Александр Латса - Мифы о России. От Грозного до Путина. Мы глазами иностранцев
— Она, может быть, и голодала, а для журналиста в то время было лучше.
Я спросил, голодала ли она когда-нибудь, но француженка не ответила; дискуссия закончилась. Нет сострадания, никакого дискомфорта, только равнодушный тон. На мгновение я подумал, что Владимир Жириновский на моем месте уже бы перевернул стол и спровоцировал скандал, но я ничего не сделал. Больше меня в компанию французских журналистов не звали.
Во Франции в правых и левых газетах почти все журналисты левые, то есть социалисты. Речь не идет о марксистской левой, ни о революционной левой, речь идет о довольно глобалистской относительно либеральной и проамериканской левой партии. Во Франции ее называют «левая партия ценностей». Это движение особенно любит самоутверждаться в области прав человека, демократических принципов, оно светской направленности, как правило, негативно относится к влиянию религии.
Почти все эти люди прошли обучение в «школе журналистики». В основном в таких школах учатся дети из семей достаточно высокого социального уровня. Но само обучение пропитано идеями этого самого движения левых западных ценностей. Наконец, многие западные журналисты, в том числе французские, охвачены священной миссией: защищать и распространять западную модель общества. Часто вместо того, чтобы просто предоставлять своим читателям информацию, они проповедуют, как миссионеры, и критикуют все, что отличается от этой модели.
Летом 2010 года Москва задыхалась от дыма горящих торфяников. В это время со мной связалась одна из самых известных французских журналистов, репортер государственного канала телевидения Francé. Она написала мне на фейсбуке, что хочет сделать интервью-репортаж о пожарах. Я был весьма польщен тем, что мне, простому блогеру, предложили участвовать в репортаже, но все пошло не так, как я себе представлял. Мне хотелось пригласить Дороти Оллерик на бокал шампанского, а затем дать интервью, но в конечном счете мы не встретились, а очень странно побеседовали по электронной почте.
Первое сообщение: Дороти хочет взять интервью о провале путинской системы в это время. Ей нужен блогер, который будет искать реальную информацию о текущих событиях, а не перепечатывать информацию из телевизора.
Второе сообщение: интервью должно объяснить провал системы Путина тем, что в России всё скрывается государством.
Третье сообщение: «Можно взять у Вас интервью о блогерах, которые ищут настоящую информацию о провале системы Путина?»
Четвертое сообщение: «Ну что, Александр, не отвечаем Франc2?»
Я понял, что пожары и дым в Москве были для этой журналистки лишь поводом покритиковать политическую систему страны. Поэтому ответил:
Дорогая Дороти!
Отвечая на ваш запрос, думаю, что вам следует найти человека, имеющего особенный психологический профиль. Пытаюсь себе представить блогера-детритофага, который бы воспользовался ситуацией с жарой во Франции в 2003 году, когда умерли тысячи пожилых людей, чтобы судить наследников голлизма. Чтобы повести в ту сторону, в которую вы ведете, надо, чтобы тот самый блогер нашел связь между климатической катастрофой, с которой столкнулась Россия, и политическим режимом страны.
Думаю, что найти такого блогера — гибрида детритофага и экскремента — не в моих силах. Ваша одержимость желанием написать интервью о «провале путинской системы» мне кажется бредом, а причина этого бреда, возможно, в переизбытке оксида углерода, которым вы надышались во время визита в Москву.
С уважением,
Александр Лаца.С тех пор у нас довольно холодные отношения, и, думаю, карьера на France2 мне не грозит. Другой журналист этого телеканала сказал, что «Дороти нашла твой ответ полным ненависти». Она абсолютно права. Мне не нравится, когда журналист диктует ответы интервьюируемому.
В начале 2012 года мы очень интересно поговорили с другим журналистом, который работает в России в одной из крупнейших французских медиагрупп. Мы немного знали друг друга, обменялись несколькими э-мейлами между 2010 и 2012 годами, но я никогда не встречался с ним. Наконец он сам предложил мне встретиться в кафе в «Атриуме»; я не понял, отчего именно там. Мне хотелось встретиться с ним, чтобы спросить: почему газета, в которой он работает, в 2009 году сделала репортаж, сопроводив его фотографией пустых прилавков московского магазина. В городе даже в кризис такого не было, а уж год спустя — тем более. А французские читатели, увидев эту статью и это фото, конечно, подумали, что в 2009 году в Москве не было продуктов.
