Даниэль Герен - Анархизм: от теории к практике
На протяжении долгого времени испанские анархо-синдикалисты стремились к сохранению автономии так называемых «аффинити-групп».[100] В их рядах было много приверженцев натуризма[101] или вегетарианства, особенно среди бедных крестьян юга. Оба эти образа жизни считались способными преобразовать человека и подготовить его к либертарному обществу. Участники Сарагосского конгресса НКТ не забыли рассмотреть вопрос о судьбе групп натуристов и нудистов, «не подчиняющихся индустриализации». Конгресс решил, что если такие группы не могли удовлетворить все свои потребности по причине нехватки чего-либо, их делегаты на встречах конфедерации могли бы достичь экономических договоренностей с другими сельскохозяйственными и промышленными коммунами. Не вызывает ли это улыбку? Накануне грандиозных и кровопролитных социальных преобразований НКТ не считала глупым пытаться учесть бесконечно разнообразные устремления отдельных людей.
Что касается преступления и наказания, Сарагосский конгресс придерживался идей Бакунина, утверждавшего, что социальное неравенство является главной причиной совершаемых преступлений, и, следовательно, если исчезнут причины, порождающие преступления, то в большинстве случаев перестанут существовать и сами преступления. Конгресс подтверждал, что человек не является плохим от природы. Проступки отдельных личностей как нравственные, так и касающиеся производства, должны рассматриваться на народных ассамблеях, которые в каждом конкретном случае постараются найти справедливое решение.
Либертарный коммунизм не признает иных исправительных методов кроме превентивных, профилактических, взятых из арсенала медицины и педагогики. Если какая-то личность, будучи жертвой патологических явлений, наносит ущерб гармонии, которая должна царить среди людей, ее неуравновешенность подвергается лечению, а одновременно с этим в ней стремятся стимулировать нравственные чувства и социальную ответственность. В качестве средства от эротических страстей, которые выходят за рамки уважения свободы других, Сарагосский съезд предлагал «смену обстановки», считая это средство эффективным как против болезней тела, так и против любовной болезни. Профсоюзное объединение, однако, сомневалось в том, что обострение таких «исступлений» могло произойти в условиях сексуальной свободы.
Когда в мае 1936 г. съезд НКТ принимал Сарагосскую программу, никто, конечно, не рассчитывал, что уже через два месяца пробьет час ее воплощения на практике. В действительности, социализация земли и промышленности, последовавшая за победой революции 19 июля, в значительной степени отклонилась от этой идиллической программы. Хотя слово «коммуна» встречалось в каждой ее строке, для социалистических производственных групп был вскоре принят термин «коллективы». Это был не просто вопрос терминологии: создатели испанского самоуправления многое почерпнули и из другого источника.
Действительно, проект экономической структуры, представленный за два месяца до конгресса в Сарагосе Диего Абадом де Сантильяном в его книге «Экономический организм революции», был совсем иным.
Сантильян не был, как многие другие, бесплодным и строгим эпигоном великих анархистов XIX века. Он сожалел, что анархистская литература двадцати пяти — тридцати последних лет столь мало занималась конкретными проблемами новой экономики и не открыла оригинальных перспектив для будущего, в то время как на всех языках анархизм породил изобилие трудов, в которых концепция свободы обсуждалась исключительно абстрактным образом. В сравнении с этими неудобоваримыми произведениями, ему представлялись блестящими доклады, сделанные на национальных и международных конгрессах Первого Интернационала. В них, отмечал Сантильян, можно найти гораздо более глубокое понимание экономических проблем, чем в последующие периоды.
Сантильян не был человеком отсталым, он был человеком своего времени. Он знал, что «бурное развитие современной промышленности создало целый ряд новых задач, предвидеть которые в прошлом было невозможно». Нет никаких сомнений в невозможности возвращения к римским колесницам или примитивным формам ремесленного производства. Экономическая обособленность, местечковое мышление, «малая родина», дорогая сердцам многих испанских крестьян, ностальгирующих по золотому веку, маленькие средневековые «вольные коммуны» Кропоткина — все это должно быть сдано в музей древностей. Все это остатки устаревших общинных концепций.
