Журнал Знамя - Знамя Журнал 8 (2008)
С другой стороны - комедия!.. Комедия не только в том, что я никого никогда не сдавал, но еще и в том, что эта сделка, предлагаемая ими затея, не казалась им странной - звучала в обращении к федеральному офицеру вполне нормально… вполне деловито… как торг… как на вещевом рынке.
- Са-ашик… Сдай Хворь.
Комедию я должен был играть. Мое имя обязывало, и я сейчас был не я, а Сашик. А Сашик не мог выгнать их пинками и криком… Сашик человек достойный, и Сашик должен был говорить о жутковатом деле - как о деле. Беседовать. И, возможно, обсуждать условия. Иначе бы уже завтра старики перестали Сашика уважать.
Изобразив лицом ход мысли, я спросил:
- Сдать Хворостинина?.. Это с какого такого праздника?.. А воевать с вами кто будет?
Они едва не зарыдали:
- Сда-аааай… Са-аааашик … Он сжег наш хлеб.
- А вы сожгли его солдат в танке. В головном танке. Забыли, а?
- Мы не сожгли. Мы мирные люди… Са-аааашик.
Они опять устремились ко мне. Двое на коленях… Самые пахучие… Это не так просто, когда на тебя надвигается серебро седин. Оба в старинных столетних пиджаках. (Со стариковского же многоразового плеча. Умер, а пиджачок передал дальше… Носи и помни.) Но даже коленопреклоненных, я не хотел их видеть и ощущать вблизи. Я люблю дистанцию. А они приближались… Я боялся, закружится голова.
- Стоп, стоп! - я прикрикнул. - Давайте о деле… Хватит ползать.
Другая картина - мой знакомый старик. Настоящий горец! Держался просто и благородно. Стоял, чуть склонив голову… И чуть стыдясь за своих. (Но не унизив их замечанием.) Он стоял, лишь приложив ладонь ближе к сердцу.
Не сразу, но я углядел их главного. Мрачноватый чич, старающийся сейчас быть благостным и незаметным. Этот-то и пригнал ко мне стариков. Как овец. Пробовал меня купить… а почему нет?.. а вдруг!.. С ранней сединой на щеках и в бороде, он неплохо косил под старика. Он притаился, он прятался в кучке стариков. Он не был стар. И прятал смелые глаза.
- Са-ашик… Сашик.
Такой волчара ничего не боится. Пришел по делу. Старики ничто, старики только видимость, - он стариками пробовал меня… на покупку… а вдруг?.. Я на миг почувствовал себя чужестранцем - я это я, но внутри их тысячелетнего торга. Внутри тысячелетней горской реальности. На чужом базаре. На чужой земле.
Меж тем эти жалкие, пропахшие потом трудяги-старики были мстители. И за ними, за их блеяньем стояли деньги. (Уверен. Увесистая пачка. Восток!) Вот так и выглядят настоящие мстители. Они - на коленях… А я стою в рост… Тем удивительнее, как внятно я слышал, чувствовал их прессинг, их давеж. Их приглашение на открывшиеся торги. Приглашение, лишь чуть примаскированное их стояньем на коленях и стенаньями.
- Сдай.
Быть и оставаться Сашиком мне было важно не из игры, не из тщеславия… Из необходимости. Мне с ними жить.
И потому я был терпелив:
- Не могу. Никак не могу, уважаемые… Это нарушит равновесие войны. Наша вялая, тихая война может стать войной сумасшедшей… Зачем?
Я объяснял спокойно, с подробностями:
- Война, уважаемые, держится на особых людях. На больших людях. А Хворь, то бишь Хворостинин, как раз очень большой человек в этой войне.
- Он - капитан.
- Это для вида. Это как маскировка… Других таких, как он, сейчас у нас нет. Во всей армии нет. Сами это знаете… А ваш Басаев кто по чину?.. А?
Молчание.
- Он тоже по чину никто… Поняли?.. Всё, уважаемые. Точка.
Старики замолчали, натолкнувшись на неожиданную логику симметрии. Как всегда на Востоке… Теперь они думали и сожалели - неужели они, старики, не так начали разговор? Не с той карты пошли?
И тут я уже должен был разгневаться. На их затянувшееся молчание я просто обязан был обозлиться. Восток дело тонкое. (Гнев сильного - это его главная правда.) Именно в тишине… Именно когда просителям уже встать и уходить.
- Хворостинина сдать?! - вдруг заорал я. - Да вы охренели, отцы. Человека ценить надо! Вы же мудры… А сейчас вы прямо как братва горская… Вы своего Басаева прирежьте! А?!
Я гневался. (Работа…)
- Хворя им сдать! В войне баш на баш, - орал я. - Басаева как-нибудь прирежьте. В междусобойчике…
- Сашик… - заныл один из стариков заново.
- Ну, что мне вас учить… Прирежьте. Только без подмен!.. Чтоб телевизор во всех ракурсах его трупак показал.
Я очень гневался:
- … Чтоб на экране Басаев, а не завонявшийся чич. Личико чтоб. Лица ему не портить. Рожа чтоб читаемая. Ясно?.. Можно башку отдельно. Но уши не отрезать. Чтоб сразу узнали…
- Са-аа-ашик.
- Все. Все… Встали… Подъем, уважаемые… По домам!
Ушли… Едва не припрыжкой сходили старики по ступенькам опасной, шаткой лестницы недостроя. Без перил… Горцы!
