Журнал Современник - Наш Современник 2006 #1
— Ага. А почему они так делают? Разве у нас много пишут про работу ЦРУ внутри страны?
— Не знаю, — пожал плечами Звонарев. — Наверное, они смотрят фильмы про агентов ЦРУ.
— Какие фильмы? “Ошибка резидента”? Это чепуха, от такой клюквы не будет шпионобоязни. Просто люди с поврежденной психикой раньше других чувствуют реальную угрозу. Знаешь, как у ревматиков? Ноют суставы, значит — к дождю.
— А вы что чувствуете? — осмелился спросить Алексей.
— Я не чувствую. Я знаю. Ты видел когда-нибудь, как работает жук-древоточец? Я видел однажды. У моего знакомого был дореволюционный письменный стол. Массивный, просторный, с барьерчиком, как у Льва Толстого. Казалось, он сделан на века. А его съел жук-древоточец. Стол стоял, на вид все такой же прочный, а на самом деле был весь изгрызен изнутри миллионами жучиных ходов. Однажды его толкнули случайно, и он рассыпался в прах. Вот что я чувствую, понял? Стол стоит, — он ткнул пальцем в столешницу перед собой, — но его уже не существует.
Звонареву стало интересно.
— Под столом, надо полагать, вы подразумеваете наше государство?
— Ты догадливый.
— То есть вся наша огромная армия, МВД, КГБ уже совершенно подточены изнутри?
— Ты забыл, что у нас не военное, а партийное государство. Достаточно одного КГБ. Рыба гниет с головы — знаешь пословицу? Ты решил, что приехал к сумасшедшему, а сумасшедшие — мы все. Мы уже более двадцати пяти лет живем в стране, где ни под каким предлогом нельзя проводить расследование в отношении члена высшего руководства — Политбюро. Спасибо Хрущеву! А теперь представь, что наверх пробрался враг. А ты говоришь: армия, КГБ, МВД… Миллионы людей бьются внизу, чтобы хранить госсекреты, проверяют каждого встречного-поперечного, не служили ли его родственники в Белой или власовской армиях, не проживали ли на оккупированной фашистами территории и т. д., и т. п., а на верхних этажах система не работает. Все открыто, аж ветер свищет! Нужно только запустить “крота” с идеальной анкетой на первый этаж и ждать, когда он проберется наверх.
Звонарев хмыкнул:
— Это так просто? — Он даже не представлял себе, как вообще живой человек может попасть в это заоблачное Политбюро.
— Это непросто, но это возможно, если хорошо “вести” “крота”. Если последовательно убирать с его пути конкурентов.
— Так кто же “крот”? — по-детски спросил Звонарев.
Полковник строго уставил на него красные глаза.
— Это тебе, прапорщик, не детективный роман. Это жизнь. Поживешь подольше, если будешь знать поменьше. Да и никакого толку нет в том, чтобы знать “крота” по имени. Мало даже доказать, что он “крот”. Тем более что он вовсе не один. Люди рисковали жизнями за границей, чтобы доставить мне эти сведения. Но я не могу их использовать. Нет такого механизма, чтобы брать за жопу высокопоставленных “кротов”! Если уж пробрался наверх, то все, понял? В такой ситуации нужен Сталин или Мао… Чтобы разом уничтожил он эти привилегии Политбюро, чтобы оторвал оборотням их собачьи головы! Но нет ни Сталина, ни Мао. С великим трудом добытые материалы лежат в моем сейфе. Мы в Управлении даже не знаем, куда их направлять! Министру обороны? Но он передаст их либо в Политбюро (он и сам его член), либо в КГБ. Если в Политбюро, то подозреваемых, по хрущевским правилам, еще до всякого расследования обязаны с доказательствами ознакомить. Для членов Политбюро же нет секретов! В КГБ? “Кротам” жаловаться на “кротов”? Ставить под удар людей, добывших документы? Я был в августе 68-го в Праге, знаю гэбэшников. Они позволили этим гондонам с “человеческим лицом” сообщать из нашего посольства по “вертушке” секретную информацию о ходе переговоров о формировании нового правительства. И тут же все это передавалось по местному радио. Потом гэбэшники объяснили утечку информации “тактической игрой”. Они, суки, игрались, а наших людей в Праге и Братиславе, готовых войти в состав нового правительства, травили на каждом углу. Если бы не армия, не армейская разведка, мы бы просрали Чехословакию! Я вижу, понимаю, что события развиваются по чехословацкому сценарию, но сделать ничего не могу. — Он помолчал. — Не знаю, зачем стал рассказывать тебе все это. Наверное, оттого, что лицо у тебя хорошее — русское, открытое.
Он снова замолчал. Звонарев с трудом переваривал полученную информацию. Полковник приоткрыл дверь в доселе неведомый для него мир — если, конечно, это не был мир его изощренной паранойи.
