Владимир Корнилов - Донецко-Криворожская республика: расстрелянная мечта
С ноября 1917 г. принимает активное участие в борьбе Каледина против большевиков в Донбассе, устраивает жестокие карательные экспедиции против шахтеров, проводит серию геройских атак против красногвардейцев, за что от Каледина получает звание полковника.
21 января 1918 г. раненым попадает в плен к большевикам под станицей Каменской, бежит, вновь попадает в плен. Версии гибели разные: одни утверждают, что он погиб, пытаясь напасть на конвой, другие представляют его смерть как хладнокровное убийство конвоирами. Последняя версия красочно описана в «Тихом Доне» Михаила Шолохова.
Деникин написал по поводу гибели казака: «Со смертью Чернецова как будто ушла душа от всего дела обороны Дона. Все окончательно разваливалось».
Устрашили подобные карательные акции большевиков или нет, неизвестно, но то, что в среде рабочих озлобление они вызвали, в этом нет никаких сомнений. Случай с убийством Коняева затем активно использовали в своей антикалединской агитации большевики. Нынешние же биографы Чернецова с удовольствием смакуют множество легенд, в которых есаул открыто демонстрирует презрение к рабочим и шахтерам.
Как бы то ни было, те самые бывшие «чистильщики сапог» из Харькова, о которых презрительно отзывался «опытный вояка» Чернецов, довольно быстро разбили казачьи отряды в Донбассе. В январе 1918 г. застрелился атаман Войска Донского А. Каледин. На фоне этих боев события, связанные с разгромом Центральной Рады, которые ныне украинские учебники преподносят чуть ли не как колоссальную войну, выглядят скорее эпизодом, незначительным отвлечением вооруженных сил, формирующихся в Донецко-Криворожском бассейне, от основных событий.
ПОХОД НА УКРАИНУ
Как уже упоминалось выше, «украинский вопрос» всерьез в Донецко-Криворожском бассейне не обсуждался вплоть до 1917 г. Конечно, он фигурировал в прессе, на различных политических собраниях, но, за исключением упомянутых маргиналов вроде Михновского, мало кто включал этот вопрос в местную политическую повестку дня. Либеральная харьковская пресса, долгое время с сочувствием относившаяся к украинскому движению, считала это проблемой Киева, Полтавы, но никак не Харькова. О Донбассе и говорить не приходится.
Однако с возникновением Центральной Рады, которая изначально предъявляла права на Екатеринославскую и Харьковскую губернию, данная тема все чаще начала обсуждаться в этих регионах. Как известно, Киевская Рада была сформирована довольно сомнительным путем — 3 марта 1917 г. сотня киевских интеллигентов из Товарищества украинских прогрессистов собралась в клубе «Родина» (излюбленном месте сбора украинских поэтов и писателей) и решила создать некую организацию, претендовавшую на координацию «украинского движения»[266].
По поводу, мягко говоря, недостаточной легитимности сформированного подобным образом органа высказывались тогда постоянно. Об этом даже заявило Временное правительство, комментируя желание Рады распространить свои полномочия на 12 губерний, включая Донецко-Криворожскую область: «Можно ли признать Центральную Украинскую Раду правомочной в понимании признания ее компетенции по поводу выражения воли всего населения, местностей, которые эта Рада желает включить в количестве 12 губерний в территорию будущей автономной Украины? Поскольку эта Рада не избрана всенародным голосованием, то правительство вряд ли может признать ее представительницей точной воли всего украинского народа»[267].
Позицию Временного правительства пояснил П. Милюков: «Центральная Рада, не вышедшая из всенародного избрания и представлявшая только одно из течений украинства, не являлась достаточно компетентным органом для выражения воли всего украинского народа и не представляла вовсе не — украинских элементов. С этой точки зрения выделение 12 губерний в состав территории будущей Украины являлось предрешением воли местного населения, украинского и не — украинского»[268].
Возможное признание полномочий Рады и тем более границ действия этих полномочий вызвали настоящий шок у опытнейших юристов. Известнейший авторитет в области международного права, профессор Борис Нольде заявил, что русские юристы после Февральской революции привыкли читать много «смелых» правовых актов, но акта, подобного Универсалу Центральной Рады, «им читать еще не приходилось». Нольде так пояснил это: «Неопределенному множеству русских граждан, живущих на неопределенной территории, предписывалось подчиниться государственной организации, которую они не выбирали и во власть которой их отдали без всяких серьезных оговорок. Русское Правительство не знает даже, кого оно передало в подданство новому политическому образованию… Над этими миллионами русских граждан поставлена власть, внутреннее устройство и компетенция которой внушают полное недоумение»[269]. Здесь стоит обратить внимание, что полномочия Советов депутатов различного уровня тогда тоже вызывали у ведущих юристов замечания, но в целом против наличия подобных представительских органов они не возражали. Это нужно учесть при сравнении уровней «легитимности» Центральной Рады и правительства Донецко-Криворожской республики, сформированной выборным органом.
