Газета Завтра Газета - Газета Завтра 433 (11 2002)
Один только пример. Известно, что идея Ленина о "партии нового типа" впитала в себя представления Огюста Бланки и российских народовольцев. Однако, несмотря на длительный срок культивирования идеологизированного "Краткого курса ВКП(б)", а затем и многотомных "Историй КПСС", до сих пор неизвестно, как в действительности формировалась революционная партия большевиков, именно как политическая корпорация принципиально нового типа, как в ее рамках взаимодействовали "внутренняя организация" профессиональных революционеров и партия масс, каким образом она финансировалась, каковы были отношения с тогдашним российским истеблишментом (в частности, с главным противником большевиков — могущественным Министерством внутренних дел Российской империи).
Можно только предполагать, что реальные механизмы функционирования такой корпорации были известны только достаточно узкому кругу большевистских лидеров, в число которых на каком-то этапе вошел и Сталин.
Причем функционирование этой специфической партийной корпорации было весьма далеким от жесткой бюрократической регламентации.
С одной стороны, из марксистской теории следовал основополагающий вывод по поводу "исторического творчества масс". С другой стороны, на бескрайних просторах Империи многое зависело от личных способностей руководителей революционных комитетов на местах, качеств этих профессиональных революционеров, их знаний и интуиции, их способности "жить в гуще масс, жить с массами, знать интересы масс".
Иначе говоря, креативный революционный марксизм предполагал, что в Истории "историческое творчество масс" должно сопрягаться, а в идеале возглавляться "революционным творчеством" вождей, лидеров, постоянно связанных с этими массами.
СТАЛИН, В СИЛУ СПЕЦИФИКИ СВОЕЙ УНИКАЛЬНОЙ, ЛИЧНОСТНОЙ ИСТОРИИ, опыта своей революционной деятельности, был поставлен в такие условия, что не мог не выработать некоей собственной долгосрочной "картины мира", своего "цивилизационного проекта", который потом, после 1917 года, и особенно после смерти Ленина, он и реализовывал.
В этой связи необходим обязательный учет нетривиального интеллектуального уровня Сталина. Действительный талант политического лидера, особенно в условиях быстрых исторических трансформаций, заключается в том, чтобы "учиться, как учиться".
Сталин не заканчивал университетов, что было характерно для многих его коллег по руководству большевистской партии в начальный период советской власти. Однако он, начиная еще с периода пребывания в Тифлисской духовной семинарии, настойчиво, на ощупь вырабатывал собственную систему самообразования. И прежде всего через систематическое чтение. Однажды он сам обмолвился: "Было время, когда я прочитывал до 500 страниц в день". Причем невзирая на какие-либо внешние обстоятельства.
Непримиримый сталинский враг Лев Троцкий приводит такой эпизод. В 1908 году Сталин находился в бакинской тюрьме: "...на первый день Пасхи рота Сальянского полка избивала всех без исключения политических, пропуская их сквозь строй. Коба шел, не сгибая головы, под ударами прикладов, с книжкой в руках".
Еще один характерный пример из этого же тюремного периода жизни будущего первого генсека: "Среди заключенных находились лица, которые вчера или сегодня были приговорены к смерти и с часу на час ждали окончательного решения своей судьбы. "Смертники" ели и спали вместе со всеми остальными. На глазах арестантов их выводили ночью и вешали в тюремном дворе, так что в камерах были слышны крики и стоны казненных. Всех заключенных трепала нервная лихорадка. Коба крепко спал или спокойно зубрил эсперанто (он находил, что эсперанто — это будущий язык Интернационала)".
Сталин был, пожалуй, последним, своего рода, энциклопедистом компартии Советского Союза.
ОДНАКО ДЛЯ ПРАКТИЧЕСКОГО РЕВОЛЮЦИОНЕРА, прошедшего суровую школу ссылок, тюрем, каторги и т.д., научившегося постоянно рисковать своей жизнью, книжное знание было лишь подспорьем, дополнением к живому знанию практики, то есть тому знанию, которое, собственно, и вызывает необходимые изменения в истории.
И ключевым является здесь знание Сталиным народа, которым ему впоследствии пришлось руководить. И он знал не только сильные стороны этого народа, но и его многочисленные отрицательные качества.