Зато к машине, к “жигулю” шли медленно. Приуныли? Обговаривали неудачу?.. Один из стариков в брюках-галифе. Не пачка ли денег в гигантских карманах?.. А что?.. Они такие. Все с собой. Просто, как воды выпить. Старик опустил руки, вытянув их вдоль тела. Слегка контролировал деньги. На ходу. Едва касаясь галифешных карманов.
Вот там их “жигуль”. Еще и с маленьким российским флажком на капоте.
Оренбуржцы в том ущелье не потеряли ни человека. Молодцы! Только и погиб, с экипажем вместе, приданный им головной танк… В штабе спасенную колонну обговорили с особенным удовольствием. Заметили!
В штабе вдруг припомнили (приятно при удаче припомнить одну-другую подробность), что именно генерал Шкадов на оперативке посоветовал послать с колонной компактных оренбуржцев вместо разрозненных в боях ментов. Не подвели пацаны… Шкадов при обсуждении скромно подтвердил: да… да… его была идея. Шкадов говорил три минуты. И чем скромнее и короче он говорил, тем яснее было, что в эти три минуты он вот-вот схватит орденок. И схватил!
Генерала Шкадова лишь немного кольнуло, когда в офицерской столовой в общей болтовне он расслышал, что Хворь опять не дал спалить колонну… Прямо за соседним столиком… Ох уж эта общая болтовня! Вояки не любят (а собственно, кто любит), когда чье-то имя, даже случайно упомянутое, вдруг укалывает их в области сердца. За соседним столиком!.. Да кто он такой! Захваленный капитанишка! Многие слышать о нем не хотели. Даже плевались… Только и умеет - провести колонну.
Хворь
, так ведь прозвучало в офицерской столовой. Так его звали теперь. Что чеченцы, что наши.
Подъемник бочек (ура Крамаренке!) работал… Бочки так и взлетали на уровень пакгауза, можно и выше. А на скате легко прыгающую пустую бочку ждала куча желтоватых опилок, гасила скорость. Настил из досок с наклоном небольшим. Бочка разгонялась и прыгала… Прямо в объятия опилок… Однако пустую бочку еще надо крепко попридержать. Контузик Алик Евский, карячась, этим и занимался… А сверху уже слали вторую бочку. Не выждав… Шиза не щадя.
- Рядовой Евский!
Но им обоим ни фига не слышно.
- Евский! - еще раз гаркнул я… Сегодня оба хотя бы в рукавицах. Не ломают ногти.
Я не стал выдергивать пацанов из работы надолго, дабы их же не подставить. Солдаты на этот счет соображают быстро… Любимчиков не любят.
Отозвал их на коротко, на три минуты - только отдышаться.
Спрашиваю:
- Ну?.. Не тяжело катать бочки?
- Никак нет, товарищ майор… Ста… стараемся!
Как рыба, раскрывает рот. Такая улыбка… И задышка одновременно.
Я еще не знал, что я придумаю. Чем занять эти три минуты… Я стал показно (и слышно для солдат) бранить за грязноватые гимнастерки. За болтающийся ремень. Что, мать их, за неряхи!
Оба тотчас, сразу подтянули ремни. Но не сразу после бочек налаживается солдатское дыхание.
- Вы, пацаны, отработали свой месяц… Однако колонны в вашу сторону пока что нет. Майор Хворостинин и майор Костомаров оба в госпитале… Знаете?.. Слышали?.. Оба поводыря в ауте, будем их ждать.
Я добавил:
- А пока что подыщем вам работенку полегче. Хотите на кухню?.. В охрану - нет… доверить охрану я не могу. Не имею права… А на кухню - пожалуйста.
Нет, они не хотели на кухню. У Алика даже глаза побелели. (Боевой солдат. Боялся оскоромиться!)
Слабым голоском запротестовал:
- Т-т-товарищ майор… Не н-надо кухню… М-мы солдаты. Нам н-надо вернуться…
И этот дубоватый Олег-Олежка вдруг вытянулся по стойке смирно. Сейчас вякнет, что долгу верны.
Я, опережая, сердито прикрикнул:
- Знаю, знаю про долг.
А инициатива у Алика. Как заводной:
- Отправьте нас… К своим… Т-товарищ майор. Вы обещали.
- Я обещал - значит, отправлю.
И ах как просиял!.. Весь засветился… Губы дрожат.
И тут же бросился назад, к бочкам. Счастливый!.. Готов работать и работать. Принимать летящую гулкую бочку на грудь. Настоящий шиз! И Олег за ним… Труба зовет. А ведь оба еле стоят на ногах.
Я ушел…
Ефрейтор Снегирев, попросту Снегирь, вроде бы их опекает. Как своих. Он их нашел - он их пригрел.
Снегирь (по рассказу Крамаренки) остановил над ними насмешку - пресек идиотскую шутку заскучавших курцов. Отменная солдатская шутка!.. Во время перекура… Когда сидели и смолили возле песочницы, мои солдаты-грузчики вдруг начали меж собой перемигиваться и переглядываться… То туда посмотрят, то совсем в другую сторону… И шепотком друг дружке: “Офицер… Офицер!..” - после чего Олег, то бишь рядовой Алабин, вскакивает… взлетает пружиной… Называлось у них пугануть шиза… Сидят себе и сидят. Курят. А рядовой Алабин так и стоит, вытянувшись и ожидая, в какую сторону отдать честь появившимся офицерским погонам.