— Ну так что же? — Полковник с усмешкой наблюдал за ним. — Будешь ты меня лечить или нет?
— Для этого хотелось бы знать, нуждаетесь ли вы в лечении, — смущенно ответил Звонарев. — Ваша жена сказала, что вы не спите, не едите, не выходите из кабинета…
— А ты бы на моем месте спал и ел?
— … Еще ее беспокоит, сможете ли вы пойти в понедельник на работу. По ее словам, вам предстоит зарубежная командировка…
Военный поморщился.
О чем еще с ним говорить и что делать дальше, Звонарев не знал.
— Раз уж меня вызвали, — сказал он, — я обязан осмотреть вас, измерить давление, прослушать сердце, легкие…
— Если обязан, то давай, — равнодушно отозвался полковник и положил руку на стол.
Все было в норме, без особых отклонений. Звонарев, прослушивая сердце, как бы невзначай провел несколько раз фонендоскопом по груди военного: хотел посмотреть, не станут ли полосы красными, как у шизофреников. Нет, они были белыми. Руки не дрожали, реакция зрачков, коленные рефлексы — в норме. Просить дотронуться пальцем до кончика носа он не осмелился. Но версию о паранойе он все же решил отработать до конца.
— Хочу вас вот о чем еще спросить. Я понял, что для вас не имело большого значения, с кем именно поделиться своими невзгодами. Подвернулся я, с вроде бы хорошим лицом, и вы облегчили душу. Что ж, почему бы нет: едва ли я похож на шпиона. Но ведь то, что вы рассказали — государственная тайна. У меня как-то не укладывается в голове, что вы, профессионал, взяли и открыли ее первому встречному. Вы даже не попросили меня никому не рассказывать о ней. Я слушал вас: вы рассуждаете логично, но не кажется ли вам выбор меня в качестве доверительного собеседника нелогичным? Может быть, на вас действительно повлиял испытанный вами стресс и вам надо отдохнуть, подлечить психику — скажем, в санатории?
— Нет, это уже не наша государственная тайна, — усмехнулся, думая уже о чем-то своем, полковник. — Это уже тайна господ из Лэнгли. Устал я хранить их тайны… Ты прав — мне нужно отдохнуть.
— Ну а может вам, как Штирлицу?… — вдруг вырвалось у Звонарева. — Найти своего Бормана, то есть соперника этого “крота” наверху, и передать ему материалы?
— Это не так уж и глупо, — кивнул полковник. — Они там все друг другу соперники. Как пауки в банке. Но это только Штирлиц может на спичках просчитать все расклады наверху. Есть ли вообще в Политбюро фигура вроде Бормана? Отважится ли он в одиночку на собственную игру? Где в этой интриге Мюллер, который возьмет его сторону? Я не знаю. Я занимаюсь разведкой, а не интригами. Но знаю, что если действовать через одного члена Политбюро в обход всех других, то это скорее приведет к обратному результату. А в лучшем случае — к приватному разбирательству в том же Политбюро. Но зачем тогда эта громоздкая операция “Борман”?
— Ну что ж, — развел руками Звонарев. — Извините, если был очень назойлив. Не хотите ли, я вам сделаю внутримышечно реланиум, чтобы вы поспали?
— Усну без всякого реланиума. Прощай.
— Всего доброго. Не забывайте о санатории. Чем скорее отправитесь, тем лучше. Шпионов много, а здоровье у вас одно, — брякнул он по привычке медицинскую глупость.
Полковник никак не отреагировал на его пожелания, снова уставившись куда-то поверх головы Алексея.
* * *
Супруга полковника нервно ждала Звонарева в гостиной. Рядом с ней стояла тоненькая русоволосая девушка с точно такими же скулами, как у полковника, что, впрочем, делало ее похожей вовсе не на отца, а на молодую Марину Влади в фильме “Колдунья”. Обе женщины с минуту внимательно смотрели в глаза Звонареву. Потом старшая жестом снова пригласила его на кухню. Там дочь полковника проворно налила ему кофе, пододвинула вазочку с печеньем.
— Ну что я могу сказать? — начал Звонарев, отпив из чашечки. — Как я и подозревал, вы ошибались, утверждая, что у вашего мужа нет неприятностей на работе. Просто они связаны не с его личной карьерой, а с положением дел вообще. А поскольку дела у него секретные, он о них и не говорит. Мое личное впечатление о состоянии психики вашего супруга таково: если его неприятности не выдуманы, то поведение его вполне естественно. Если же они плод его воображения, налицо маниакальный синдром. В этом случае с ним должен работать психиатр, а не я. Я же никаких внешних психических отклонений у него не заметил, кроме заторможенности, вполне объясняемой усталостью. Пьющие люди в таких случаях снимают стресс алкоголем, он же не пьет. От предложенного мной укола седативного препарата он отказался. Уверяет, что уснет сам. Вот и все, что я могу сказать.
