Лев Вершинин - Идем на восток! Как росла Россия
Легой и его коммандос
Все эти легенды и мифы сегодня, конечно, разобраны по косточкам, и никто не оспаривает ни того, что родоначальники попали на Лену не сразу, а по очереди, ни того, что там уже жили лесные племена. В том числе хорошо известные тунгусы (юкагиры и эвены), а также сгинувшие, аки обре, «тыал-буолбуттар» («ставшие ветром»), «дыуанээй» («шитые лица») и другие, о которых никто ничего не знает. Все согласны и в том, что сказания отражают миграцию кочевых тюркских племен, пришедших из Забайкалья. А вот как и что конкретно, спорят и спорят. Скорее всего, тысячи две лет назад явились первые «новые люди», бежавшие от хунну и объединившиеся в новый союз племен, курыкан, известный и китайцам как «гулигань». Жили не тужили, имели даже свою письменность, потом утраченную (говорят, что сумка с «тайной знаков» утонула в реке по воле богов), – а затем пришли новые соседи. Видимо, северные кидани. И наконец, началось великое бегство племен от войск Чингисхана, в итоге чего те, кому повезло, собрались в «Счастливой Сайсаре», понемногу приспосабливаясь к новой жизни.
Основой, как и раньше, был скот. Правда, ни овцы, ни верблюды почему-то не прижились, зато коровы освоились в новых, необычайно суровых условиях, а лошади вообще научились «копытить» корм из-под снега, и табуны их паслись практически бесконтрольно, как мустанги в прериях. Так что добывать конину людям саха приходилось загонной охотой, а «чужаки», лошадей отчего-то приручить не сумевшие, звали пришельцев «конными людьми». Правда, – все же не дедовские степи, – настоящего простора не хватало, так что все удобные для выпасов и сенокосов угодья были наперечет, каждый луг-алас принадлежал какому-то роду или семейству и за право расширить жизненное пространство частенько ходили стенка на стенку. Имели по два дома, «кыстык» (зимний, в теплых балаганах, поселками) и «сайлык» (летний, в чумах, выезжая на природу семьями). Северные кланы при этом понемногу освоили занятия «чужаков», став заправскими оленеводами и рыбаками, а вот в глазах южных, «конных» саха рыболовство было унизительно (само слово «балыскит» – рыбоед – означало «нищеброд», «оборванец»), и северных родичей южане называли «эвенками», то есть «почти эвенами», родства с ними стесняясь. Жили саха небольшими кланами (ага ууса), позже в русских документах именуемыми родами («взято государева ясаку с кангаласково князца с Еюка, да с отца ево Ники и с их роду и с улусных людей 100 соболей без хвостов»), численностью от двух-трех десятков до двух-трех сотен душ, объединенных кровным родством (хотя случались и усыновленные, и «принятые», имевшие права «кровных»), имели в своем распоряжении «живущих около» (не родных и неполноправных, но свободных), а также «кулутов» (рабов), в основном из числа пленных «чужаков». Формально ага уусы считались частями улусов, но в реальности были абсолютно незалежны. Уважаемыми людьми были шаманы, а еще больше кузнецы, во главе же ага ууса стоял тойон – глава семьи, ближайшей по родству с «первопредком» (тотемной птицей, лебедем, вороном, журавлем и т. д.). Это мог быть просто мудрый старец, а мог быть и воин, за свой счет содержащий «боотуров» – профессиональных бойцов, вооружая их по мере, позволенной ему состоянием. Дружины были очень невелики – десяток, много два (боотуры были прожорливы, а вооружить их как должно обходилось не в один десяток лошадей), – но отказываться от них, делая ставку на толпу сородичей, выходило себе дороже. Ибо времена стояли лихие, и милостей от природы ждать не приходилось.
Практически вся эпоха от стародавних дней до появления русских в преданиях всех уусов и улусов саха именуется «кыргыс уйэтэ» («время кровавой резни»), когда главным законом было «кто сильнее, тот и жив». Причем резали друг друга и всех, кто подвернется, в основном не хосууны, главы самостийных кланов, дравшихся на меже без особых смертоубийств. Главной, из века в век проблемой «трех великих долин» были т. н. «легои» (по имени реального здоровяка Легоя, редкого, видимо, оторвы, врезавшего себя в память выживших на поколения вперед). Не герои-боотуры, а «обычные драчуны», силачи-отморозки, ездившие или бродившие на своих двоих, кто с малыми ватагами, кто без оных, по лесам, беспредельничая вовсю. «Не признавали они ни родства, ни свойства, ни семейного уклада», плевать хотели на обычаи, искали не столько добычи, сколько крови, и жестокость, с которой жгли целые уусы, не уступала жестокости войн с «чужаками» – что, в конце концов, окружающих достало. Где-то с конца XV века хосууны, ранее не объединявшиеся никогда, начали создавать временные комплоты для отпора «легоевщине». И первым, кому удалось сделать один из таких союзов чем-то более или менее прочным, взяв ближних соседей под какой-то вид гегемонии, стал кангаласец (потомок курыкан) Баджей, внук Хатан-Хангаласа, старшего сына прародителя Эллея, имевший титулы Дойдуса-дархан и Тюсюлгэ-дархан, очень много скота, воинов, слуг, рабов и тяжелый характер.
