Владимир Федоров - Бойцы моей земли: встречи и раздумья
— А ведь я Александра Александровича Фадеева возил, и не один год. Большой души человек!
Эти слова, вырвавшиеся из самого сердца, врезались в память навсегда. Я до сих пор храню старый писательский билет, подписанный Александром Фадеевым.
Автор «Разгрома» и «Молодой гвардии» был чутким и вдумчивым художником. Много у него было творческих планов. Не успел он завершить многотомный роман «Последний из удэге». Но вот уже после смерти мы прочли его. «…Повесть нашей юности», и образ писателя как бы озарился новым светом. Фадеев поделился с нами самыми сокровенными своими думами, радостями, печалями, мечтами. Да, это был большой души человек. Книги его продолжают триумфальное шествие по земному шару.
После Максима Горького никто столько не помогал молодым и немолодым писателям, учителям, как Александр Фадеев. Я сужу о людях, знавших Александра Александровича так: если они вспоминают его добром, значит, это настоящие люди.
ДОЛГ
В детстве мы читали поэму Николая Тихонова об Ильиче и индийском мальчике Сами, который называл Ленина, как и вое его земляки, непривычно для нас, русских мальчишек, — Ленни.
Он дает голодным корочку хлеба,
Даже волка может сделать человеком,
Он большой Сагиб перед небом
И совсем не дерется стеком.
Читая, мы, подростки, забывали, что у этой поэмы есть автор. Мы видели только маленького индуса, в душе которого затеплилась надежда на светлую жизнь. Тема пробуждающегося Востока с его обычаями, неповторимым колоритом пройдет через многие стихотворения, рассказы и повести Николая Тихонова. Это — его стихия.
Многие сверстники помнят высокого человека в длинной кавалерийской шинели, только что вернувшегося с дымных полей гражданской. Это был поэт Тихонов. Но не все знают, с каким трудом он издал свой первый сборник. Из 600 стихов выбрал 30. О гонораре не могло быть и речи. Надо было самому платить за издание. Двух сёдел и шубы жены хватило только на 700 экземпляров. Остальные 300 помогли выкупить добрые люди.
Молодой поэт послал Максиму Горькому на Капри две своих книги «Орда» и «Брага». А вскоре Константин Федин, друг поэта, прочел в письме с Капри: «Получил книги Тихонова. Прошу вас: передайте ему мой искреннейший привет и мое восхищение: очень хорошо, стройно растет этот, видимо, настоящий!» И до этого Горький называл поэта исключительно талантливым. За плечами молодого, но уже седоволосого Николая Тихонова было тогда две войны: германская и гражданская.
«Брага» — это название, как нельзя лучше, передает энергию его ранних стихов.
Праздничный, веселый, бесноватый,
С марсианской жаждою творить,
Вижу я, что небо небогато,
Но про землю стоит говорить.
Надо было самому понюхать пороху, изведать изменчивую солдатскую судьбу, почувствовать себя частицей красной лавы, стремительно освобождавшей Крым, чтобы написать такие стихи. Строки афористичны, сжаты, как пружина. Проницательный Горький заметил у их автора удивительную черту: он как бы жил бегом и прыгал через все, что ему внутренне мешало. Это неудержимое движение чувствуется и в знаменитых тихоновских «Балладе о гвоздях» и «Балладе о синем пакете».
А конь ударил, закусил мундштук,
Четыре копыта и пара рук.
Озеро — в озеро, в карьер луга,
Небо согнулось, как дуга…
Не сразу достиг Николай Тихонов вершин мастерства. В юности ему довелось немало поблуждать в формалистических «словесных джунглях», как он выразился сам.
— Его литературный путь, — свидетельствует Константин Федин, — вовсе не похож на телеграфный провод. Внутренне Тихонов проделал головокружительные похождения по планете Поэзии. Тропы его путешествий, скитаний, исследований в области сочинительства не менее переплелись и завихрились, чем перепутья его доподлинных вечных странствий по стране.
И в самом деле. Достаточно вспомнить его цикл стихов «Юрга», книгу очерков «Кочевники», сборник рассказов «Вечный транзит», книгу стихов «Тень друга», написанную после поездки в Париж на Конгресс в защиту прогресса и мира.
