Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6488 ( № 46 2014)
Но молчал старый чабан Дос. Небо уже почернело, и лохматые звёзды рассыпались по нему. Дыхание овец слилось с той неповторимой тишиной, какая бывает в степи лишь в тёмные осенние ночи. Молчал старый человек. И склоняла над ним тонкие ветви берёза. Дос почувствовал озноб в пояснице. Это ночной холодок выходил на поверхность земли. Боясь ломоты в костях, чабан встал и, крикнув Акдаула, начал поднимать отару.
Берёза, провожая чабана, устало вздохнула редкими листьями. Для неё это была последняя встреча с живыми существами в этом году. Теперь будет долгий сон до самого марта, и ни одна живая душа не забредёт сюда, разве что случайный сайгачонок, отстав от стада, ковыляя, подойдёт к спящему дереву и начнёт лизать жарким языком обледенелую кору. Снежное безмолвие долины оглушит берёзу, и лишь в корнях будет теплиться надежда – увидеть весну.
Заметив на горизонте мерцающие огни аула, Дос обрадовался, и обветренные уста чабана затянули песню. Гортанная песня парила над степью, и к ней прислушивались звёзды. И среди этих осенних звёзд ярче всех горела Сумбуле – путеводная звезда чабанов.
ПЕРЕКРЁСТОК
На линию судьбы ребёнка
Легла снежинки шестерёнка.
Снег плыл вертикально. Шестерёнки снежинок вращали цветущую, такую привычную майскую весну в Алма-Ате вспять. Они сливались со цветением урюка – этого вечного ускорителя весны, ибо расцветает он раньше, чем распускаются его листья.
Снег забивался в зелёные кудри яблонь, и они ломались, как обледенелые крылышки птиц.
Снег ложился на ветви, и те, не выдержав снежной бездны неба, рушились, оставляя на стволах незаживающие шрамы трагедии. Одно дело, прогнуться осенью под тяжёлыми дарами природы, и совсем другое – умирать цветущей ветвью в арыке, утопая в сугробе.
Снег плыл вертикально. Шестерёнки превращались в маховики снега и лепились к часам на башне Главпочтамта. Стрелки показывали вечность, ибо они остановились, да их и не было видно под снегом.
Снег плыл вертикально. Всё меньше машин спускалось с холмов реальности. Пробивая пелену тумана жёлтыми фарами, они исчезали за перекрёстком в белой мгле, изредка мигая стоп-сигналами тревоги.
Снег плыл вертикально. Среди невидимых стен в квадратах освещённых окон, как на семейных фотографиях, проступали испуганные лица. Портреты-окна смутно желтели где-то в воздухе и плыли в объятиях снега. Потом и это исчезло, и только – снег, снег, снег...
Я слышал звук падающего снега.
Я протянул ладонь. На ней на мгновение застыла ювелирно отточенная шестерёнка снежинки. Этого мгновения мне хватило, чтобы поверить в непредсказуемую силу природы.
В снежинку и в стихию.
Утром пятнами живой крови стыли тюльпаны на клумбах. Их высокие чаши были наполнены снегом. Снег умирал, расплавляя с каждым часом всё больше своих шестерёнок в недрах упругих бутонов.
Что можно противопоставить снежному забвению?
Только цветение жизни.
Весна. Ожидание
Одетая в синюю кофточку вечера и в фиолетовую юбку ночи, стоит среди безучастных прохожих. Движение людей постепенно превращается в пёструю разнообразную массу движущихся частиц, представляя собой вечное течение реки времени, которая течёт сквозь широко раскрытые глаза Весны.
Две-три верхние пуговицы её кофточки вечера расстёгнуты, рождая таинственное и тревожное дыхание ожидания.
Упругие женские ноги юности растут из людской массы, из потока горожан, из движущейся толпы – от зимнего забвения к наступающей Весне.
Подхожу к кассе бытия.
Прошу один билет до Весны,
Пока ещё вход свободный,
Сегодня или никогда.
Весна.
Карта
На спящего мальчика среди ночи упала карта, висевшая на стене, и полностью накрыла, словно мировой волной, мальчика, который продолжал спать под разноцветными странами и континентами. Даже белоснежные полюса не холодили его сон своими ледниками.
Пустыня Гоби окликала его призывным рёвом верблюдов.
Австралийские кенгуру увлекали его в первозданные леса Австралии.
Юркие шимпанзе, цепляясь за лианы, манили мальчика в непроходимые джунгли.
