Татьяна Москвина - Страус – птица русская (сборник)
Что это за вещество такое? Художественная ценность? Да вот как раз и нет! Как говорится, великие люди – это одно, а близкие люди – совсем другое. Любимые фильмы, выученные наизусть, как правило, вовсе не входят в список признанных и увенчанных, никакими наградами международных фестивалей не отмечены и критиками в свое время не разобраны и не воспеты. Когда они выходили на экраны, на них и внимания особого не обращали – на «Холмса», к примеру, несколько лет не было никаких рецензий. У этих картин есть одно свойство: их можно смотреть много раз. Вот включил телевизор, попал на кадры «Бриллиантовой руки», «Места встречи», «Покровских ворот», «Семнадцати мгновений весны», «Здравствуйте, я ваша тетя», «Шерлока Холмса», «Служебного романа» и т. д. И всё, прилип как миленький! Сам не зная, почему.
Я назвала бы это свойство долгоиграющим обаянием. Фильмы долгоиграющего обаяния – это никем не изученный феномен. Его признают «постфактум», когда уже всё с картиной понятно. Тем не менее кое-что можно предположить.
Да, фильмы долгоиграющего обаяния основаны на базовых ценностях, они говорят о главном: любви, дружбе, борьбе со злом, родине, семье… Они занимательны, но в меру, без искусственных вывертов сюжета. Обязателен юмор (сколько иронии и остроумных афоризмов в «Семнадцати мгновениях», которые по жанру вовсе не комедия!). В них есть выдающегося обаяния герой, а то и несколько. Яркая, запоминающаяся музыка…
Всё так, но и еще что-то есть иррациональное. Какая-то сумма психических излучений, попавших на пленку и создавших великую иллюзию внутреннего мира фильма, жара его жизни! Вот как будто эта картина живет сама по себе и без нас, а мы на нее только иногда смотрим.
А в новом фильме Сергея Урсуляка таких излучений нет. Урсуляк взял хороших актеров, поручил аранжировать музыку Таривердиева, придумал сцены в Советской России делать черно-белыми, а за границей – цветными. (Чтоб было сразу понятно, где жизнь, а где, как говорится, житие…) И вот бежит сюжет про алчных тарантулов всех наций, волокущих бриллианты туда-сюда, а счастья нет. Где тут «наши», собственно говоря? Кого любить? Кем восхищаться? За кого переживать? Разве что за грустного М. Пореченкова, который на этот раз оказался графом Воронцовым и в этом качестве вызвал у меня приступ материнской нежности (опять мучают актера!)…
Ничего страшного, разумеется, не произошло. Посмотрели и забыли. Завтра раздадутся новые трубы и фанфары, возвещающие появление нового одноразового кино. Только не надо всуе поминать великого Штирлица. Ведь в фильмах долгоиграющего обаяния режиссеры любили и обожали своих героев. И эти фильмы бурлят от творческой энергии. Режиссер же «Исаева», сдается мне, героя не полюбил. И ничего поэтому там не бурлит.
При всем своем могуществе телевидение не Господь, чтоб посылать вдохновение по заказу.
Трагедия на Фонтанке
Премьерой спектакля «Дон Карлос» Ф. Шиллера Большой драматический театр имени Г.А. Товстоногова (Санкт-Петербург) завершил празднование своего девяностолетия.
Именно трагедией Шиллера «Дон Карлос» и открылся в 1919 году Большой драматический. Надо полагать, новый революционный зритель был в пламенном восторге, увидев на сцене коварный испанский двор короля Филиппа и услышав зажигательные речи маркиза Позы. Тогда, как помните, народ вообще пребывал в патологическом энтузиазме, чего не скажешь о нынешней, порядком сомлевшей от реформ театральной публике. Тем не менее четыре с половиной часа она пыталась понять, чего хотят все эти довольно красиво одетые (прямо из Веласкеса) фигуры и чем они могут быть нам сегодня интересны.
Среди зрителей, собравшихся на юбилейный вечер БДТ, мелькали главные режиссеры петербургских театров и видные театроведы. БДТ по-прежнему считается идущим в фарватере, так сказать, ведущим крейсером, и неудачи театра решительно никого не радуют в городе, привыкшем его любить или по крайней мере почитать.
Однако этот сезон Большого драматического удачным не назовешь. Обострились все хронические болезни театра: недостаток энергии, разлаженный ансамбль актеров, робкая, бескрылая режиссура. «Дона Карлоса» актеры буквально еле-еле доиграли. Казалось, они сами не понимают цели затеянного предприятия.
