Федор Крюков - Ползком
Дядя Листар[4] — тот, что шутил над казаками с хутора Пичугина, — сумрачно отозвался:
— Ехать — так ехать! А эту дырявую команду зачем? — кивнул он на баб.
— Ну, дядя Листар! Нам купить там кой-чего… — запели бабы.
— Пожалуйте, вашскобродь! — обратился ко мне дядя Листар. — Вот сюда, в середку, извините, с женщинами… Кучер! Давай чемодан! Не стеснитесь, вашскобродь, с бабенками? Мы их там можем в полынью сбросить, чтоб не носила их зря нечистая сила…
Бабы весело скалили зубы:
— Руки коротки!
— Цыц!..
Дядя Листар окинул деловым взглядом баркас, сразу наполнившийся людьми.
— Ну, ребята, Господи бослови!
И разливистым голосом, вдохновенным и вдохновляющим, крикнул:
— Руби! Ломи! Бей! Вот-вот-вот-вот! Бей-бей-бей! Сади-сади-сади! Так-так-так-та-ак!
Неуклюжий, обмерзший баркас медленно двинулся по проломанной полынье. Лед шуршал и хрипел, с ворчанием выпирался вверх, но подавался медленно. Вышли на середину, пересекли полынью и ткнулись носом баркаса опять в ледяную броню. Тут пошло труднее. Листар, как перед атакой, орал:
— Бей, ребята! Гвозди-гвозди-гвозди! Ломи-ломи! Руби-руби! Бей-бей-бей-бей!
Березяне и рыцари с хутора Пичугина били ломами и топорами, георгиевские кавалеры работали баграми, шестами, высокий старик в зипуне разгребал лед лопатой. Хватался и я за какой-то мокрый шест, чтобы заглушить упреки совести за безучастие. Помочь не помог, но вымочился. Бросил.
Дул ветер. Гнало снег. Ледяное крошево густело и застывало. Рубили, гвоздили, ломили, цеплялись баграми, пихались шестами, но лед, хоть и рыхлый, упрямо хрипел, ворчал и не давал дороги. Борты баркаса обледенели, и стал он похож на корабль, затертый полярными льдами. Выбились из сил.
— Не стои! Не стои! — свирепо кричал Листар. А то совсем замерзнет! Качай!
— Качай-качай! Качай-качай! — хором заорали пестрые голоса.
Начали раскачивать баркас, чтобы не примерз ко льду. Бабы завизжали, теряя равновесие, упали на меня. Радостно закрутил ветер облако снежной пыли. Шумным роем толклись неистовые голоса.
— Качай-качай! Качай-качай! А-ла-ла-ла!
Наконец, совсем стали: затерло.
— Листар! Как оно там?
— Ничем не возьмешь!.. — откликался с носа удрученный голос Листара.
— Ты бы вылез на лед, что ль…
— Да ведь гнется…
— Ну-у, ягода-малина, гнется! Лезь! Не впервой!
— Трещит, парень…
— Ну-у там… трещит! На миру и смерть красна. Баграми вытащим!
Листар лег животом на нос баркаса, спустил пудовые свои сапоги на лед, постучал. Потом опасливо спустился совсем и пополз. Лед трещал. Листар на мгновение останавливался, испуганно замирал, но с баркаса поощрительно кричали:
— Ползи-ползи! Не робей! Весь в орденах будешь!
— Стакан на водку, мочалку на бублики получишь!
— Утонет! ей-богу, утонет! — визжали бабы и бесстыдно-радостным заливались смехом, глядя, как Листар извивается ужом.
Листар благополучно дополз до развалин моста и стал отдирать доски, чтобы проложить помост для нашей высадки. Набрал с полдюжины, постлал их цепью — до баркаса не хватило. Но выбора не было. Первыми вылезли из баркаса служивые с крестами. Легли на живот, поползли.
— Пахом! — крикнул передний, обернувшись. — Лошадь заведи под сарай! Накройте, а то задрожит… Сенца подкинь там!
Листар — уже смелее — ползком вернулся на баркас.
— Пожалуйте, вашскобродь! Придется на пузе — ничего не поделаешь… Чемодан на Пахома, заместо ранца, наденем…
— Да ведь тяжело?
— Ничего, он больше любого мерина увезет. А ежели баб вперед пустить, он за ними до самой Усть-Медведицы будет полозть… Как жеребец, ежели за кобылами, — какой воз ни наклади — попрет. А пусти вперед — все будет оглядаться.
Дюжий Пахом снял кушак и при помощи Листара готовно устроил чемодан у себя на спине. Листар опять лег на живот и поощрительно сказал:
— Вот таким манером, вашскобродь! За мной стрелебию держите… Доползем!..
В этом «доползем» ухо мое уловило какую-то знакомую ноту неунывающей российской склонности к упованию. И, невольно поддаваясь ее зову, я повторял мысленно:
— Доползем!..
Лег на живот и начал угребаться руками и ногами. Трещал лед. Перед моими глазами судорожно метались, в качестве корректирующего указателя, обмерзшие подошвы неуклюжих сапог Листара, а весь остальной мир тонул в мутной зыби метели и снежной пыли…
[5][6]
Примечания
1
Реминисценция из «Горя от ума» А.С. Грибоедова: «Всё врут календари…». Пушкин, прочитав комедию, предрек, что она разойдется на поговорки. (То есть ее будут цитировать даже те, кто о Грибоедове и не слышал.) Крюков показывает, что так и случилось. Здесь имеется в виду Брюсов календарь, составление которого приписывается сподвижнику Петра I — Брюсу (Якову Вилимовичу), якобы астрологу и чернокнижнику. Самый календарь, ставший образцом для всех позднейших изданий с предсказаниями, был отгравирован впервые в 1709 г. на меди и состоял из шести отдельных листов. (…) На четвертом листе надпись: «Предзнаменование действ на каждый день по течению луны в зодии»… (Брокгауз).
2
Разумé — искаженное резюме.
3
Такция — искаженное «такса». Слово такса в то время часто употреблялось в печати вместо цена (ср. название статьи: «Таксы на предметы продовольствия» газете «Московские ведомости» за 24 янв. 1916).
4
Имена Зена (Зенка) и Листар — уменьшительные формы от Зиновий и Калистрат.
5
«Русские Ведомости», № 298. 25 дек. (рождественский номер) 1916. С. 3–4
6
Сопровождающий публикацию контекст: за неделю до этого произошло убийство Распутина.