Сталин был эвристически ориентированным, монументальным конструктивистом в политике. Чтобы преодолеть в рамках революционной трансформации страны эти отрицательные качества народа, вновь привить ему высокое достоинство и самооценку, опять сделать его историческим субъектом, способным не только на выживание, но и на прорыв в будущее, Иосиф Сталин инициировал создание грандиозного исторического мифа, который состоял в кардинальном идеологическом пересмотре прошлого, формировании новой героической истории народа и построении целой системы идеологических и культурных концептов, в которых отрицательные качества будущего "советского народа" превращались в свою противоположность. (В данном случае под "мифом" имеется в виду культурологический концепт, через который происходит историческая самоидентификация, самоосознание народа как некоей целостности, связующей прошлое, настоящее и будущее. Идеология в этом контексте — всего лишь компонент такого мифа).
И ключевым компонентом этой новой сталинской мифологической картины мира стал невиданный, монументальный культ "великого советского народа", т.е. доведенный до своего логического конца марксистский тезис о народе как создателе истории.
Мало кто сегодня задумывается, что "культ личности" без культа народа не имел бы никакого ни политического, ни социального значения. Более того, в рамках общего сталинского метода "культ личности" — всего лишь обязательный, но частный компонент "культа народа".
Хотя "культ личности Сталина" был вроде бы "развенчан" Хрущевым, диссидентами и западными "советолагами", тем не менее, в политическом пространстве Советского Союза, а потом и России, этот феномен постоянно в той или иной форме воспроизводился. Правда, приобретая все более гротескные формы, Сталинский миф о "великом народе" по-прежнему является прямо или косвенно ключевым и у правых, и у левых, и у так называемых центристов, и, прочих. Хотя на самом деле, от этого "величия" ничего не осталось, кроме огромной мелкобуржуазной биомассы.
У СТАЛИНА БЫЛО СПЕЦИФИЧЕСКОЕ ОТНОШЕНИЕ К ТЕОРИИ. Как искренний марксист он постоянно подчеркивал значение теории, прежде всего как обязательной формы исторической борьбы рабочего класса. В этом смысле он был своего рода жестким, даже ортодоксальным марксистским догматиком. Как известно, Энгельс ставил теоретическую борьбу на один уровень с политической и экономической в революционной деятельности.
Однако как человек дела Сталин не мог не воспринимать теорию прагматически. "Конкретный анализ конкретной ситуации — живая душа марксизма". Иначе говоря, теория для него, должна постоянно проявлять свою эффективность в конкретной революционной деятельности.
Отсюда следует, что сталинизм как метод был интеллектуально-конструктивистским прагматическим феноменом, основанным на теоретическом базисе, а вовсе не нагромождением спонтанно-интуитивных действий и акций, связанных с тривиальной борьбой за власть.
ПРОБЛЕМА ФОРМИРОВАНИЯ ИНДИВИДУАЛЬНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ как метода неотделима и от личностной биографии Сталина. В детстве и юношеском возрасте Сосо, а позднее Коба, отличался от своих сверстников выдающимися способностями в учебе, прежде всего своей памятью, впечатлительностью, стремлением к самостоятельности, скрытностью, стремлением к одиночеству, обостренным чувством справедливости, бойцовскими и лидерскими качествами.
Без сомнения, Сталин являлся по-настоящему творческой личностью. И помимо личных предпосылок, этот фактор определяется, по крайней мере, двумя социальными факторами.
Во-первых, семейная атмосфера: тяжелые отношения с отцом, который так и не смог добиться доминирования над Сосо (и кроме того, достаточно рано умер) компенсировались близкими, эмоционально-теплыми отношениями с матерью. В то же время его мать, неграмотная женщина, не могла контролировать внутреннего духовного развития своего сына. Во-вторых, маргинальность социального статуса Кобы. Как профессиональный революционер-аскет в своей жизни он фактически был привязан только к одной структуре — радикальной большевистской партии. Даже семья оказалась для него на втором или третьем месте.
Весьма важным для становления метода Сталина является его специфическое религиозное чувство или, скорее, даже религиозное самоощущение. Именно не церковность, не стремление к соблюдению внешних ритуалов, а обостренное религиозное чувство как некая личностная направленность к Абсолюту, ощущение своей связи с Абсолютом, ощущение своей призванности Абсолютом и связанная с этим религиозная бескомпромиссность.
