Максим Кустов - Долг СССР в рублях, чеках, дубленках. Тайные войны империи
Раздался стук в дверь, и вошел какой-то летеха уже изрядно навеселе.
— Есть? — спросил он.
На что Борик утвердительно кивнул:
— Сколько?
— Две.
— Восемьдесят.
Борик покопался в тумбочке и передал летехе пластиковый пакет, тот отсчитал ему бабки. Суть операции, непонятной мне поначалу, была проста. Летеха пришел за водкой, и Борик продал ему две бутылки по сорок чеков каждую. Купил же он их в Кабуле по двадцать чеков. В результате навар — стопроцентный. То есть за вечер он заработал сорок чеков, или восемьдесят рублей, что равнялось месячной зарплате медсестры в Советском Союзе. Вот и вся арифметика.
Водки в Кабуле было навалом. Не знаю, по какой линии и кто ее туда ввозил, но она продавалась почти во всех дуканах. В части же в магазине спиртные напитки не продавались, и вообще там как бы был «сухой закон», хотя в полку все пили, как кони. Некоторые контрактники на свой страх и риск пробирались в Кабул и закупали столько водяры, сколько могли донести, и различными путями проносили ее в часть. Так как продажа водки устраивала и продавцов и покупателей, то этот бизнес расцветал на глазах. Я бы сравнил эту ситуацию с бутлегерством в США в 1920-е годы.
Продажа водки в полку каралась, но, несмотря на это, в любом кубрике, где жили контрактники, в любое время дня и ночи можно было купить водку по двойной цене. Это был один из способов заработать в Афгане бабки. А их было великое множество, и о многих из них я расскажу чуть позже. Продавать водяру мне как-то было не с руки, и я решил осмотреться, чтобы начать свой бизнес».[111]
Конечно, командование пыталось противодействовать несанкционированному ввозу водки. Помимо пресечения ввоза зачастую необходимо было наводить порядок в идущих из Союза колоннах, где назначенные в последний момент офицеры зачастую не могли или не хотели контролировать подчиненных.
Вот описание того, как их «приводили в чувство»: «Против своих пьяных колонн приходилось даже проводить спецмероприятия. Однажды нам поступила информация, что на озере, это в 20 км от нашего лагеря, встала на ночевку такая неуправляемая колонна. Операцией руководил мой заместитель Вячеслав Посохов. Пришлось ждать, пока это воинство заснет, — пьяные с оружием они были опасны. Под утро, сняв полусонные посты, ребята их разоружили, слегка помяв им бока. Все подозрительные колонны мы приводили к своему лагерю, там был сделан специальный отстойник. Я ставил задачу одной из своих свободных рот разгрузить пять-шесть машин. Дело в том, что такие колонны везли через границу контрабанду, в основном водку, и в громадных количествах. Пограничники и таможенники были не в состоянии надежно противостоять им. В колоннах, как правило, 70–100 автомобилей и это в основном КамАЗы. В каждую машину нагружено до пяти тонн, например, угля. Что могут сделать 3–4 таможенника? Поверхностный осмотр. А под углем — два ящика водки. Как их обнаружить? Только если разгрузить. Вот мы и разгружали. Как только хотя бы в одной машине мы находили контрабанду, все, колонна арестовывалась. Начальник колонны сажался на гауптвахту, а личный состав колонны приступал к разгрузке всех без исключения машин. Но под нашим руководством. О задержании колонны я сообщал в Кабул. Улов бывал и двадцать, и тридцать ящиков водки. Один ящик я, как правило, оставлял себе. Не для того, чтобы ее по ночам пить. Дело в том, что ко мне часто в гости приезжали представители местной власти, и надо было накрывать стол. А где взять спиртное? В продаже его нет, вот я и выходил из положения. Но взятая водка была под строгим моим контролем. Всю остальную выносили на плац. Я приказывал построить свой отряд и личный состав колоны. На глазах у них вся водка выливалась на землю. Но как-то раз приходит ко мне дежурный по лагерю и докладывает, что наши солдаты пытаются кружками черпать водку из луж. Ее было так много, что она не успевала впитываться в землю. После этого случая я приказал выливать водку в ведра и выплескивать ее на пол солдатского сортира — заодно и дезинфекция. Как-то после очередной такой помывки туалета к нам приехали советники из Айбака. Понюхов воздух, они спросили: «У вас что, батальон перепился, вонь водкой на всю округу?» Дело в том, что лето, жара за 40, и пары от водки разнесло на большое расстояние. Слухи о нашей специфической дезинфекции туалета дошли и до Кабула. Звонит мне Тер-Григорьянц (начальник штаба 40-й армии. — Авт.) и задает вопрос, что мы делаем с конфискованной водкой. Когда я ему сказал, что мы используем ее для помывки туалета, он возмутился и сказал, что это негосударственный подход к делу. Водку надо сдавать в военторг, и там ее будут реализовывать. Я сказал, что понял, но ни разу мы водку в военторг не сдавали. Не черта в Афгане водкой торговать».[112]
Это описание убедительно показывает, насколько специфической задачей является борьба с контрабандой водки. Автор честно рассказывает, что один ящик оставлял себе для угощения «местных товарищей».
