Еремей Парнов - В увеличительном зеркале фантастики
Лиза Мейтнер слишком хорошо знала Гана, чтобы допустить возможность ошибки в химической идентификации элементов. Сомнений быть не могло: уран действительно расщепляется на барий и криптон, хотя это и представлялось невероятным.
Отто Фриш так и сказал: «Невероятно». Он даже слышать не хотел о подобной версии. Схватил лыжи, открыл балконную дверь и выпрыгнул из лоджии на снег.
Но пока он застегивал крепления, Мейтнер тоже успела сбежать вниз. И они пошли вместе по бескрайнему заснеженному полю, над которым качались от ветра колючие верхушки сухого репейника. Она шла, задыхаясь, по его лыжне и что-то кричала ему, одинокая, пожилая женщина, затерянная среди чужой белой равнины.
Потом Отто Фриш писал:
«Ей потребовалось довольно много усилий, чтобы заставить меня слушать, но в конце концов мы начали спорить о природе открытия, сделанного Ганом… Самой поразительной чертой этой новой формы ядерной реакции было высвобождение огромной энергии».
Он был совершенно растерян. В письме к матери он признался: «Я чувствую себя как человек, который, пробираясь сквозь джунгли, не желая этого, поймал за хвост слона и сейчас не знает, что с ним делать».
В день выхода из печати статьи Гана и Штрассмана Фриш возвратился в Копенгаген и рассказал обо всем Бору.
«Как мы могли не замечать этого так долго!» — взволновался Бор.
Через несколько часов он был уже на борту парохода, отправлявшегося в шведский порт Гетеборг. А ровно через сутки огромный шведско-американский лайнер «Дроттнинг-холм» уносил его за океан.
Так начала раскручиваться бешеная пружина беспримерной атомной эпопеи.
Судно Бора еще болталось в Атлантике, когда Отто Фриш провел классический по простоте эксперимент. «Атомный термометр» Фриша показал энергию, в 50 миллионов раз превышавшую сжигание водорода в кислороде. 15 января 1939 года стал отсчитывать первые секунды грозный атомный век. Английский «Нейчур» в рекордный срок опубликовал статью Мейтнер и Фриша «Деление урана с помощью нейтронов — новый тип ядерной реакции». Джинн был выпущен из бутылки.
А Нильс Бор, прибыв в Нью-Йорк, не торопился в Принстонский институт перспективных исследований, где его ожидал Эйнштейн. Абстрактные проблемы космоса и статистической природы причинности отступили на задний план. Обсудив открытие Гана с Уилером, Бор встретился с лучшими физиками Америки, в числе которых к тому времени был уже и Ферми, навсегда покинувший фашистскую Италию.
Но пропустим ряд исторических и хорошо известных теперь вех, которые привели в конце концов к взрыву в пустыне Аламогордо и к взрыву над Хиросимой…
3 марта 1939 года бежавший из хортистской Венгрии в США Лео Сциллард совместно с Уолтером Зинном поставили опыт, который должен был воспроизвести деление урана.
«Появление вспышек света на экране, — писал Сциллард, — могло означать, что в процессе деления урана излучались нейтроны, а это, в свою очередь, означало, что освобождение атомной энергии в больших масштабах было не за горами.
Мы повернули выключатель и увидели вспышки.
Некоторое время мы наблюдали за ними, а затем все выключили и пошли домой.
В ту ночь у меня почти не оставалось сомнений, что мир ждет беда».
Вспышки на экране осциллографа, которые шепотом подсчитывал Сциллард, были гирляндами фонарей вдоль дороги, ведущей к пропасти, имя которой «цепная реакция». Космическая сила, запрятанная в уране, могла быть высвобождена не только в реакторе, но и в бомбе.
А в Германии в это время уже вовсю велись работы по расщеплению урана. Нацисты тянулись к чешским рудникам, к норвежским заводам тяжелой воды. Гитлер мог получить атомную бомбу.
Приехавший в Америку профессор Петер Дебай подтвердил самые худшие ожидания.
В 1945 году, отвечая на вопросы сенатской комиссии, Лео Сциллард скажет:
«Они (немцы. — Е. П.) могли бы начать работы по созданию атомного оружия в 1940 году, а приложив максимум усилий, успешно завершили бы их к весне 1944 г. Они победили бы прежде, чем у нас появилась возможность осуществить вторжение в Европу».
Жизнь показала, что немецкие физики были гораздо дальше от создания атомной бомбы, чем это казалось в 1940 году. Сокрушительные удары Советской Армии решили судьбу войны задолго до операции «Оверлорд». Битва на Волге, а не высадка в Нормандии, явилась поворотным пунктом в истории.
