Илья Трайнин - Всемирный следопыт, 1931 № 03
— Рот фронт! — донесся к нам громкий возглас.
Полицейские схватили рабочего под руки и бегом поволокли его к выходу.
3 200 000
«Абхазия» идет Кильским каналом.
Громкие песни ударников дразнят сонный покой разбросанных по берегам канала кокетливых буржуазных вилл.
Неожиданное свидание — навстречу нам идут советские теплоходы «Каменец-Подольск» и «Феликс Дзержинский». На «Абхазии» взрывается ликующее «ура», и вихрь приветствий несется к таким родным и близким в этой чужой стране товарищам.
Вскоре виллы начинают редеть, их сменяет роща, потом густой лес вырастает вдоль канала, купая в его спокойных водах свое отражение. На берег все чаще и чаще выходят группы рабочих. Какими путями дошла до них весть о нашем прибытии? Они кричат нам приветствия, мы отвечаем как можем — кто по-немецки, а кто самой выразительной мимикой.
Вечером на моторной шлюпке нас догоняют трое немецких товарищей. Мы берем их на борт и устраиваем торжественную встречу. Один из них, тов. Ч., видный профессиональный работник, рассказывает нам за ужином о положении рабочего класса в Германии.
— Ужасающая безработица, — говорит он взволнованно. — Безработных насчитывается 3 200 000 человек. Страна переживает острый промышленный и сельскохозяйственный кризис. Капиталисты думают отыграться обычным козырем — они снижают зарплату. Недавно была снижена на 8 процентов зарплата металлистам.
Каждый третий голос за советскую власть в Германия — вот ответ рабочего класса империалистам на недавних выборах в рейхстаг.
РОТ ФРОНТ!
Утром следующего дня «Абхазия» бросила якорь в гавани Гамбурга.
Вскоре после завтрака теплоход окружил рой служебных катеров и шлюпок, и на палубу один за другим стали высаживаться немецкие чиновники и полицейские. Началась церемония проверки документов у желающих высадиться на берег. На палубе отгородили брезентом место, куда допускались прошедшие полицейскую «чистку» товарищи. В ожидании спуска на берег они живой изгородью облепили борт теплохода, глазея на берег.
Весть о прибытии корабля ударников передается словно по телеграфу. Жизнь на берегу утратила свой будничный трудовой темп, рабочие собирались в группы, все замерло, словно в ожидании грозы. Под огромным береговым краном хлопотливой наседкой суетился толстый десятник с серебряной цепочкой через весь живот. Тщетно пытаясь собрать поминутно пытавшихся улизнуть рабочих, он сердито кричал что-то и тыкал пальцем в записную книжку. Наконец ему удалось восстановить порядок. Тогда из середины толпы вышел молодой худощавый рабочий. Он повернулся лицом к теплоходу, вытянул руку со сжатым кулаком вверх и громко крикнул:
— Рот фронт!
— Рот фронт!.. Рот фронт!.. Рот фронт!..И вся бригада, грозно сжимая кулаки, дружно повторила за ним троекратное:
— Рот фронт! Рот фронт! Рот фронт!
На этом демонстрация пролетарской солидарности оборвалась. Конец обычный — десяток словно выросших из-под земли шуцманов, которые оттеснили демонстрантов к выходу.
О, как сжимались у нас кулаки, когда мы — бессильные и негодующие — глядели на это зрелище!..
ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ СОРВАЛ ПОВЯЗКУ
Здесь, в Гамбургском порту, разыгрался финал странной истории, которая началась еще в Ленинграде, во время посадки. Произошло вот что.
У контрольной будки, пропускавшей ударников на теплоход, неожиданно создался затор. Длинная очередь рабочих с чемоданами, корзинами и свертками в руках застыла на месте, задние нажали на передних, и в том месте, где двое военных проверяли документы, образовалась пробка из человеческих тел. Ударники весело галдели и перебранивались, кто-то присел на корточки и, ныряя между чужими ногами, настойчиво ловил укатившееся яблоко. Задние вставали на цыпочки, пытаясь узнать причину задержки. Передние, сдерживая натиск товарищей, шутливо отругивались.
Человек виновато разводил руками и указывал на свою нарукавную повязку.В центре толпы, перед военными стоял улыбающийся молодой человек с заячьей губой. Он виновато разводил руками, непрерывно что-то говорил и настойчиво указывал пальцем на свою красную нарукавную повязку. Я протискался поближе. Военные переглядывались, слушая человека с заячьей губой. Донесся его голос:
— Да откуда же я возьму документы? Все бумаги в чемодане, а чемодан на «Абхазии». Я только сейчас на минутку выходил на берег опустить письмо. Как же быть, товарищи?..
