Дмитрий Коваленин - Коро-коро Сделано в Хиппонии
Но покуда это мертвец, все гораздо сложнее. Все, что с ним связано: документирование последней воли, услуги переводчика, нотариуса, экзотического священника, заказ гроба, вскрытие, хранение, перевозка с борта судна в морг и обратно — в каждом случае требует личного присутствия консула страны покойника или хотя бы его письменного разрешения.
А жизнь под этим небом устроена так, что когда ты звонишь в консульство страны покойника и интересуешься: «Вы консул страны покойника?» — у любого консула тут же находится куча совершенно неотложных дел, из-за которых он ну никак не может прямо сейчас оказать вам необходимую помощь. Нет-нет, позвоните завтра после обеда, а лучше вообще в понедельник, а то у нас три дня подряд национальные бирманские выходные. Да-да, мы уже запросили родителей усопшего, но они живут в далекой деревне, там плохая связь, сами ждем. До свидания.
А на дворе — тридцать градусов в тени. А из морга нашего боцмана уже забрали. И хотя сухой лед в одноразово-полукартонном гробу еще до конца не растаял, из овощного холодильника порта уже потягивает странным душком. Невзирая на весь полиэтилен, которым наши грузчики его в десять слоев пеленали.
И вот он спит себе, безвестный бирманский боцман, вечным сном среди контейнеров с соей и папоротником — и, ни пальцем не шевеля, «наматывает счета». За хранение на «спец-складе», за ежедневные радиограммы Япония-Бирма-Великобритания. Но главное — за простой мьянмарского лесовоза в японском порту в ожидании директивы: то ли домой уходить, то ли дожидаться останков бедного соотечественника (не мог недельку спустя помереть, черт бы тебя побрал) в любом надлежащем виде.
* * *Через четверо суток, когда пот уже окончательно заливает глаза, вонь на складе становится невыносимой, а сумма всех неустоек граничит с месячным доходом нашего агентства, — шеф с победным видом кладет на мой стол очередную радиограмму.
— Мьянма сказала «кремировать»! — радостно объявляет он, потирая пухлые ладошки. — Собирайся. Поедем жечь.
* * *И тут я вам вот что скажу.
Для любого нормального капитана взять покойника на борт — пострашнее, чем смертный грех на душу. С одной стороны, это можно понять. О том, как болтаться неделями по морю с двадцатью живыми алкоголиками и одним мертвецом на борту, можно снимать «ужастики» позабористее любого Спилберга. И я уверен: если когда-нибудь напишут десятитомную энциклопедию «Суеверия профессий мира», одних только моряцких страшилок там наберется тома на три.
На моей же памяти гроб с телом возили по морю один-единственный раз. Году в 96-м это было.
Прирезали у нас в Ниигате сахалинского морячка. Видать, свои же, «морские» поработали. То ли пьяная поножовщина, то ли разборки вокруг подержанных тачек — бог разберет. В городе только что фестиваль закончился, фейерверки всю ночь пускали, народ гулял до утра. А с рассветом у набережной всплыл иностранный покойник. Полиция сильно копать не стала — японцы не пострадали, и слава Будде. Не фиг деньги японских налогоплательщиков на отлов русской якудзы тратить. Вот и записали: «большое содержание алкоголя в крови», «несчастный случай», — дескать, сам виноват. Дело через недельку закрыли, а тело вернули в порт… Из которого, ясен пень, его судно уже пять дней как отчалило. А вы что думали? Да сутки простоя сухогруза в японском порту на десяток тыщ долларов тянут! Кто все это будет оплачивать? Сахалинское пароходство? Родители — за то, что решили схоронить-таки сыночка по-христиански? Или, может быть, капитан, — ради «чести мундира» и поддержания «морального духа команды»?
Нет, конечно, сначала команда побунтовала, для форсу-то. С русским размахом, эффектно так: «Не найдете убийцу — мы все сходим на берег и самолетом летим домой!» Но уже к вечеру, выпив за упокой землячка, вспомнили, кормильцы, за чем именно в Японию-то притащились. А потому наутро отдали концы — и повезли в родной Корсаков свои полуржавые «тойоты», «мазды» и «лендкрузеры». С ненайденным, заметим, преступником на борту.
Глуп человек. Глуп, алчен и слаб. Это ж рехнуться можно: с убийцей на борту он плавать согласен, а с покойником — ни в какую! Десять безумных дней мы честно пытались всучить труп двадцатипятилетнего сахалинца заходившим в Ниигату российским судам. Одной рукой упрашивали капитанов, а другой — бомбили радиограммами все дальневосточные пароходства от Владивостока до Камчатки. Бесполезно. При слове «покойник» любой мастер понижал голос до интимного бормотанья, вдавливал голову в плечи и прикрывал поплотнее дверь капитанской каюты — чтобы даже слух об этом на борт не просочился.