Но в начале войны у ученых-антифашистов были самые реальные опасения, что Гитлер сможет получить атомную бомбу. По предложению Сцилларда, они приняли решение обратиться к Рузвельту.
Кто мог рассчитывать на самое внимательное отношение президента? Только Эйнштейн. И они обратились к великому творцу теории относительности.
— Я не знаком с президентом, и президент не знает меня, — ответил Эйнштейн.
— Он знает и уважает вас. Вы — единственный человек, которого он выслушает. Для Америки и всего мира крайне необходимо что-либо предпринять. Нельзя терять ни минуты.
2 августа 1939 года Сциллард и Геллер повезли в канцелярию президента историческое письмо Эйнштейна.
Так началась беспрецедентная гонка за бомбу, которой не суждено было сокрушить нацизм, которая взорвалась потом над Хиросимой, сброшенная «летающей крепостью» Б-29, поднявшейся в роковое утро с секретной базы на острове Тиниан.
Я привел эти эпизоды не только для того, чтобы напомнить о том, кто такие Сциллард и Фриш. Причастные к величайшей эпопее века, они вновь встретились на куда более скромной ниве научной фантастики. И мне хочется проанализировать, почему это произошло.
Обратимся теперь к произведениям Фриша (новелла «О возможности создания электростанций на угле») и Сцилларда (рассказ «К вопросу о центральном вокзале»). Словно сговорившись, оба они выбрали почти одинаковую форму изложения. В первом случае — это стилизация под научную статью, во втором — своего рода обзор, как принято говорить, «современного состояния проблемы». Даже заголовки и те удивительно похожи! Но если вспомнить, что названия доброй половины научных публикаций начинаются со слов «К вопросу о…» или «О возможности (невозможности)…», то все становится на свои места. Поэтому речь пойдет не о случайном сходстве, а о сходстве, обусловленном близостью поставленных задач. В научно-фантастической литературе, где исходные параметры обычно задаются весьма жестко, это бывает часто.
Наверное, если бы это только было возможно, овладей человек атомной энергией до начала эры тепловых электростанций, новелла Фриша могла бы быть зарегистрирована в реестре открытий. Примерно так мог бы описать инженер-атомщик только что изобретенную им угольную топку. Зачем понадобилась Фришу такая временная инверсия? Может быть, просто ради шутки? Недаром ведь эта новелла была включена в сборник «Физики шутят». Обратимся, однако, к заключительным словам новеллы:
«Существует возможность, хотя и весьма маловероятная, что подача окислителя выйдет из-под контроля. Это приведет к выделению огромного количества ядовитых газов. Последнее обстоятельство является главным аргументом против угля и в пользу ядерных реакторов, которые за последние несколько лет доказали свою безопасность».
Какой жестокой иронией звучат они на фоне газетных сообщений о крушениях атомных бомбардировщиков над испанским селением Паламарес и над гренландскими ледниками, о захоронении контейнеров с радиоактивными отходами в океане, что поставило под вопрос саму возможность сохранения жизни на планете. Нет, не ради шутки взялся за перо член Королевского общества и профессор Кембриджского Тринити-колледжа Отто Фриш, который был в числе тех первых, шагнувших к атомному веку.
Сотрудники Лос-Аламосской лаборатории, где был осуществлен «Манхеттенский проект», пытались, когда уже дымился поверженный Берлин, остановить роковые шаги к бездне. Сциллард был одним из наиболее активных участников «Манхеттенского проекта» и одним из наиболее яростных противников бомбардировки японских городов. Он знал, что бомба уже находится в руках генералов, что цели намечены: Хиросима, Кокура, Нагасаки и Ниигата. Жестокая шутка судьбы. Он отдал свои руки, свой мозг, всего себя одной задаче — спасти мир от угрозы тотального уничтожения. И детище рук его грозит теперь миру новой, неслыханной катастрофой.
И вновь Лео Сциллард отправляется к Эйнштейну. Цикл замыкается, все возвращается на круги своя. Стремясь остановить чудовищную колесницу, Эйнштейн и Сциллард направляют письмо Рузвельту. Но президент умер, так и не прочитав его.
«Весь 1943 и отчасти 1944 г., — писал потом Сциллард, — нас преследовал страх, что немцам удастся сделать атомную бомбу раньше… Но когда в 1945 году нас избавили от этого страха, мы с ужасом стали думать, какие же еще опасные планы строит американское правительство, планы, направленные против других стран».
