Юрий Мамлеев - Россия вечная
Отметим еще страх перед русской «неподвижностью» и «внезапным динамизмом», страх перед страданием. Все это по-человечески понятно, но не по-русски. По-русски любовь (в данном случае к России) побеждает страх (если он есть). Но чаще всего ведь его нет, а есть любовь и тайное влечение к Безднам России, восхищение ими и головокружение от них. И одна из сторон этой любви — влечение к русскому бытию, к бытию вообще. Это означает не только присущую всем любовь к «жизни» (которая всегда есть процесс, изменение, борьба и как форма бытия может существовать только во времени), но и любовь к тому, что «я есть», любовь к тому, чтобы «бытъ» во всей многозначности и постоянстве, во всех внутренних возможностях, во всей потенции к вечности. Бытие, естественно, выше и шире «жизни», которая есть лишь одно из его проявлений.
Но русское бытие отмечено чертами второй реальности, обращенности на себя, странного нарциссизма (влюбленности в свое бытие), но с «разрывами» и «провалами»; жалости к тому, что «пришло отцвесть и умереть»; лишенности и в то же время веры в свою самоценность, переходящую иногда в солипсизм; интереса и к себе и к запредельному; незаметного, но повседневного и естественного сюрреализма. Русское бытие есть фактически полное отрицание всего того, что является основным в западной жизни. Оно может быть истолковано на уровне мистического национального экзистенциализма, русского экзистенциализма (без всех этих вывертов обычно-человеческого отчаяния и одиночества, составляющих альфу и омегу западного экзистенциализма) со всеми его видимыми и невидимыми пластами. С гениальной силой один из внутренних пластов этого бытия выражен в «Котловане» Платонова, пласт, который идет там подтекстом, в который можно проникнуть, только осознавая смысл платоновского языка. Платонов — пример невиданной гениальности, основанной целиком на «русскости». Надо понять Россию и в этом измерении как бытие, как поле бытия по ту сторону интеллектуализма, религии, социальных ценностей, борьбы, что влечет за собой понимание бытия, русского бытия как особой автономной ценности. И, исходя из этого, возможно идти дальше в глубь русского бытия, к его целостному познанию, в том числе и к познанию его тайной радости.[48]
Постепенно становится понятным, что историческая Россия является носительницей некоего национально-космического центризма. «Посредник» (Россия) в этом звене (Абсолют — Россия — Бездна вне Абсолюта) выполняет не только функцию «контакта» между Абсолютом и Бездной вне Его, но и становится самостоятельным третьим метафизическим Началом, одно из проявлений которого в некотором «объединении» невозможного: в своей крайней форме — того, что «есть», и того, что «нет».
Поэтому Россию скорее можно определить не как «Посредник», а именно как третье метафизическое Начало. И по самому большому счету России действительно необходимо «вечно быть» (в проявленном состоянии), чтобы исполнять весь комплекс своих высших предназначений. В конце концов, если рассмотреть эту ситуацию только «с точки зрения» исторической России, то мы приходим к неизбежному выводу о присутствии в России глубинного и мощного течения — метафизического патриотизма или даже метафизического национализма, который (если не считать самого слова) не имеет ничего общего, с обычным национализмом, столь широко распространенным на нашей планете.
Отсюда вытекает и тот русский «сверхъестественный патриотизм», который, часто будучи скрытым, вдруг взрывным путем выходит на поверхность и спасает Россию от смертельных врагов и неожиданных кошмарных обстоятельств, тот «сверхъестественный патриотизм», который в сфере внутренней, духовной является выражением не только ошеломляющей любви к России, но и тайной веры в нее.
Эта тайная вера пока не раскрыта полностью, но причина ее существования лежит именно в предвидении великой сущности России, в конце концов, в предвидении реальности Космологической и Вечной России. Эта вера, конечно, не является религиозной, поскольку это не вера в Бога, но эта «национальная вера» может существовать параллельно религиозной, идеально сосуществуя с ней. Эта «национальная вера» ни в коем случае не может быть «подменой» религиозной: вера в Бога абсолютно необходима для людей и не может быть заменена ничем. (Это должно быть совершенно ясным.) Но «национальная вера» (о которой идет здесь речь) имеет совсем другую направленность, другой «предмет» веры и другой смысл. Поэтому она может существовать, не «мешая» религиозной вере. Весьма условно это можно сравнить, скажем, с верой отдельного человека в свое особое предназначение, в свой гений и с его же верой в Бога — что совершенно разные, но совместимые «явления».
