Юрий Шалыганов - Проект Россия. Большая идея
Вне зависимости, инерционный это процесс или формируемый и управляемый, система продолжает работать, стягивая мир в сферу влияния одной силы. Не совсем понятно, чем все закончится, но в общих чертах это будет что-то крайне негативное, против чего в любом случае нужно бороться.
Технология борьбы построена на игре по правилам системы. В информационную эпоху грубая сила может иметь место, но не как генеральная линия, а как часть спектакля. В свое время Юлиус Эвола писал: «Когда цивилизационный цикл подходит к концу, нельзя добиться результатов простым сопротивлением или прямым противодействием силам разрушения». Все эти методы борьбы безнадежно устарели и никуда не ведут. Пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Глупо играть по правилам прошлой эпохи.
В построении логики действия мы исходим из понимания современного мира не как реальности, а как имитации реальности. Мы исходим из факта — мир живет на сцене. Мир есть спектакль. По законам пьесы все реальное кажется нереальными наоборот. Сцена ловит образ, но не действительность. Если на сцене показать действительность, она будет смотреться ложью, при этом полностью соответствуя действительности. В этом есть какая-то магическая сила.
Изменить развитие ситуации означает принять эстафетную палочку у потерявшей цель теократии и построить новую теократию. Благо, работу по внушению населению мысли о том, что демократия (внешняя составляющая теократии), на профессиональном уровне выполнена до нас. Некоторые моменты нужно переделать, но если вопросов с социальными и манипулятивными технологиями нет, все это решаемые проблемы.
Кажется, мы нашли выход из ситуации. Теократию можно построить по западному образцу, когда внешнюю часть модели представляет демократия, а внутреннюю власть жрецов. Главное, понимать: демократия есть не самостоятельная модель, а часть системы, названной нами «новая теократия».
Глава 10. Проблемы
Новая теократия всем хороша. Но есть моменты, которые нас очень смущают. Например, внешняя сторона новой теократии (демократия) хорошо работает, если народ уверен, что он выбирает. Этот эффект заметен на западном избирателе. Он искренне верит, что именно выбирает и им никто не манипулирует. Точно так же, как покупатель майонеза искренне верит, он сам выбирает продукт, и реклама тут ни при чем. Он не задается вопросом, почему покупает (голосует рублем) за ту продукцию, которую рекламируют, а не за ту, которую не рекламируют. И почему изменит свои приоритеты, если реклама сместит акценты.
Чтобы масса считала манипуляцию разумным выбором, среднестатистическое большинство интеллектуально должно быть ниже среднего. Если интеллект массы будет выше, она заметит противоречие, увидит, что реально никакого выбора не совершает, все решено без нее. Как только это станет очевидно критической массе, спектакль будет освистан и система перестанет работать.
Повторится та же ситуация, что в СССР. Диктатура позиционировала себя властью народа. Для малограмотных людей одно ничем не отличалось от другого, потому что они не понимали ни того, ни другого. Это позволяло на черное говорить белое.
Но потом началось странное. Компартия стала поднимать уровень интеллекта людей на недопустимую высоту. Во всех высших учебных заведениях вводится обязательное изучение коммунизма — работ Маркса и Ленина. Было бы полбеды, если бы изучение свелось к официальной мифологии. Беда в том, что людям давали глобальные знания. Их учили думать, анализировать, делать выводы и иметь собственное мнение.
Спрашивается, зачем инженеру понимать марксизм? Он что, от этого лучше свою работу сделает? Если не лучше, тогда зачем? Всеобщее образование было нужно для ликвидации технического отставания. Именно для достижения этих целей населению нужно было учить физику, химию, биологию и прочие прикладные науки. Поднятия мировоззренческого уровня для этого точно не требуется. Для чего же тогда расширять сознание инженера до таких границ? Зачем Маркса заставлять изучать?
Можно предположить, советская власть считала, что повышение интеллектуального уровня увеличивает прочность системы. Типа если все идеологически подкованы, враг нас не сломит, народ не удастся свернуть с верного пути.
Такая логика имеет право на жизнь при условии, если теория в общих чертах соответствует практике. Если теория противоречит практике, лучше бы людям не знать теории. По крайней мере, они не увидят ее несоответствия практике.