Разговоры эти не кончались ничем. Отмазка у капитанов была железной. Для того чтобы мастер взял на борт незапланированный «груз 200», нужна особая санкция пароходства. С подтверждением, что страховка такого груза отвечает всем техническим, санитарным и черт знает каким еще требованиям. Эта санкция выползает из чрева российской конторы не раньше чем через три дня с момента запроса. А обычное русское судно дольше двух суток в японском порту не стоит. Замкнутый круг…
И лишь неделю спустя, когда очередная радиограмма в самых жестких формулировках легла на стол главы Сахалинского пароходства, Система крякнула и разродилась-таки указанием: завернуть на Ниигату случайный корсаковский лесовоз, плюхавший мимо нас куда-то на Хоккайдо, с единственной целью: произвести «забор трупа» к родным пенатам.
Посудина прибыла мелкая, старая и ржавая. Никакой проверки на техбезопасность она бы не выдержала. Кастрюль в настолько аховом состоянии такой серьезный порт, как Ниигата, уже лет пять как не принимает. Ладно, на Хоккайдо еще можно — там и требования пониже, и вообще, что с Хоккайдо взять, индейские нравы, мелкий бизнес прибрежного типа, да и с сахалинцами у них уже пару веков свои отношения. Но здесь?
И тем не менее несмотря ни на что, — вот она, сила трупа! — красавец Японского моря Западный Порт Ниигата, крепко зажмурившись от стыда, шаркнул ножкой, распахнул свою образцовую бухту, и дырявый таз с облупившимися буквами «Герой-чекист Николай Смирных» 69-го года постройки пришвартовался-таки к Лесному Терминалу Номер Четыре.
По любому международному регистру, команда такого корыта не должна превышать двадцати трех человек. На «Чекисте» притащилось сорок две небритые морды, не считая капитана, плюс одно лицо женского полу — буфетчица Люся, которую все почему-то называли «стюардессой».
Капитан же, напротив, оказался вполне гладко выбрит, в меру трезв — и как-то уж очень по-деловому сердит. На самом кончике его длинного носа зачем-то громоздились очки, смотреть в которые он старательно избегал как при чтении документов, так и общаясь со мной.
— Значицца так, блин! — строгим голосом начал мастер, едва я поднялся к нему в каюту. Интонацией он сильно смахивал на похмельного профессора Бингера, который преподавал у нас в вузе научный коммунизм, то и дело обзывая студентов «масонскими шпионами» и «пакистанскими лазутчиками». — Оформляем «груз 200»! А это что значит? Правильно, по законам военного времени. Итак, блин! Ваш порт предоставляет нам тело в запечатанном цинковом гробу. Чтобы, значит, полная герметичность — и никаких там, понимаешь…
— Минуточку! — вклинился я. — Здесь это называется «высокотехнологичный саркофаг». Кто платить будет?
— Высоко… чего?! — поперхнулся мастер. — У вас тут что, обычных цинковых не бывает?
— Ну что вы? — пожал плечами я. — «У нас тут» только дощатые, тоненькие. Чтобы сжигать удобней было.
— Сжигать?.. — тоскливым эхом отозвался капитан.
— Ага, — ответил я без единой эмоции в голосе. — Все-японская кремация. Закон семьдесят лохматого года[1]… А если вам лично металлоконтейнер требуется — это уже спецзаказ. Делают два-три дня и берут как за пять деревянных. Плюс еще трое суток простоя и сварщикам за герметизацию. Так на чей счет оформлять будем?
— Ну… Лично мне уже давно ничего не требуется, — мрачно усмехнулся мастер куда-то вбок и задумался на полминуты.
Я терпеливо ждал. Труп на складе и мой шеф в конторе, соответственно, тоже.
— Ч-черт! — вздохнул наконец капитан. — Ладно… Щас, погодите!
Подойдя к двери каюты, он открыл ее, высунул голову в щель и крикнул:
— Колюня! Арсен у себя?.. К капитану!
— Кто такой? — поинтересовался я, пока невидимый Колюня выполнял распоряжение.
— Владелец, — коротко ответил кэп, стянул-таки с носа очки и помассировал пальцами веки. Я решил не уточнять, чем владеет Арсен. В мои прямые обязанности это не входит, а там посмотрим.
— Михалыч! — просунулась в дверь рыжая испуганная голова. — Арсен щас у Люськи. Сказал, шоб ты типа сам зашел…
Мастер скользнул по мне глазами, с неловкой усмешкой матюгнулся, бросил «обождите» и вышел.