Эстафета поколений
Это уже не миф. Это личность уже вполне историческая, отмеченная и в документах. Авторы «скасок» его, конечно, не застали, но слышали о нем от стариков, ему служивших. По европейским меркам, что-то вроде первых Пястов, считается основателем чего-то, напоминающего «династию», способную (сложись жизнь иначе) объединить все улусы саха в нечто вроде государства, а главным делом своей жизнь он, судя по всему, считал приведение в чувство «легоев», в чем и преуспел, прогнав отморозков из всех земель, за которые отвечал. Однако, успешно занимаясь этим, недооценил опасности со стороны побежденных тунгусов, которые, будучи оставлены без присмотра, пригласив с севера бежавших туда сородичей, решили взять реванш за былые поражения. В одной из стычек с непокорными данниками Баджей, уже глубокий старец, и погиб, как когда-то погиб его дед, а старший сын его и наследник Мунньян, пытаясь исправить ситуацию, потерпел полное поражение и – примерно в 1570–1575-м – «со всем семейством был тунгусами истреблен». Что, конечно, преувеличение: потомство Эллея было все-таки перебито совсем не поголовно, несколько сыновей, дядей и кузенов тойона уцелело и даже дожило до прихода русских, но само наличие легенды указывает на серьезность ситуации. Как бы то ни было, в итоге «старики», согласно завещанию павшего, объявили правителем ага ууса его младшего сына, четырехлетнего Тыгына, которому боги, по преданию, в шесть лет ниспослали знамение будущего величия в виде сгустка крови, неведомо откуда появившегося на острие отцовского копья, – и смыслом жизни мальчишки стала месть тунгусам.
Вот этот-то Тыгын, персона вполне реальная, и стал для последующих поколений тем самым «первопредком», от которого, согласно «генеалогической» версии, пошел народ саха, затмив мифических патриархов и оказавшись – подобно киргизскому Манасу, калмыцкому Джангару или древнегреческому Гераклу, – героем не меньшего, если не большего количества преданий, легенд и сказок. Тунгусам он не просто отомстил. Достигнув возраста, он просто растер их в порошок, окончательно выгнав уцелевших из мест, где жили саха, на запад и север. Но не только. У Тыгына были старшие братья, и они были крайне раздосадованы тем, что отец отнял у них преимущество в наследовании, отдав все «жеребенку». Так что на рубеже XVI–XVII веков в долину Туймаады вернулась «кыргыс уйэтэ», описанная в сказаниях как эпоха, окутанная маревом пожаров и запахом дымящейся человеческой крови. В такой обстановке и рос мальчик Тыгын, детство и юность которого очень напоминают детство и юность другого осиротевшего мальчика по имени Темучин. Да и не только детство и юность. «Фигура Тыгына, – писал академик Окладников, – мудрого старца, владыки и грозного воина, избранника самого Улуу тойона, каким представляли его сородичи, уже при жизни сливалась на этом фоне с величественными образами эпических богатырей и божеств». На склоне лет его по всей Лене все – даже там, куда он не добрался и даже те, кто от него отбился, – величали не иначе как «саха мунгур ыраахтаагыта», «царем всех саха», и даже в наказе Москвы первому якутскому воеводе Петру Головину от 6 августа 1638 года Тыгын помянут особо, как «лутчий тайша». То есть великий князь, в отличие от многочисленных «князцов», не помянутых даже по имени. Достичь такого величия было, несомненно, совсем не просто, но Тыгын сумел.
Герой должен быть один
Согласно сказаниям, он – супермен, даже конь которого суперконь, – лично, в сопровождении одного лишь «мальца», ездил по лесам, разыскивая вновь объявившихся «легоев» и боотуров, служивших старшим братьям, а найдя, убивал. Или, победив в поединке, предлагал служить ему. На что те в основном соглашались. И позже, прослышав, что где-то подрос сильный и смелый парень, приезжал с таким же предложением. Иными словами, Тыгын был классическим для саха «силачом-одиночкой» – имена многих сохранились в преданиях, – но и не совсем таким, как прочие, неважно, «легои» они были или вполне приличные люди, поскольку целью своей ставил не обогащение и не подвиги. Он хотел, «чтобы все сильные ели мясо его лошадей». Таким образом, формировалось «невиданное войско», достигшее спустя годы 200 всадников (сила, по тем временам и местам, совершенно невиданная), которых тойон «кормил и ублажал» за счет своих богатств, накопленных за счет походов на различные уусы и улусы, а в большие походы под его знаменем, считавшимся гарантией побед и добычи, выходило и гораздо больше народу (даже к его сыновьям, позже пытавшимся воевать с казаками, на зов приходило, считая, что часть удачи отца досталась и детям, до тысячи добровольцев).