Советская система была компромиссом между теорией и объективной реальностью. Из человека, говорившего: «Пропадет Россия, ну и черт с ней», сделали символ государства. Это как Гитлера позиционировать борцом за права евреев.
Трагикомичная ситуация вышла. По чертежу должен был получиться самолет. По факту получился паровоз. Что делать? Оптимально указывать на паровоз и говорить: это самолет. Но тогда люди не должны понимать разницы между тем и другим. Пусть они песни хором про самолет поют, хороводы вокруг него водят.
Зачем поющих и водящих хоровод знакомить с чертежами самолета и паровоза? Цель какая? Разве не оптимально запрятать чертежи самолета как можно дальше и никого к ним не подпускать, дабы никто не мог сравнить, что хотели и что получилось. А «самолет» (по факту паровоз) зачехлить, чтобы никто уже не мог понять, что там такое, сверху цветы водрузить и какое-нибудь ритуальное действие вокруг затеять раз в год. А в перерывах напоминать народу: кругом завистники и враги, которые спят и видят, как бы помешать нашему полету в светлое будущее, и потому нужно готовиться к войне.
Спросите, на что рассчитывать? На то, на что рассчитывал Ходжа Насреддин, обещая эмиру научить ишака разговаривать. За это время «или эмир умрет, или я, или ишак сдохнет». И еще говорить общие слова, хорошие тем, что всегда правильные. Чем дольше, тем лучше (как Китай, он заявляет себя коммунистическим, не помышляя строить никакого коммунизма, последние несколько десятилетий даже не заикаясь о такой цели).
Надо признать, в говорении общих словах советская власть преуспела. Но ошиблась с доступом к чертежам. Вместо того чтобы скрывать их, она заставляла учить, что такое самолет и что такое паровоз. И смех, и грех.
Погружать людей в теорию коммунизма, заранее зная ее несоответствие практике, значит рыть себе могилу. Заведомо понятно: как только люди начнут интеллектуально расти, они УВИДЯТ противоречия. Далее кинутся разбираться в ситуации, думать…
Учитывая, что советское воспитание культивировало понятие долга и чести, легко просчитывается, до чего они додумаются. Большинству будет наплевать. Но обязательно найдутся люди, которые посчитают своим долгом бороться за правду против обманщиков-предателей. Враги СССР поддержат борьбу, и закрутится все по нарастающей.
Советская власть создавала людей с высоким образованием, полагая, что создает своих защитников и строителей. В краткосрочной перспективе так и получилось. СССР конкурировал на равных с Западом во многих технических отраслях, что безусловно есть результат образования.
В глобальной перспективе власть своими руками из своих граждан делала диссидентов — разрушителей системы. СССР в огромной степени был разрушен не врагами, а своими гражданами, возмущенными идеологическими противоречиями.
Есть такой шаблон: «чем человек больше образован, тем лучше». Почему лучше, во всякой ли ситуации лучше? Или есть ситуации, где хуже? О таких вопросах люди, как правило, не размышляют. Зачем, если есть привитый еще со школы шаблон? Этот шаблон подразумевает: препятствовать образованию народа могут только сволочи. Раз мы не сволочи, значит, должны образовывать народ.
Лаоцзы говорил: когда народ много знает, им трудно управлять. Советские вожди жили исключительно шаблонами. Своих мыслей они не имели и не производили. Основным ориентиром служили установки прошлого (корней которых они тоже не осознавали). В итоге они благими намерениями вымостили себе дорогу в ад.
Наличие шаблонного мышления свидетельствует: в коридорах власти не было мыслителей. Были слепо верующие в то, во что велено верить, не пытаясь понять суть. Были честные друиды, почитавшие высшей ценностью территорию, не умея объяснить, почему они так считают. И было множество просочившихся приспособленцев.
Когда образование стало давать побочные плоды, система начала топорно защищаться. Поскольку сказать по сути было нечего, упор сделали на грубую силу, запрет и «не пущать». Крайне неуклюжие попытки загнать выпущенного на свободу джина назад в бутылку заключались, например, в цензуре. Запрещается читать отдельные книги (в Ленинской библиотеке для прочтения какого-нибудь Гоббса нужно было иметь специальное разрешение). Запрещалась любая критика СССР. Началась охота на ведьм. Но при этом заставляли учить того же Маркса. Воистину, левая рука не ведала, что творила правая.