Весёлые дельфины подставляли ему свои мокрые спины для прогулки в океане.
Табуны степных лошадей уводили мальчика на свой водопой после полуденной жары.
Громадные слоны протягивали ему хоботы в знак своей привязанности к мальчику.
Берега континентов и материков ласкали сон мальчика своей прибрежной волной.
И не было границ между странами и народами. И разноязычный говор людей смолкал, ибо видели люди земли, как спит мальчик, облокотившись на самую высокую вершину Джомолунгму.
И только голоса перелётных птиц пробудили мальчика, которому надо было идти этим утром в первый класс.
Диктор
Памяти Юрия Левитана
Он работал всю жизнь на радио.
Читал последние известия.
Добрые и тревожные вести с разных континентов.
Говорил о трудовых успехах своей страны,
о новостях культуры и спорта... А в конце передачи сообщал:
«По сведениям Гидрометцентра, ожидается безоблачная ясная погода, без осадков»,
Или – «Ожидаются дождь, гроза».
Но чаще всего он передавал ту погоду, которая была нужна людям.
Люди привыкли к нему.
Они узнавали бархат его голоса ещё со времён ушедшей войны,
когда он сообщал сводки Совинформбюро.
Они узнавали его ровный уверенный голос,
Но не знали в лицо.
Им и в голову не приходило: диктор невысок ростом, в очках.
Поседевший человек со спокойным, вселяющим надежду голосом.
Пришло время ухода на пенсию.
Сослуживцы накрыли стол в кабинете директора,
решили устроить по этому случаю небольшой прощальный ужин.
Настала минута,
когда диктор в последний раз сел за пульт
передачи.
Сообщив последние новости,
тревожные вести из-за океана, он сказал:
«Над всей страной сегодня ясная, безоблачная погода, но...»
И здесь голос диктора дрогнул:
«...я сегодня последний раз выступаю перед вами.
За сорок лет работы мне было больно сообщать,
что где-то люди всё ещё убивают друг друга,
что где-то раздаётся плач ребёнка у тела мёртвой матери.
Прошу простить, что вам пришлось слышать от меня
о многочисленных жертвах ушедшей войны,
о разрушенных городах и сёлах.
Прощаясь с вами, я говорю:
берегите мир, берегите нашу планету, берегите нашу Землю.
Она уже бессильна перед нашим разумом, люди.
Относитесь к ней – как к своей матери.
Будьте добры и здоровы!
Пусть тот, кто теперь будет сообщать вам последние известия,
никогда не произнесёт
самого страшного слова на нашей Земле –
война!»
Диктор встал и, не глядя ни на кого, направился к выходу.
Он не остался на торжество.
Оно ему было уже ни к чему...
Без рецептов
Нет рецептов, какой будет литература. Предназначение человека написано на небесах. Оно должно сопрягаться с биением твоего сердца, с твоими мыслями. Не разделяя человечество на границы, государства и нации, надо воспринимать его как образ всемирного кочевничества, космополитизма. Номад-кочевник – это человек, который, отбросив свою оседлость, приковывающую к месту бытия, несёт в себе новое открытие – познание других – в себе. С этим мы пришли в ХХI век.
Физики и лирики
Спор между физиками и лириками о том, нужна ли в космосе ветка сирени, который в 60-х годах затеяла «Комсомолка», кажется надуманным. Между физиками и лириками больше сходства, чем различия. Процесс творчества одинаков и у физиков, и у математиков, и у лириков.
Катет и гипотенуза – это образы! Каждая математическая формула хороша лаконизмом, но она ещё больше выиграет, если в ней будет присутствовать поэзия. Взять ту же неевклидову геометрию Лобачевского. В ней бездна фантазии. Чтобы её обнаружить, надо быть поэтом.
У меня несколько парадоксальное мнение: поэт не обязательно должен писать стихи, но мыслить образами – это одна из основных ипостасей поэтического состояния.
Что касается поэтического состояния, то известно, что оно присуще человеку не только творческой профессии. Оно может возникнуть и в инженере, и в агрономе, и в водителе.
АЛМА-АТА (Республика Казахстан)
Теги: культура , искусство
Не знаю, в чём моя вина
Движение
Скажи рулевому, чтоб правил - правее.
Скажу рулевому, чтоб вывел – левее.
Не надо правее,
Не надо левее,
А надо – живее! Живее! Живее!
А надо, чтоб сильно вертелись колёса