Абсолютно не смущаясь, этот журналист сказал, что это могла быть ошибка стажера, а вообще он не уверен, потому что не запоминает таких мелочей.
Я также спросил, что он думает о цензуре в прессе.
— Да, конечно, русские журналисты подвержены самоцензуре, потому что они, вероятно, немного боятся, но они очень мало подчиняются цензуре в своих редакциях.
— Почему тогда ты в своих статьях пишешь прямо противоположное?
— Ну, у центральной редакции в Париже были свои идеи, требования… Они знали, что нужно говорить о России, чтобы привлечь читателя.
Он также заявил, что на Россию сильно давят средства массовой информации и он должен был быть осторожным, чтобы остаться в «редакционной линии» своей газеты.
Я спросил, почему в его газете так мало конкретной информации о России. Почему он не делает репортажей о договорах Франции и России в области индустрии, о жизни французов в России.
— Потому что меня интересует только темная и скрытая сторона России, интриги в политике и в бизнесе, — ответил он. — Журналист должен просвещать аудиторию, которая ничего не знает и хочет знать.
— Говоришь ли ты по-русски?
— Нет.
— Долго ли ты уже в России?
— Нет, три года.
— А остаться планируешь?
— Точно нет.
— А тебе не интересна критика и комментарии читателей твоих статей?
Самое удивительное: вскоре после нашей встречи в его газете вышла статья, в которой меня представили как «пропутинское сопротивление» во франкоязычном Интернете! Всего-то! Представьте себе меня, в большом кабинете в Кремле, с десятками подчиненных, подключенных к Интернету, в то время как я выслушиваю указания министра обороны — что следует думать моим читателям…
Для сравнения, расскажу о своей работе для русского пресс-агентства. В конце 2010 года со мной связалось РИА-Новости. Оно открывало новую рубрику на французском языке, свободную трибуну высказываний о России. Им хотелось публиковать рассказы иностранцев о сегодняшней России. Начиная работать на русское агентство, я задавался огромным количеством вопросов. Могут ли последовать какие-то «рекомендации», формальные или неформальные, по поводу того, о чем я собираюсь написать? Есть ли обязательные темы и те, которые лучше не трогать? Разве это не было бы «редакционной линией», которую нужно соблюдать? Почувствую ли я контроль или какое-то давление? Мне льстил тот факт, что я буду работать для большого государственного пресс-агентства, но как блогер я ценил в первую очередь свою свободу слова.
И вот что оказалось на самом деле. РИА «Новости» ничего мне не запрещало и ни к чему не принуждало, не нашел я и никакой «редакционной линии». Я зря волновался — меньше надо было читать об отсутствии свободы слова в России. В течение почти двух лет я пишу по статье в неделю для колонки обсуждения «Открытая трибуна»; и в моих текстах правили только орфографию. На меня никогда не давили и не «советовали поинтересоваться» определенной темой. Среди тех, кто пишет для «Новостей», есть люди любых политических взглядов. Они пишут пропутинские и антипутинские статьи, восхищаются оппозиционным движением и порицают его, и так далее. Во Франции сейчас просто нет крупных средств массовой информации, которые могли бы похвастаться такой широтой высказываемых мнений в своих статьях. А ведь агентство РИА «Новости» — не частное, а государственное.
Мало русских понимают, что в России свобода слова и прессы не меньше, чем во Франции. А отсутствие политкорректности и большая насыщенность Рунета убеждают французских аналитиков в том, что русский Интернет — один из самых свободных в мире.
Россияне не видят, что Россия является жертвой информационной войны, принесенной западным ветром. Французская пресса — только один из элементов этой глобальной системы наступления. Журналисты — пешки этой системы, они исполняют приказы своих редакций, а те отлично понимают, как и зачем нужно дезинформировать мир. Это беспрецедентная атака СМИ сейчас принимает самые разнообразные формы, а сопротивление ей — ничтожно. Агрессия повсюду, и она проявляется как только может. Россия — далеко не первая страна, против которой ведется такая война, но на нее западные страны ополчились особенно яростно.