С экономической точки зрения не может существовать никаких «вольных коммун»: «Наш идеал — коммуна ассоциированная, являющаяся частью федерации, интегрированная в общую экономику страны и других территорий, присоединившихся к революции». Коллективизм, самоуправление не есть замена частной собственности одним многоголовым владельцем. Земля, фабрики, шахты, транспортные средства являются продуктами труда всех и поэтому должны служить всем. В наше время экономика не может быть ни местной, ни даже национальной, но только мировой. Характерной чертой современной жизни является слияние всех производительных и распределительных сил. «Обобществленная экономика, управляемая и планируемая, является настоятельной необходимостью и соответствует тенденциям развития современного экономического мира».
Для выполнения функции координации и планирования Сантильян предусматривает Федеральный экономический совет, не имеющий политической власти, но представляющий собой простой координационный орган, осуществляющий экономическое и административное регулирование. Он получает директивы снизу, от заводских советов, объединенных одновременно в синдикальные советы по отраслям промышленности и в местные экономические советы. Федеральный совет, таким образом, это итоговое звено приема указаний от двух цепочек органов, основанных на территориальном и на производственном принципе. Низовые органы предоставляют ему статистику, что позволяет в любой момент быть в курсе действительной экономической ситуации. Таким образом, он может выявить основные недостатки, области, в которых необходимо неотложно развивать новые отрасли промышленности или новые зерновые культуры. «Жандарма более не потребуется, когда верховная власть будет заключаться в цифрах, в статистике». Государственное принуждение в такой системе неэффективно, оно бесплодно и даже невозможно. Федеральный совет следит за распространением новых норм, взаимодействием регионов, за укреплением общенациональной солидарности. Он стимулирует поиск новых методов работы, новых производственных и сельскохозяйственных технологий. Он распределяет рабочую силу между различными регионами и отраслями экономики.
Нет сомнения, что Сантильян многому научился у Российской революции. С одной стороны, она научила его остерегаться опасности возрождения государственного и бюрократического аппарата, но, с другой, научила тому, что победоносная революция не может избежать прохождения через промежуточные экономические формы,[102] в которых какое-то время продолжает существовать то, что Маркс и Ленин называли «буржуазным правом». Например, не может идти и речи об отмене банковской и денежной системы одним махом. Эти учреждения должны быть преобразованы и использованы в качестве временного средства для организации обмена, чтобы обеспечить функционирование жизни общества и подготовить путь к новым экономическим формам.
Сантильян сыграл важную роль в Испанской революции: он был, последовательно, членом Центрального комитета антифашистской милиции (с конца июля 1936 г.), членом Экономического совета Каталонии (с 11 августа) и министром экономики правительства Каталонии (с середины декабря).
«Аполитичная» революцияИтак, Испанская революция в достаточной мере созрела как в головах либертарных мыслителей, так и в народном сознании. Поэтому не вызывает удивления, что испанские правые восприняли победу Народного фронта на выборах в феврале 1936 г. именно как начало революции. И действительно, массы, не медля, расширили слишком узкие рамки победы, принесенной выборами. Презирая правила парламентской игры, они не дожидались даже образования нового правительства, чтобы освободить заключенных. Крестьяне перестали платить арендные платежи землевладельцам, сельскохозяйственные работники захватили землю и начали ее обрабатывать, сельские жители избавились от своих муниципалитетов и установили самоуправление, железнодорожники вышли на забастовку, требуя национализации железных дорог. Строительные рабочие Мадрида потребовали введения рабочего контроля, что являлось первым шагом к социализации.
Военные под руководством генерала Франко ответили путчем на эти симптомы революции. Но тем самым они только поспособствовали развитию революции, которая фактически уже началась. В частности, в Мадриде, Барселоне, Валенсии, почти в каждом крупном городе, за исключением Севильи, народ перешел в наступление, осадил казармы, строил баррикады на улицах и занимал стратегические пункты. Повсеместно рабочие откликнулись на призыв своих профсоюзов. С полным презрением к смерти, с открытой грудью и голыми руками поднялись они в атаку против франкистских бастионов. Им удалось захватить вражескую артиллерию. Они вовлекали солдат в свои ряды.