В толпе раздались нетерпеливые возгласы. Военные еще раз переглянулись.
— Кажется был такой, — сказал один из них не совсем уверенно. Потом шепнул что-то на ухо товарищу.
Тот подумал и махнул рукой:
— Ну, кати!..
Очередь дрогнула и снова потекла пестрой шумной и радостной толпой.
*
В общей каюте служебного персонала горячка и спешка. Здесь помещаются рабочие — плотники, водопроводчики, слесаря, готовившие «Абхазию» в дальний путь. Сегодня они вбили последние болты, завинтили последние гайки. Завтра теплоход может отдать швартовы. Впереди — Гамбург, Неаполь, Константинополь, Одесса.
Рабочие уже получили расчет, они весело укладывают в котомки и сундуки барахлишко, бережно увязывают инструмент.
В каюту входит человек с заячьей губой. Он останавливается у входа, нерешительно вертит в руках крошечный чемоданчик. Потом делает шаг вперед.
— Товарищи, меня поселили в этой каюте, — заявляет он, смешно оттопыривая заячью губу. — Можно?
— Отчего же, — добродушно откликается какой-то бородач. — Фатера свободная, выбирай любую койку. Сегодня съезжаем!
Человек с заячьей губой удовлетворенно улыбнулся и, сунув под одну из коек чемоданчик, направился к выходу. В полуосвещенном коридоре он быстро оглянулся по сторонам, сорвал красную повязку и сунул ее в карман.
РАЗОБЛАЧЕННЫЙ ЗАЯЦ
В девять вечера прозвучал гонг к ужину. Человек с заячьей губой отправился в столовую и занял место за столом. Здесь он познакомился с соседями.
— Моя фамилия Рабцевич, — сказал он, оттопыривая заячью губу. — Я из Нижнего-Новгорода, — добавил он, хотя никто из собеседников насчет его происхождения не любопытствовал. — Моя профессия — рабочий-химик, — докончил Рабцевич настойчиво.
В конце стола кто-то шумно обрадовался.
— Нижегородский? Браток, вали сюда, есть о чем поговорить!
Рабцевич, беспрерывно улыбаясь, поднялся со стула.
— Сейчас, — сказал он, глядя куда-то в сторону. — Вот только за папиросками слетаю
Он вышел из столовой и больше туда не возвращался.
Очень скоро выяснилось, что Рабцевич страдает неудержимым, почти болезненным любопытством. Его интересовало решительно все: московские цены, производительность заводов, их продукция. Отпускных красноармейцев он одолевал военными вопросами, а бригадиров, побывавших в колхозах, жадно расспрашивал о настроении крестьянства и о том, как протекали хлебозаготовки. Уборщица жаловалась:
— Малахольный парень. Вьюном вертится, песен не поет, ко всем пристает, а потом сядет в уголке и пишет бо зна что.
— Корреспондент, — высказал догадку кто-то из присутствующих.
— Должно быть корреспондент, — охотно согласилась уборщица. — Но только задумчивый — ужасти!
*
По судовым спискам на «Абхазии» числилось 257 пассажиров. Между тем кладовая отпустила не 257 комплектов постельных принадлежностей, а 258. На один комплект больше против списков.
На теплоходе кто-то ехал зайцем.
Кто был этот заяц?
Двусмысленное поведение Рабцевича сразу всплыло у всех в памяти. Припомнили его назойливое, почти истерическое любопытство, странные подробности его появления на теплоходе и многое другое, что прежде казалось простым чудачеством.
Рабцевича арестовали.
На допросе он назвался уже… учителем. Объяснил, что проник на теплоход с целью «попутешествовать». Свои впечатления от поездки этот «любознательный педагог» излагает в дневнике так:
«Советские сволочи чувствуют себя на „Абхазии“ мещанами…»
В Гамбурге этого скептика сдали на пароход «Чичерин», который шел обратным рейсом в Ленинград.
ГОРОД В ТАЙГЕ
Очерк Ал. Смирнова-Сибирского
1. ЛЕСНОЕ «РАДИО»
Тунгус Николка собрался в тайгу промышлять белок. Вычистил ружье, собрал мешок, а затем присел в юрте к костру, чтобы помочь семье расправиться с вареной олениной. Объемистый котел был уже наполовину пуст, когда лай собак возвестил о приходе постороннего.
Это был Ленгам, молодой охотник из соседнего стойбища. Собравшись также на промысел, он шел мимо и решил навестить своего соседа.
