом неудачника из младших научных сотрудников. — Скоро вашей кровью крыши красить будем. Недолго вам на черных “Волгах” ездить осталось.
— Пошел ты на х... — взвился Борька. — Я на работу еду, а ты, тунеядец, наверное, забыл, когда был на работе в последний раз. Сейчас тебя в милицию сдам... — Борька сделал вид, что открывает дверь своей машины.
— Попробуй сдай! — крикнул очкарик, на всякий случай неистово газанув на зеленый свет.
— Чего это тут у вас делается, Виктор? — спросил шофера Банкин.
— Дурачок он, не обращайте внимания, — напряженно улыбнулся шофер и, подумав, добавил: — Только неприятно вот, что все больше таких идиотов. К военным в очередях пристают... Спрашивают, коммунист ты или нет. Грозятся. Мне-то что. Я шофер. Шофером был, шофером буду... Но порядка не стало. Шпана всюду лезет. Наглеют. А партия попряталась. Где она? Исчезла. Боится. Ну, вот хотя бы у нас на базе. Нет, чтобы выйти в вечерний рейд или организовать патруль на овощехранилищах или на товарных станциях. Вмиг бы все эти разбежались. Так никому дела нет. А раз никому дела нет, так и из партии уходить начинают. Кому она такая нужна?
— Вот до чего половинчатость доводит, — неожиданно изрек Банкин. — Надо решительнее перестраиваться!
— Скоро доперестраиваемся, — мрачно ухмыльнулся Виктор. — Хотя дальше, пожалуй, некуда.
Эпизод под светофором испортил Банкину настроение перед коллегией. После коллегии оно не улучшилось. Доклад его слушали внимательно. Он, разумеется, старался понравиться министру, нажимал на то, как по-новому трудится вверенное ему посольство, приводил примеры. Больше стал заниматься культурой, способствует деятельности российских кооператоров, работает над созданием смешанных фирм и предприятий, восстановил связи с белой эмиграцией, думает, что надо бы уменьшить в составе посольства число разведчиков, предлагает помогать демократическим силам в этой социалистической стране, а не только ориентироваться на компартию.