Вера в Вечную Россию и в сверхназначение исторической России (взятое в их единстве), может вывести «нашу» Россию к необычайному духовному взрыву, а «культура взрыва» — явление, свойственное России. Но такой «взрыв» может только укрепить историческую Россию.
В конечном итоге метафизический «национализм» — это то, что может поставить Россию над миром, и если «мир» идет к гибели, то это не должно быть участью России…
Теперь надо рассмотреть проблему «Русской Души». В ней два аспекта: общечеловеческий и русский. Начнем с первого. Наконец пришло время полной реабилитации понятия «человеческий», которое раньше мы употребляли в несколько презрительном значении, имея в виду «современное человечество» или даже «человечество Кали-юги». Человеческая Душа, ее великий Архетип имеют с этим мало общего. Человеческая Душа или Трансцендентный Человек, Вечный человек — это, по существу, Первообраз Человека как он есть в Боге. Это его идеальная Душа, Вечный Архетип, который нисходит в мир, разделяясь на космологические архетипы человека, и, наконец «уменьшаясь», воплощается в конкретного человека. Но практически это означает, что каждый человек (включая, естественно, людей Кали-юги, то есть нас) по крайней мере потенциально обладает такой душой, но именно че-ло-век. То, что сейчас, представляет собой «душа» человека — лишь слабый отблеск Души Вечного Человека. Однако виртуально эта Душа есть у каждого, но человек в мире просто не знает об этом, не знает, каким сокровищем он обладает, по сравнению с которым весь так называемый «мир» — просто маленький аспект его же собственной Души.
В Метафизической Традиции существуют три доктрины о соотношении между Человеческой Душой и Богом: 1) человек — образ и подобие Божие (в большинстве религий, что касается метафизики, например в индуистской дуалистической Веданте); 2) человеческая душа почти тождественна Богу (например, учение Романуджи) в Веданте; 3) человеческая душа полостью тождественна Богу (конечно, речь идет только о Божественном скрытом центре «души»). Это чистый недуализм Веданты, основанный на Великом Тождестве.
Но понятно, что во всех вышеназванных случаях Человеческая Душа понимается как исключительное, высочайшее состояние, в принципе гораздо более высокое, чем «ангелическое», например. Однако следует ясно представлять себе, что речь здесь идет об Архетипе Человеческой Души (а не об индивидуальной душе того или иного человека, который этим Архетипом «владеет» только потенциально, если, конечно, он не реализовал Его). Надо четко осознать ту дистанцию, которая лежит между Трансцендентным Человеком и конкретным человеком, между высшим «Я» и индивидуальным «Эго».
Здесь нет возможности далее касаться этой темы,[49] отметим только, что такое положение или состояние (как в случае Человеческой Души) по отношению к Богу называется в традиционной метафизике Центральным, и оно предполагает наибольшую (по разным причинам) возможность Богореализации (или реализации Абсолюта) исходя из этого состояния. Потеря такой уникальной возможности, так же как и потеря других, более скромных возможностей (например, так называемого «райского состояния»), заложенных в Архетипе Человеческой Души — и есть, собственно, то, что в религиозных традициях обозначается как «гибель души».
Но даже крайняя форма такой гибели означает «вечный конец» или «вечный ад» — такого не существует вообще. Данное существо продолжает цепь существований в экстремальных случаях, весьма низших и иногда связанных с очень длительными, «вековыми», до конца космического цикла, страданиями.
Но в конце концов, после определенных изменений, возникает опять возможность попасть в Центральное положение — уже не связанное с «человечеством»: достаточно взглянуть на бесконечное звездное небо, чтобы понять, что «человек» занимает исключительно центральное положение только в своей системе (и в ее «невидимых» срезах) и что неизбежно существуют иные варианты центрального положения (включая Богореализацию, то есть «возвращение к Истоку) в иных мирах, наряду с вариантом опять «пропустить» эту уникальную возможность и уйти в низшие состояния.
