Борис Щербаков - Багдад: Война, мир и Back in USSR
Зал притих, «актив» явно был не готов к подобному вольтерьянству с моей стороны, провожали меня на место косыми взглядами, дескать, «во дает», «чего это он?». Несмотря на то, что в Союзе уже вовсю гремели социальные бури, шли забастовки, риторика Съездов Депутатов вообще была совершенно революционной… в совзагранколлективе отклонения от линии Партии и Правительства, как бы помягче сказать, не приветствовались, да их и не было. По меркам Ирака мое выступление было смелым, на грани допустимого — критиковать ЦК раньше в голову не могло прийти. После меня выступал как раз Виктор Викторович. Его реакция меня успокоила… и расстроила одновременно:
— Вот тут предыдущий оратор про лозунги говорил…, - с характерной картавинкой начал Посол, — Поменьше, товарищи, нужно обсуждать Лозунги да центральную печать, там люди знают, что делают. Больше нужно думать о своем посильном вкладе в дело перестройки, на каждом рабочем месте… (и так далее и тому подобное).
Налицо была классическая уловка перекладывания с больной головы на здоровую, аргументы по типу «а сам дурак»… Получалось, что вместо того, чтобы мне «на своем рабочем месте» вносить свой вклад, я влезаю в не свое дело, а дальше делайте выводы. В традиционной схеме иезуитской партийной практики прошлых лет, мне бы было ох как несдобровать при таком повороте дискуссии, но тогда обошлось, да и не вспоминал никто, кроме меня, пожалуй, этот эпизод. Я же убедился, что ничего у нас не изменится в царстве-государстве нашем, и что новый Посол, увы, не является «поборником прогресса и демократии, а, напротив, есть что ни на есть ортодокс и ретроград». Но я не знаю, как бы я вынужден был вести себя, окажись я на его месте тогда, вот ведь в чем парадокс. Должность во многом обязывает балансировать между разумным и целесообразным, возможным и посильным. К тому же, действительно, выглядела моя «критика» по меньшей мере по-детски, ведь очевидно, что ни спецпредставитель со Старой Площади, ни даже сам Посол никакого влияния на принятие политических решений, вроде что печатать, а что не печатать в «Правде», не имели. Дух Перестройки, проникший за барьеры границ, возбудивший мои гражданские чувства, увы, создавал лишь иллюзию свободы и нового мышления, и мог служить лишь клапаном для выпуска накопившегося за десятилетия пара, но никакого практического результата дать не мог. Система еще стояла намертво, защищаясь внешне неколебимой риторикой, используя вот такие обычные подмены понятий, софизмы всякие. Чуть что — и ты «враг народа». Но я совсем не хотел быть «врагом народа», и полемики с Послом, естественно, не продолжал, хотя был и сейчас остаюсь искренне уверен, что «Лозунги ЦК КПСС к Первомаю» были инструментом маразматическим, были порождением больного воображения и искаженного восприятия действительности, были вредны, разрушительны и для Партии самой, и для народа, к которому в такой унизительной, принижающей человеческий интеллект, форме, они обращались.
«Труженики полей!!!Повышайте урожайность зернобобовых культур на квадратный километр посевной площади!!» и в таком дебильном ключе штук 30–40 страстных призывов «углублять и повышать»… Отрыжки этого безумного «лозунготворчества» и сейчас нет-нет промелькнут на биллбордах московских («Поддержим малый и средний бизнес!»), но тут другой совсем механизм, другая, материальная логика рекламного рынка, хотя тоже и глупо и смешно звучит…
Летом 1990 года, уже после оккупации Кувейта, меня срочно вызвал Торгпред, нужно было ехать к Министру Нефти Ирака г-ну Челяби, там же будет Посол…Какова моя функция на этих переговорах я мог только догадываться, но «Папа» довольно часто меня брал на встречи с министрами, в качестве переводчика, так что ничего особенного в этом приглашении не было… Встретились в Министерстве с подъехавшим Послом, поздоровались, сели в лифт и едем себе на этаж Министра. Виктор Викторович спрашивает меня:
— Мне тут нужно Ноту Советского Правительства передать Министру, я тогда зачитаю, а вы переведете?