«Марсианская жажда творить», все видеть, защищать мир и правду в любом уголке планеты осталась в крови Николая Семеновича на всю жизнь. Он своими глазами видел пески и долины Средней Азии, путешествуя по ним с другом Владимиром Луговским, написавшим прекрасную книгу «Большевикам пустыни и весны». Яркие, загадочные краски Востока покорили Тихонова на всю жизнь. Его манили и горы Кавказа. Солнечная Грузия стала для него второй родиной. Кавказским братьям поэт посвятил поэму «Серго в горах», «Стихи о Кахетии», «Грузинскую весну» и другие.
Я прошел над Алазанью,
Над волшебною водой,
Поседелый, как сказанье,
И, как песня, молодой.
Тихонов перевел стихи многих известных грузинских, армянских, узбекских поэтов. Они, безусловно, помогли ему глубже понять и освоить своеобразие жизни наших восточных республик и других стран Азии. На далекой родине белого золота Тихонова называют ласково и уважительно — Николай–ака.
— Во вторую мировую войну в осажденном Ленинграде, — рассказывает Николай Семенович, — я был начальником группы писателей при Политуправлении Ленинградского фронта. За девятьсот дней ленинградской битвы я написал поэму «Киров с нами», «Ленинградские рассказы», книгу стихов «Огненный год», свыше тысячи очерков, фронтовых корреспонденций, статей, обращений, листовок.
В своей суровой поэме «Киров с нами», как бы отлитой из нержавеющей стали, Тихонову удалось передать дух времени, несгибаемую веру полуголодных ленинградских рабочих в нашу победу.
Враг силой не мог нас осилить,
Нас голодом хочет он взять,
Отнять Ленинград у России,
В полон ленинградцев забрать.
Такого вовеки не будет
На Невском святом берегу,
Рабочие русские люди
Умрут, не сдадутся врагу.
Символический образ Кирова, шагающего в ночи по улицам осажденного Ленинграда, — в центре поэмы. Он окрыляет ее и организует отдельные яркие эпизоды в единое целое. Поэт знал, сколько сделал любимый народный трибун еще в начале тридцатых годов для нашей грядущей победы.
И танки с оснеженной пашни
Уходят тяжелые в бой;
«За родину!» — надпись на башне,
И «Киров» — на башне другой.
Всю нечеловечески трудную блокаду поэт был с ленинградцами. Смотришь на его фотографию того времени: исхудалое лицо и острый взгляд. Да, это автор поэмы «Киров с нами»…
— Голодно было… — рассказывал Николай Семенович одному из своих учеников–бывшему солдату Дмитрию Смирнову. — Работал в центре, жил на окраине. Идешь усталый домой и сочиняешь истории и рассказы, чтобы отвлечься. По сторонам в сквере на скамейках сидят мертвые люди. Однажды впереди меня шел человек с полным мешком. Он нес на кладбище свою любимую. Женские ноги били его по спине… Я не мог смотреть… Чтобы не сойти с ума, свернул в соседний переулок… — Тихонов долго молчал, потом вынул пачку фотографий. — Блокада… неопубликованные… Они мне должны помочь написать документальную книгу. Если успею… Должна быть посильнее, чем у Эдгара По. Не подумайте что хвастаю. Материал такой… — Снова задумался. — А знаете, каково одно из самых ярких моих воспоминаний блокады? Аничков мост. Наша жизнерадостная семнадцатилетняя девчонка–регулировщица. Форма отутюжена, пилотка набекрень, губы подкрашены. А жезл ходил в руках артистично, как дирижерская палочка. Торжество самой жизни в кольце смерти. Я показал эту девушку корреспонденту газеты «Нью–Йорк тайме» — тот смотрел и не верил собственным глазам… Уж таков наш народ.
Ленинград выстоял. Выстояла Россия. И Николай Тихонов увидел многие страны, вызволенные из нацистской неволи, — Болгарию, Румынию, Чехословакию… Он написал книгу стихов об освобожденной Югославии.
После Отечественной войны Тихонов стал одним из виднейших борцов — за мир. Закономерно, что он, автор известного цикла стихов «Два потока», цикла гневного, публицистического, посвященного, как и цикл «На втором всемирном конгрессе сторонников мира», борьбе за мир.
Читатели и слушатели всегда горячо принимают стихи Николая Тихонова. Мне не раз приходилось участвовать в поэтических вечерах, на которых председательствовал Николай Семенович.
— Своей поэтической полувековой работой, — делился с нами он, — я старался следовать традициям русской классической поэзии, с ее высокой гражданственностью, глубокой лиричностью, особой стиховой выразительностью. Рад, что мог ввести в свои стихи страны Востока, до сих пор едва упоминавшиеся в русской поэзии. Ведь я побывал почти во всех странах мира.