«Дон Карлос» – третья постановка Шиллера нынешним главным режиссером БДТ Т. Чхеидзе. В 1990 году он выпустил блестящий спектакль «Коварство и любовь», три года назад – интересную «Марию Стюарт». Но, как известно, в театре нет рецептов счастья. «Дон Карлос», сверкнувший в 1919 году, не состоялся в 2009-м. Несмотря на то что пьесу играют в новом переводе Е. Шварц, новые смыслы или не возникли, или не дошли до зрителя из-за крайней архаичности формы спектакля. Это было скорее чтение в лицах, чем театральное действие.
Об эпохе, когда Испания владычествовала в Европе, зритель осведомлен мало, и значительное количество сил уходит на то, чтобы разобраться в родственных отношениях действующих лиц и политической обстановке многовековой давности. Намечается интрига: дон Карлос, сын короля Филиппа, влюблен в свою мачеху Елизавету Валуа. Его враги хотят погубить сына в глазах отца, его друг Поза хочет спасти Карлоса, отправив юношу возглавлять мятеж во Фландрии, но путается в собственных расчетах и гибнет сам. Только какой-то исключительной верой в предлагаемые обстоятельства и заразительной страстностью актеры могли бы спасти этот крайне далекий от современного зрителя сюжет. Но этого нет. Интересный брюнет И. Ботвин (Карлос) как неприкаянный бродит по сцене, декламируя текст. Король Филипп (В. Ивченко) распадается на ряд ничем не связанных между собой образов – то он бешеный ревнивец, то тиран, то искатель правды, то просто усталый чиновник. Маркиз Поза (В. Дегтярь), видимо, живет такой сложной душевной жизнью, что зритель до конца не может понять, молодец он или гадина. Елизавета (И. Патракова) – натуральная блондинка, и более сказать ничего не могу. (Надо заметить, в нынешней труппе БДТ состоят на службе несколько чудесных молодых красавиц, натуральных блондинок, что радует глаз, но не душу – душа все-таки просит встречи с актерским талантом.) Разве что Г. Богачев (Великий инквизитор) сыграл старого циника-идеолога с фарсовой остротой, легко и смешно, однако этот персонаж появляется лишь в конце постановки, и до этого еще надо дожить.
Все артисты, занятые в спектакле, конечно, могли бы сыграть иначе – осмысленно, ярко, если бы знали, что и зачем они сегодня играют. Но на сцену не проникало ни лучика живой жизни – как будто зритель посетил некий музей, где выставлен муляж театра в натуральную величину.
По окончании спектакля была показана нарезка из документальных фильмов о прошлом театра на Фонтанке, а затем на сцену вышла труппа, и среди них – старейшины, остатки товстоноговского БДТ: Зинаида Шарко, Алиса Фрейндлих, Людмила Макарова, Олег Басилашвили, Лев Неведомский, Георгий Штиль… Их хватило всего-то на один ряд стульев. Это золотой запас театра, но он неминуемо тает, а потому говорить сегодня о сохранении традиций БДТ – бесполезно.
Никаких традиций не сохранить без живой энергии. Это необходимое условие бытия театра в принципе. Нет энергии – нет театра. Георгий Товстоногов умел добывать сценическую энергию из косной материи, и его умения достало на четверть века, но и у него она стала заканчиваться в начале 80-х годов. Уже тогда, при Товстоногове, театр стал впадать в сонное музейное состояние, из которого время от времени ему удавалось выходить. Но такие спектакли, как «Дон Карлос», могут исчерпать энергетический запас театра.
Нужны срочные меры – новая драматургия, новые актерские и режиссерские имена, может быть, новые формы существования. Повторяю, неудачи БДТ никого не радуют, у театра нет врагов – но сплошь встревоженные и опечаленные друзья.
Куликова мистика
В рамках Третьей Московской международной бьеннале современного искусства в ЦУМе открылась… открылся… открылось нечто под названием «Пространственная литургия № 3». Автор и одновременно куратор проекта – знаменитый актуальный художник Олег Кулик, «человек-собака».
Идите смело! Дерзкий художник в этот раз не сидит голый на цепи у входа и не кусает зевак за ноги и выше, как это было однажды в истории «современного искусства». Тогда Кулик своим отчаянным жестом протестовал против иллюзорного положения художника в мире потребления. Теперь протест сменился глубокими размышлениями об этом положении. Для этого нашлось идеальное пространство – ЦУМ.
Из-за своей ценовой политики ЦУМ давно стал чем-то вроде музея современного искусства. Здесь царит воистину философский покой, и редкие посетители ничего и никогда не покупают. На первом этаже им предлагают понюхать бумажные полоски, пропитанные туалетной водой за тысячу баксов, и, впав в медитацию, они едут на пустых эскалаторах, разглядывая приветливые группы манекенов, элегантно позирующих продавцов и образцы инопланетной одежды, развешенные по оттенкам цвета. К четвертому этажу я добралась в отличном расположении духа, которое только возросло, когда я обнаружила себя единственным посетителем «Пространственной литургии № 3».