Видимо, «Папа» успел предупредить его, что, дескать, беру с собой переводчика, по совместительству начальника коммерческого отдела, в ведении которого находятся и сырьевые рынки… Я уверенно подтверждаю готовность, но сама постановка вопроса мне уже не нравится. Какая такая «Нота»? Получается, я перевожу политический документ, а там ведь каждый нюанс важен! Неприятное ощущение грозящей опасности начинает заползать под рубашку, под пиджак с галстуком, униформу чиновника при визитах такого уровня. Министр, как и положено, в военной форме, приветливо нас встречает, рассаживаемся на низкие диванчики, нам подают горячий чай. После традиционных приветствий и разговоров ни о чем, Посол достает папочку с документом и вопросительно смотрит на меня — дескать, поехали…
«Основываясь на принципах невмешательства… и во исполнение договоренностей… исходя из суверенных прав…», в общем, все слова известны, но вместе они составляют коктейль формализованных дипломатических оборотов, где каждое наречие или причастие несет сложную, и очень точную нагрузку. Важны нюнсы, устойчивые штампы их исключительно точно передают, а их-то в моем багаже как раз и не было вовсе, не учился я этой «грамоте», только в общих чертах, если что…
Я судорожно начинаю переводить с голоса, но на второй фразе понимаю, что с дипломатическим протоколом мне не справиться. Жуть, стыд и кошмар. Чисто профессионально ничего жуткого в этом не было, я мог легко обойти любую непереводимую фразу, найти эквивалент, в общем, уболтать Министра, но тут же «Нота Советского Правительства!!». Никаких вольностей, все должно быть буква в букву, смысл в деталях, даже в расположении слов. Ни раньше, ни потом мне не приходилось иметь дело с политическими документами такого рода, такого уровня…Холодный пот меня прошиб на второй фразе, Министр заулыбался, и, слава богу, Виктор Викторович участливо взял дело в свои руки:
— Что, сложно вам, да? Ну, давайте я сам тогда…
И чеканными стандартными фразами дочитал, допереводил документ на арабском языке. Ему-то эта лексика была ох как знакома. И, как арабист — профессионал, он вполне понял мое положение, ни коим образом не пенял мне после, в лифте, что не справился я с Нотой. Наверное, только «Папе» было за меня неудобно, для него ведь специфика профессионального перевода была непонятна. Но он не подал виду. Я какое-то время попереживал, что так опростоволосился перед уважаемыми людьми, хотя в душе понимаю, что иначе и быть не могло. Всей широтой лексики не владеет ни один переводчик, сколь образован и натренирован он бы ни был, это просто моя излишняя самоуверенность сыграла со мной злую шутку. Мог бы прямо там в лифте и отказаться. Нет, все-таки, наверное, не мог…Хороший урок трезвого анализа своих способностей я получил тогда, и спасибо, Виктор Викторович, за тактичную поддержку рушащемуся моему авторитету и самооценке. Через совсем короткое время я уеду из Ирака и больше мне арабский язык в жизни не понадобится.(Хотя нет, пару раз очень даже понадобиться: это когда надо было в Вене году в 94-ом быстро «организовать» конвейер таксистов для перевозки нашей многочисленной группы партнеров по бизнесу, это уже в Hewlett-Packard было…А таксисты все как на подбор — арабы. Тогда, помню, мои иностранные коллеги из Хьюлета зело поражались самой картине — русский, да в Австрии, организует арабов для перевозки европейской делегации, для них это было что-то из области фантастики, ведь еще совсем недавно мы все жили по разные стороны Стены, и в их представлении у русских разве что рогов и хвоста не было… ну, в общем, казались они(мы) людьми по меньшей мере на них, европейцев, непохожими. Ну мы и есть непохожие, но уж такси-то организовать… это раз-два плюнуть. Тем более на арабском.
Мозаика
Режим Саддама славился феодальной какой-то жестокостью и нетерпимостью к политическим противникам, что в условиях восточной диктатуры, чем, собственно, он, режим и был, вполне естественно. Там ведь дай только палец, руку откусят, Восток, одно слово… Но вот к религиям режим был более чем толерантен. Конечно, как в любой арабской стране, ислам был доминирующей религией, но при этом режим не особенно акцентировал свою моно-направленность в вопросах религии. Сам Саддам совершал как-то хадж, это событие помпезно освещалось во всех средствах массовой информации, образы Саддама в белых одеждах паломника появились немедленно и на придорожных панно, на плакатах. Саддам был мусульманином, и ничего противоестественного в том нет, что он лично демонстрировал свою религиозную приверженность исламу. Но религиозные деятели не имели в Ираке и сотой доли того влияния, которое они имеют в соседнем Иране, к примеру, или даже во многих других арабских странах, что тоже можно, наверное, объяснить стремлением к полновластью, нежеланием делить свою власть даже с духовными лидерами. Лидер у государства должен быть один, и это — «Ар-раис-аль-каид-аль-баталь-аль-муззафар»… и прочая и прочая… (это все цветистые определения Саддама, «герой», «победитель» и пр.)