На размытости границ понятия «Украина» согласно договоренностям Временного правительства и Центральной Рады указывали и сторонники последней. Д. Дорошенко считал, что Петроград, выдавая в июле 1917 г. Раде «Устав высшего управления Украиной», сознательно не указал границ «для того, чтобы иметь позже свободные руки при установлении границ автономии Украины»[270].
Тем не менее во «Временной инструкции Генеральному секретариату Украинской Центральной Рады, утвержденной Временным правительством» 4 августа 1917 г., границы определялись довольно четко: «Полномочия Генерального секретариата распространяются на губернии Киевскую, Волынскую, Подольскую, Полтавскую и Черниговскую, за исключением Мглинского, Суражского, Стародубского, Новозыбковского уездов»[271].
Данное исключение Милюков пояснил тем, что в перечисленных уездах «вовсе не было украинского населения». Он же приводит любопытную статистику по поводу тех регионов, которые Рада хотела отнести к Украине: «В Таврической, хотя украинцы и составляют более половины (53 %) населения всей губернии, но население это сосредоточено в трех северных уездах (от 73 до 55 %), в Крыму же украинцы составляют меньшинство (26–8 %), а в Ялтинском уезде их нет вовсе. В Херсонской губернии целых два уезда — Одесский и Тираспольский — неукраинские. В Екатеринославской и Харьковской губерниях неукраинское население живет и среди сельского и, особенно, среди городского населения, и общественное мнение по вопросу о выделении Украины в особую автономную единицу было далеко не единодушно»[272].
Любопытно, что украинские политики того времени сами неоднократно использовали подобную статистику, обосновывая притязания Украины на тот или иной уезд, находившийся за пределами губерний, в которых малороссийское население составляло большинство. Логика была следующей: под понятие «Украина» целиком подпадают губернии, в которых преобладает украинское население, и те уезды или даже населенные пункты в «неукраинских» губерниях, где малороссами себя считало хотя бы относительное большинство. Почему — то на «русские» уезды «украинских» губерний подобный подход не распространялся[273].
При этом Временное правительство допускало возможность расширения границ «автономной» Украины на другие губернии или их части «в случае, если созданные в этих губерниях… земские учреждения выскажутся за желательность такого расширения»[274]. В данном пассаже впервые в официальном документе выражается намерение при определении будущих границ Украины хоть как — то учесть мнение общественности «спорных» регионов. В то же время Милюков утверждает, что указанием лишь на земские органы, ориентированные на деревню, дискриминировались представители русской и иных национальностей данных регионов: «Хотя неупоминание о городских органах самоуправления и ставило неукраинцев в невыгодное положение при этом «плебисците», все же это было лучше, чем решение вопроса при помощи одних только «общественных организаций», вроде тех национально — украинских, о которых говорил первый универсал»[275].
Украинские же деятели категорически не хотели ничего слышать об общественном мнении, выдавая позицию своих общественных организаций за таковое. Винниченко веселился, вспоминая переговоры с экспертами Временного правительства о границах Украины: «Вымеряя территорию будущей автономии Украины, они коснулись Черного моря, Одессы, Донецкого района, Екатеринославщины, Херсонщины, Харьковщины. И тут от одной мысли, от одного представления, что донецкий и херсонский уголь, что екатеринославское железо, что харьковская индустрия отнимется у них, они до того заволновались, что забыли о своей профессорской мантии, о своей науке, о высоком Учредительном собрании, начали размахивать руками, распоясались и проявили всю суть своего русского гладкого, жадного национализма. О, нет, в таком размере они ни за что не могли признать автономии. Киевщину, Полтавщину, Подолье, ну пусть еще Волынь, ну пусть уже и Черниговщину, это они могли бы еще признать украинскими. Но Одесса с Черным морем, с портом, с путем к знаменитым Дарданеллам, к Европе? Но Харьковщина, Таврия, Екатеринославщина, Херсонщина? Да какие ж они украинские? Это — Новороссия, а не Малороссия, не Украина. Там и население в большинстве своем не украинское, это, одним словом, русский край».