Способы заработать контрактники придумывали самые разнообразные. Иногда способы эти могли быть крайне неэтичными по отношению к товарищам. Но такое поведение было наказуемым. «По контракту в Афган приезжали разные люди: неисправимые романтики, авантюристы, патриоты, сумасшедшие, но все, попав туда, думали только об одном: как заработать побольше чеков. Возможностей для этого было много, но пути для достижения у каждого были свои: кто-то зарабатывал торговлей, кто-то криминалом, а кто-то кидаловом. Один мужичок, просидев целый год не высовывая нос из полка, занял перед отпуском около трех тысяч чеков, но в Союзе разорвал контракт и назад не вернулся. А вскоре его жена прислала фотографию: лежит бедный в гробике, умер от инсульта. Ну, пацаны, у которых он чеки занимал, погоревали немного, все-таки сумма порядочная, и забыли. А месяца через два один его земляк поехал в отпуск и решил заехать к вдове выразить соболезнование. Звонит, а дверь ему открывает «покойничек», увидел его — и бежать в ванную, закрылся там, сука, и орет:
— Не убивайте, все деньги отдам!
Пацаны у нас крутые были, по приезде домой хорошо потрясли этого «жмурика», деньги, конечно, забрали, а взамен оставили инвалидность».[113]
Надо признать поразительную мягкость нравов того еще советского времени.
Контрактники готовы были забыть о трех тысячах одолженных ими чеках, хотя сумма эта была весьма впечатляющей. Жадинами их никак не назовешь.
Мысль потребовать возвращения долга у «вдовы», как они искренне считали, «умершего от инсульта» товарища никому и в голову не пришла. В более поздние времена такое бескорыстие было бы трудно себе представить… И возмущение «крутых пацанов», оскорбленных в лучших чувствах, вполне можно понять. «Умерший от инсульта» вполне заслужил то, что с ним проделали, когда его обман был раскрыт.
Дадонкин пишет: «Это был своеобразный «Клондайк». Я не хочу писать о тех боевых действиях, которые велись там, да и не вправе, это прерогатива военачальников, просто хотелось бы познакомить вас с нашей тыловой жизнью, хотя линии фронта как таковой там и не могло быть. В любое время тебя мог подстрелить снайпер, могли обстрелять из миномета, или ты мог подорваться на мине — вариантов хватало».[114]
Не обошел он и столь щепетильной темы, как торговля женщинами. «В одном из дуканов, в котором торговал молодой афганец Али, лет двадцати пяти, мы задержались. Этого парня я знал по совместным делам уже несколько месяцев, он неплохо говорил по-русски, и дело у него шло хорошо. Али так плотоядно смотрел на Ольгу (любовница замполита полка. — Авт.), что та аж засмущалась, хотя прошла и «Крым и Рим».
Я в шутку спросил у него:
— Хуб ханум? (Хорошая женщина?)
— Хуб!
— Хочешь ее трахнуть? — Я показал руками соответствующее движение. Он кивнул. — Тогда пайса давай.
— Сколько? — Он не поверил своему счастью.
Я, чуть подумав, сказал:
— Т]ри тысячи (сто чеков).
— Давай. — Он аж затрясся от предвкушения.
— Ты что, офигел, дурак?! Трахайся с ним сам! — заорала на меня Ольга.
Если вначале это и было шуткой, то теперь во мне проснулся азарт, появилась возможность «подкузьмить» нашему замполиту полка. Тем более я в своей жизни всегда придерживался поговорки «Нет женщин, которые не дают, есть мужики, которые плохо просят».
— Пойдем-ка выйдем, — сказал я ей. — Слушай, ты что теряешь? Тебя твой гребаный политрук забесплатно трахает, а тут пять минут — и дубленка бесплатно, и удовольствие получишь.
При словах «дубленка» и «бесплатно» у Ольги загорелись глаза — б…ская натура брала свое. Я уже вошел в раж, мне как спортсмену нужна была только победа:
— Ты хорошо подумай, мы уже не вернемся.
Она для понта помялась, но, судя по горящим глазам, созрела.
